Покой - Джин Родман Вулф Страница 23

способен – стоит лишь захотеть – обучиться росписи того типа, который привык ценить. Ибо ее искусство ни в коем случае не ограничивалось любимыми китайскими сценами: она могла нарисовать розы в лучших традициях Редуте[36] и цепочки темных фиалок, сплетающихся стебельками то в бордюр на супнице, то в инициалы «Б» или «В» на боку высокого кувшина. (Ее китайские работы были подписаны почти невидимыми буковками, полным именем, а эти цветочные узоры таили в себе иную печать: несколько тускловатых оливковых листьев внутри буквы «О».)

Уроки были бесплатными, ученицы платили только за материалы для работы, и через две-три недели несколько женщин стали приходить регулярно, практикуясь дома «от вторника до четверга, от четверга до вторника», и с бесконечной осторожностью приносили свои лучшие работы в магазин.

Именно от одной из учениц – миссис Брайс – моя тетя и мистер Макафи, который, по воле случая, в тот момент находился в «Нанкинском уголке» и поддерживал беседу с ними обеими, узнали о существовании китайского яйца. По словам миссис Брайс, это было очень большое яйцо – и она, покачивая птичкой на шляпе, выразила сомнение в том, что оно могло произойти естественным образом «от страуса или какого-то другого крупного пернатого существа».

– Вы говорите, оно довольно старое? – спросил мистер Макафи.

– Говорят, XVIII век. У него на донышке – на той части, которая соприкасается с подставкой, и никто ее не видит – есть оставленная кем-то надпись. Не роспись, ничего подобного, просто несколько слов, как будто начертанных школьным пером: «Пасха, Ханчжоу, 1799 год». Я вовсе не пытаюсь сказать, что эта штуковина времен Американской революции, но мне говорили, она в семье давным-давно, и надпись на донышке присутствовала изначально.

– Я точно знаю: за этим стоит целая история, – сказала тетя Оливия.

– Ну, вам придется расспросить Эм, – ответила миссис Брайс. – Я спросила ее: «Эм, откуда взялось это яйцо, ради всего святого?» И она ответила, что был один… кажется, какой-то родственник ее матери… Миссионер, работал на правительство – да, она так сказала, что на правительство, – и у него были какие-то дела с одним русским. Не спрашивайте меня, что понадобилось русскому в Китае. – Она замолчала и посмотрела на тетю и мистера Макафи, проверяя, верят ли они сказанному. – Русский дал ему это яйцо. То ли его в Китае сделали, то ли просто расписали. Оно действительно красивое, но мне вся история кажется ужасно запутанной. Я сказала Эм, что хотела бы одолжить его и попытаться скопировать, но она не хочет, чтобы яйцо покидало пределы дома.

– Как думаете, она согласится его продать? – спросил мистер Макафи.

– Я думаю, она запросит много, – твердо сказала миссис Брайс.

Ее явно раздражало то, что Эм не хочет одолжить яйцо, но так как Эм и мисс Брайс дружили, то им было положено держаться вместе, особенно когда речь идет о сделках.

– Я просто должна его увидеть, – заявила тетя. – Джимми, ты отвезешь меня туда?

Миссис Брайс была явно эпатирована: мистера Макафи назвали «Джимми» – в лицо и при свидетелях!

Я все слышал и предположил, что после этого разговора – вскоре после того, как тетя Оливия назвала мистера Макафи «Джимми», он завершился – они отправятся поглядеть на китайское яйцо и, возможно, возьмут меня с собой. Вероятно, в тот же день – после того, как тетя закроет «Нанкинский уголок»; а в ближайшие дни так и вовсе наверняка. Я, разумеется, ошибся.

Как бы обоим ни хотелось увидеть подобную редкость, было совершенно немыслимо просто ворваться без приглашения на ферму владелицы и потребовать, чтобы им все показали. Будь яйцо выставлено на продажу – другое дело, но его не выставляли. Можно было бы действовать более дипломатично, окажись миссис Лорн, владелица этой штуковины, подругой тети Оливии или мистера Макафи, и даже окажись сами Лорны совершенно незнакомыми людьми (так моя тетушка неизменно описывала всех, кого не знала и не собиралась когда-либо узнавать). Но с Лорнами все обстояло худшим образом из возможных: их знали только по именам. Они слыли «милыми». Они были довольно отдаленными друзьями довольно отдаленных друзей моей собственной семьи, а также отдаленных друзей семьи Макафи. Пришла пора осторожных расспросов. Те принесли много сведений, отчасти противоречивых и, в основном, избыточных.

Если обобщить разведывательные отчеты, ситуация оказалась такова.

Китайское яйцо принадлежало миссис Эмеральд Лорн, женщине чуть старше моей тети. Миссис Лорн была женой сельского священника – преподобного Карла Лорна. Как и многие другие сельские священники, преподобный Лорн проповедовал по воскресеньям и трудился по хозяйству шесть дней в неделю; их ферма располагалась примерно в дюжине миль на северо-западе от Кассионсвилла – достаточно далеко, чтобы Лорны лишь изредка приезжали в город за покупками, посещали другие населенные пункты не чаще и приобретали необходимое в магазине на перекрестке, который находился гораздо ближе. Миссис Грин, чей муж арендовал ферму у моего отца, знала миссис Лорн, но лишь немного; Грины не посещали церковь преподобного Лорна и стеснялись навязываться с дружбой к тем, кого считали выше себя. Моя дорогая Ханна (теперь, когда родители уехали и дом закрылся, она «отдыхала», то есть стала одной из женщин, которые иногда приезжали на день или два, чтобы «помочь» моей тете) рассказала, что ее сводная сестра Мэри знала Эм Лорн; но сама Ханна «всего лишь разок ее видела». Стюарт Блейн довольно хорошо знал Карла Лорна, поскольку они вместе учились в школе; но знакомые мужа в таких делах не имеют большого веса.

Рассказы о яйце как таковом были поразительные. Говорили, оно не чисто-белого цвета, а насыщенного кремового, и эта деталь навела мистера Макафи на мысль, что речь идет не о керамике, а о слоновой кости – значит, штуковина (предположительно) находится вне сферы интересов тетушки; Оливии пришлось ему напомнить, что она коллекционирует китайское искусство всех видов. Яйцо было расписано множеством сцен, иллюстрирующих – разумеется, с китайским колоритом и в китайских нарядах – некоторые наименее драматичные события, связанные с Воскресением Иисуса Христа, включая встречу Марии Магдалины с воскресшим и последнюю трапезу на берегу Тивериадского озера. Каждый, кому удалось взглянуть на китайское яйцо, предлагал собственную версию по поводу количества сцен, а также их точного содержания. Все сходились на том, что художник изобразил Иисуса и апостолов в облике китайских философов, а Его Мать, Марию Клеопову и других новозаветных женщин – как китайских дам с бинтованными ногами, при этом совмещение различных сцен породило путаницу, которая выглядела очаровательно (например, один из стражников перед гробницей – вооруженный, как поведал тете Стюарт Блейн, причудливо изогнутым