Ивановка - Юлия Михалева Страница 28

Илья поспешил на воздух. Его замутило. Безумная бабка! Теперь сомнений не могло быть уже никаких. Но зачем? Зачем? – крутился один и тот же вопрос. Чем он настолько не угодил горбунье, что она не пожалела собственное животное?

Интересно, знал ли о проделках бабки ее внук?

Илья силой затолкал не желавшую отпускать его Сандру обратно во двор и плотно затворил калитку. Он позвонит полицейскому и расскажет, что выяснил, – а истину уж тот пусть ищет сам.

Илья отчетливо помнил, что полицейский оставлял листок со своим номером на столе под ноутбуком. Сменив стол на новый, он положил его на прежнее место. Но с тех пор прошло много времени, и записка исчезла. Куда?

Илья подумал даже, что ее украл кто-то из незваных гостей, – может быть, даже Варя – и нервно рассмеялся. Не чересчур ли? Он сам мог бросить ее – да хоть в печь на растопку. Но только он был уверен, что не делал этого и что буквально на днях она попадалась ему на глаза, причем лежала она все там же.

Мерзкий едкий запах из подполья – почти такой же, как в сарае горбуньи, – кажется, стал еще резче. И если не вынуть оттуда трупики жильцов снизу, будет становиться только хуже. Но кто это сделает, если не сам Илья?

Тошнота снова подкатила. Он уложил на место стоявшие у стены снятые половицы, включая треснутую. Но не стоит надеяться, что запах сильно уменьшится. Если так воняет в нечеловеческом холоде, то что будет, если здесь потеплеет?

А мороз и в самом деле в доме стоял зверский. Уж точно тут не теплее, чем на улице. Илья, как мог, забил обратно окно, и даже заклеил раму широким скотчем, предусмотрительно купленным в райцентре. Впрочем, холодом из стыков по-прежнему тянуло – но им несло изо всех щелей. Одежда на полу смотрелась не менее дико, чем в самый первый миг, когда он ее обнаружил, так что Илья собрал все в кучу и, не разбирая, бросил в свой шкаф. Если девушка придет к нему снова, – а ведь она придет?.. – он отдаст ее вещи и даже, возможно, спросит, что это было.

А пока нужно растопить печь.

Дрова, принесенные горбатой старой психопаткой, еще остались. А газеты закончились. Илья посмотрел на груду тетрадей с карликового чердака, из-за которых накануне едва не свернул шею, упав вместе с ними с лестницы. Старуха говорила, что от влажных дров и бумаги печь начнет чадить. Но ведь тетради не настолько сырые?

Он подошел к ним и принялся ворошить кочергой. Цепляясь, она то и дело перелистывала страницы в клеточку. Виднелись растекшиеся кляксы, полностью уничтожившие написанное, кое-где от страниц остались только обрывки – их выдирали где сразу, где кусок за куском. Мелькали ровные колонки цифр и списков. Наклонившись, Илья пригляделся. «Эшкин И. Е. – 2 куска мыла, четверть масла, мера муки», – вел учет четкий угловатый почерк с ятями. – «Огибенина Анна – фунт керосина, дрова». Через несколько страниц шла речь про доски и кирпич. Это явно не ученические тетради. И сколько же им лет?

Продолжая перерывать их кочергой, Илья увидел на одной из обложек цифру – 1923. Но ведь это не может быть год ведения тетради. Она бы не сохранилась в такой сырости сто лет. Тогда почему автор вел ее с ятями?

На следующей странице крупно и отчетливо написали тем же угловатым почерком: «Мъ. Дудниковъ. Сентября 1923». Фамилия казалась знакомой. Илья напряг память. Не прошлого ли она хозяина этого ужасного дома – Макарыча? Получается, что М. Дудников мог быть его отцом. Илья пролистал дальше – здесь не было списков и цифр, а шли только записи, похоже, дневниковые. Некоторые страницы, как и в других тетрадях, полностью расплылись. Но встречались и уцелевшие большие фрагменты. Илья не без труда разобрал:

«Они порадовались, что почти вся деревня на месте. Что здесь все остались. И Ермаковы, и Мешковы, и Трофимовы, и Федуловы, и Эшкины. А Огибенины в город перебрались, и старый дом стоит заколоченный. Спрашивали происхождение. Нашим что молчать? Все знают и помнят отцов, а я помню лишь мельницу, что теперь в руинах, помню А. А. и Р. А.»

Пожалуй, можно найти лучшее применение тетрадям, чем просто сжечь их или выбросить в яму. Кажется, в райцентре есть музей – но ведь в музеях не платят за экспонаты? Или платят? А может, есть какой-нибудь уголок истории в местной администрации? Раз они так чтут традиции в своей Ивановке – не заплатят ли за находку Ильи? Или она совсем не представляет ценности? Но даже если вероятность получить что-то за эти тетради и слишком мала, лучше все же сначала выяснить это наверняка.

Илья затолкал в печь дрова и скормил ей книгу, купленную в райцентре – он так ее и не дочитал. Он разжег огонь и принялся отогревать ладони, когда телефон, оставленный за ненадобностью на столе, пиликнул. Связь опять появилась и доставила сообщение.

«1 декабря. Пятница», – сообщил экран. Пятница. Получается, прошел уже месяц. Целый бесконечный месяц отделял Илью от города и настоящей жизни.

«Ты жив вообще?» – спрашивал Леха.

Мессенджер безучастно посчитал количество его сообщений, оставленных без ответа: их было двадцать шесть. Леха не забывал: писал почти каждый день. И чуть реже отголоски связи доставляли уведомления: «Этот абонент звонил вам три раза».

Хотя новый номер Илья оставил мало кому, некоторые из тех, с кем он не хотел им делиться, его все же – судя по сообщениям и непрошедшим звонкам – отыскали. Но и они, как ни странно, в последнее время не беспокоили. Наверное, Леха превзошел сам себя и придумал какую-то байку, которой поверили даже стервятники, готовые изыскать свою выгоду и в трупе. Или же все наоборот, и, несмотря на все Лехины истории, они просто узнали правду?

А Леха, если так беспокоился, особенно с учетом того, что от Ильи целый месяц не было ответа, мог и до Ивановки добраться. Потому как если бы на самом деле считал, что за ним постоянно следят, то не связывался бы с Ильей и по телефону.

Леха остался и мог все отстроить заново. Но главная причина, по которой Илья не отвечал, все же к самому Лехе не имела отношения. Просто он – тень ушедшей прошлой жизни, бередящая раны и воспоминания. Только и всего.

«А ты?» – неохотно набрал Илья.

Есть