Патриция Бриггз - Звезда Дэвида Страница 2

— Я знаю, — ответил он, потому что она, кажется, ждала ответа.

— Тут одна вещь… — Она запнулась. — Знаешь, это была не лучшая мысль.

Он снова ее терял. Глубоко дыша, чтобы не поддаться панике и ни в коем случае не выразить ее голосом, он спросил:

— Может быть, ты все-таки мне расскажешь? Или у тебя есть какой-то лучший вариант?

— Я все помню. Я помню, как ты вот так говорил с мамой. Она была на грани истерики, готовая швыряться книгами или посудой, а ты спокойно садился и говорил: «Может быть, ты все-таки мне расскажешь?»

Она хочет говорить о матери? Сейчас? О том единственном разе, когда ему надо было сохранять спокойствие — и не получилось? Он сам не знал, что он вервольф, пока не оказалось слишком поздно. Пока не убил свою жену и любовника, которого она завела, пока Дэвид сражался за Бога и Родину, которые оба его забыли. Она подождала, пока он вернулся домой, и тогда сказала, что уходит. Это была ошибка, о которой она не успела пожалеть. Зато ему теперь придется сожалеть вечно.

Он никогда о ней не говорил. Никому. Не говорил ради Стеллы, но она и так знала. Это случилось при ней.

— Ты хочешь поговорить о матери? — спросил он, и голос понизился до рокота, как всегда, когда пытался проснуться волк.

— Нет, не в этом дело, — сказала она поспешно. — Совсем не в этом. Ты прости, я зря тебе позвонила.

Она собиралась повесить трубку. Дэвид собрал тяжким трудом выработанное самообладание и заставил себя думать быстрее.

Сорок лет жизни охотника и предводителя научили его читать между строк. Если удастся отвлечься от того, что она — его дочь, он сможет разрулить ситуацию.

Она напомнила про ведомство попечения о сиротах так, будто это было важно. Значит…

— Дело в твоей работе? — спросил он, пытаясь сообразить, зачем социальному работнику мог бы понадобиться вервольф. — Кто-то… — Клайв ему говорил, что его дочь предпочитает не упоминать вервольфов. А если дело в чем-то сверхъестественном, то ей придется об этом говорить. — Кто-то тебе досаждает?

— Нет, ничего похожего. С одним из моих мальчиков беда.

Стелла никогда не была замужем, и детей у нее тоже было. Брат объяснял это тем, что у нее и без того подопечных больше, чем она может справиться.

— Один из сирот?

— Девонт Пэриш.

— Он из твоих подобранных?

Стелла не могла видеть брошенного котенка, щенка или ребенка, чтобы не притащить домой. Обычно она их мыла и отсылала домой накормленных и забинтованных, но некоторых оставляла себе.

Она вздохнула:

— Приехал бы ты посмотреть. Завтра можешь?

— Я буду, — пообещал он. Получить разрешение от местных стай займет несколько часов: вервольфу путешествовать непросто. — Где-нибудь после обеда. Тебя можно будет найти по этому номеру?

В аэропорту он не стал брать такси, а арендовал машину. Могут быть трудности с парковкой, но машина давала мобильность и нечто вроде конфиденциальности. Если дочери нужна только эта работа, а трубку мира курить с ним она не собирается, то свидетель в виде таксиста совершенно не нужен. И при свидетеле будет труднее себя контролировать, а девочка не должна больше видеть, как он теряет самообладание.

Он ей позвонил из аэропорта и понял по голосу, что она уже не раз и не два передумала.

— Послушай, — сказал он ей наконец. — Я все равно уже здесь. Давай приеду посмотрю на мальчика и с ним поговорю. Где мы встретимся?

Он не мог не узнать дочь, хотя и не видел ее с той ночи, когда убил жену. Девочке тогда было двенадцать. Сейчас перед ним была взрослая женщина с серебряными нитями в блестящих черных волосах. В последний раз она была еще чуть кругленькая и пухловатая по-детски, а сейчас в ней не было ни малейшей дряблости. Мускулистая и сухощавая — в него.

Много воды утекло, но он бы узнал ее безошибочно. У нее были его глаза, вставленные в лицо матери.

Ему трудно было себе представить, что может быть такая боль без кровавой раны. Зверь в нем рвался наружу, высматривая врага. Но Дэвид совладал с ним, затормозил у тротуара и разблокировал автоматическую дверь.

Стелла была одета в коричневый шерстяной костюм несколько более темный, чем кофе со сливками — цвет кожи, унаследованный ею от матери. Сам он был черен как ночь, и это помогало ему держаться в тени, где самое место таким, как он.

Стелла открыла дверцу и села в машину. Он подождал, пока она пристегнется, и отъехал от тротуара. Талый снег плеснул под шинами, но так, чтобы обозначить погоду. На полосе движения дорога была уже расчищенной.

Она долго молчала, и поэтому он просто вел машину. Что происходит, он понятия не имел, но решил, что она ему расскажет, когда будет к тому готова. И он молча следил за дорогой, давая ей время как следует его рассмотреть.

— Ты моложе, чем я тебя помню, — сказала она. — Моложе меня с виду.

— Когда я переменился, мне было около тридцати пяти. Состояние вервольфа для большинства из нас устанавливает физический возраст где-то на уровне двадцати пяти лет.

Ну вот, сказано открытым текстом. Теперь может реагировать, как ей захочется.

Он учуял всплеск ее страха перед ним, и будь он действительно двадцатипятилетним, то мог бы, наверное, и заплакать. Но для вервольфа так волноваться не очень разумно. Он сделал глубокий вдох носом и попытался успокоиться: ее страх он вполне заслужил.

— Девонт отказывается разговаривать со мной и вообще с кем бы то ни было, — сказала она. И эти слова будто открыли шлюз. — Видел бы ты его, когда я только его узнала. Было ему десять, а горя хватило бы на все сорок. Как раз умерла его бабка, которая его воспитывала. Он твердо посмотрел мне в глаза, решительно выставив подбородок, и сообщил, что ему нужна приемная семья, где его накормят и оденут, чтобы он мог все внимание уделять учебе.

— Способный мальчик? — спросил он. Она начала рассказ с середины. Об этой ее привычке он забыл начисто.

— Очень способный. Очень. Но и странный тоже. — Она печально хмыкнула. Скорбь пересилила страх перед отцом. — Мы курируем приемные семьи. Мы их посещаем. Но нас мало — и некоторым мерзавцам удается долго пускать нам пыль в глаза. Очень много проходит времени пока научишься их чуять. Если бы мальчик мог остаться в первой своей семье, все было бы хорошо. Он у них шесть лет прожил. Но этой осенью приемная мать неожиданно забеременела, а ее мужа перевели на работу в другой город…

И мальчишку выбросили, как старый диван, который неудобно перевозить, подумал Дэвид и почувствовал прилив гнева из-за ребенка, которого никогда не видел. Это чувство он быстро подавил: теперь он научился это делать — какое-то время подавлять свои чувства. На бег он выйдет, когда вернется домой.