Ивановка - Юлия Михалева Страница 20

Знакомое чувство – толпа вцепилась царапучими глазами. Пытаясь совладать с собой, Варя опустила свои. Пусть себе баба Дарья и дальше считает, что Варя не отдает себе отчет в своих действиях – еще как отдает. И тут двойная польза: потупившись и сжавшись, она должна выглядеть совсем несчастной и жалкой.

– Ты чего в девчонку вцепилась? – заступился электрик. – Какая она тебе ведьма?

Староста приходил в себя.

– Так что, Николаич? Говорить-то будем или расходимся?

Фомин несколько раз судорожно дернул головой.

– Чего? Не слышно!

– Да как будто ему было бы что сказать, – прошипел кто-то.

– Андрей, погоди! Что теперь будет-то? Говори!

– Расходитесь, – морщась и держась за голову, сказал Фомин.

И, оттолкнув своих помощников, не глядя ни на кого, побрел снова наверх и в сторону, чтобы укрыться в администрации.

Глава 7. В Чистополье

«Восемнадцать сообщений, Илья!»

Вот и отозвалась Маринка. Связь появилась.

«Ты решил, что я их не получила в три часа ночи, раз сразу не ответила? И поэтому сейчас отправил все повторно, для надежности?»

Илья так долго ждал от нее ответа – и он пришел.

«Неужели ты все-таки запомнил, что у нас по вторникам в девять утра всегда большая планерка? Или так случайно получилось? Но не надо, не отвечай».

Накрыв лицо ладонью, Илья медленно провел ее вниз, словно стирая его. Несмотря на холод в доме, стало жарко. В ушах звенело.

«Ты же знаешь, что я просто не могу тебя заблокировать. И только потому не делаю это, причина только одна».

Но как, как могло получиться, что сообщения, которые он ей писал, не уходили неделями – и тут вдруг отправились все сразу, да еще и дважды?

«Мы же договорились! Не пиши мне больше! Прошу, оставь меня в покое!»

Илья отложил телефон. Вот и все. То, что он лелеял где-то в глубине души, тоже обернулось крахом, окончательно ушло следом за всем остальным. А на что он надеялся? Все стало предельно понятно еще до того, как он уехал из города.

За окнами едва посерело – снова собрался снег. Двадцать минут десятого. Самое время пойти и напиться, все равно больше ничего не осталось. Так Илья и сопьется. Просто тихо замерзнет в сугробе, и все. Интересно, во сколько открывает свой притон Мохнатая Бровь? И соблюдает ли она трезвые часы с десяти вечера до десяти утра? Илья решил выяснить это на месте.

В такие утренние часы, после девяти и до двенадцати, в Ивановке обычно бывало особенно тихо и пустынно. Все, кто работал, уже расходились и разъезжались, остальные возились дома по хозяйству. Но сегодня отчего-то было людно. Воодушевленные жители, смеясь и переговариваясь, куда-то спешили. Из многих дворов, мимо которых Илья проходил, тянуло жареным мясом – запах шашлыка на пляже, но никак не заснеженного конца ноября. А на лысых деревьях в центре деревни, кажется, появились новые красные ленты. Опять какой-то праздник? Удачное совпадение, если так: раз праздник, то и нормально, если Илья начнет отмечать его прямо с утра. Хотя, признаться, сильно пьяные здесь ни разу на глаза не попадались. Выпившие встречались, и то не особо часто.

Такие и устроили на днях потасовку у недостроенной часовни в тот день, когда местный староста съехал с горы в дерево головой вперед. Илья как раз заряжался у Мохнатой Брови, она и вынудила присоединиться к собранию:

«Важнейший вопрос! Вы теперь тоже наш житель, так что не можете не пойти. Сами только что сказали, что дел никаких, – я же не просто так спросила».

Так насела – никакой возможности увернуться. Но Илья хоть и был там с самого начала, а так до конца и не понял, из-за чего весь сыр-бор и какой вопрос настолько важен. Сначала жители вроде как возмущались из-за затянутого строительства часовни, основание которой какие-то вандалы (даже в такой глуши без них не обошлось!) порубили топором, оставив глубокие шрамы на дереве. Но после оказалось, что, наоборот, у части собравшихся недовольство вызывало само строительство: они заявляли, что есть и более важные траты.

При этом нашлись настолько недовольные распределением бюджета, что прозвучала даже фраза «порубить на дрова». Причем, если Илья ничего не упустил, сказавший ее и устроил драку. Но в разогретом состоянии любая причина сгодится, уж он-то об этом знал. И все же странно, что такое беспокойство вызывала эта грустная неземная часовня. Если смотреть на нее издалека – хотя бы с другого края деревни, – казалось, что она парит в воздухе. Такая же брошенная и одинокая, как сам Илья, – он и не заметил, как она завоевала его симпатию.

Со старостой, едва не свернувшим шею, приехала его ночная странная гостья. При свете дня она выглядела иначе: совсем маленькой и жалкой, хрупкий скромный воробушек. Глядя на нее, дико и нелепо было слышать обвинение, что это она столкнула увесистого старосту. Да такая кроха бы и на сантиметр его не сдвинула. Впрочем, за нее заступились.

У Мохнатой Брови шла готовка, и тоже по-летнему ароматно пахло жареным мясом.

– Без шашлычка не отпущу, – заверила она, привычно протягивая зарядку.

– Да мне бы…

«А ведь с месяц точно не пил, – шепнул внутренний голос. – Не смог. Снова не смог, как всегда», – к концу фразы он превратился в Маринкин, и в нем послышались истеричные нотки.

Мохнатая Бровь выжидательно шевельнула бровями.

Ну и ладно. Все равно Илья ей ничего не докажет. Вон, она все сегодня уже сказала. Так что незачем отказывать себе хотя бы в этом. Во всем остальном-то и так пришлось отказать.

– Мышеловочку, может? – устав ждать, подсказала хозяйка.

Илья не сразу сообразил, о чем она.

– А нет, не надо больше.

Жильцы снизу уже довольно давно молчали. Наверное, бородач с рыжим, когда перестилали пол, насыпали какую-то отраву. Раздражающая возня с тех пор полностью прекратилась. Но ведь не исчезли же без следа те, кто пищал? И, наверное, надо что-то с ними сделать, пока не начались естественные процессы. Но что для этого может понадобиться, и близко в голову не приходило.

– Тогда кофе, как обычно?

Илья кивнул и сдался на волю обстоятельств. Ничего, конечно, не мешало громко возразить: «Нет, мне водки», – уж раньше точно никогда не мешало. Однако жирное сладковатое мясо под кофе желание напиться до падения в сугроб серьезно уменьшило. Голод во всех его проявлениях утихал.

– Вкусно, – искренне похвалил