Дин Кунц - Нехорошее место Страница 28

«Беги, беги, подальше отсюда, спасай Джулию, Плохой идет, Плохой, беги, беги!»

Темно-синий океан внезапно подпрыгнул, словно вздыбленный штормом, и первая большущая волна обрушилась на берег.

Ураганный ветер тряхнул пальмы.

«Плохой! Беги! Беги!»

Земля закачалась под ногами у Бобби. Он двинулся к Джулии. Вокруг пенилась вода. Что-то хотело ее забрать, схватить, у этой воды был разум, этот океан реализовывал чью-то волю.

«Плохой!»

Оркестр Гленна Миллера заиграл с удвоенной скоростью.

«Плохой!»

Мягкий, романтический свет «Уэрлитзера» стал ярче, резал глаза, но не разгонял темноту ночи. Музыкальный автомат сиял, как распахнутая дверь в ад, но темнота только сгущалась, не желая что-либо открывать этому сверхъестественному сиянию.

«ПЛОХОЙ! ПЛОХОЙ!»

Земля под ногами закачалась с новой силой.

Бобби тем не менее пересекал пляж, направляясь к Джулии, которая, похоже, не могла шевельнуться. Ее заглатывала бурлящая черная вода.

«ПЛОХОЙ ПЛОХОЙ ПЛОХОЙ ПЛОХОЙ!»

Небо над ними раскололось громовым раскатом. Однако молния не прорезала темноту.

Бобби обернулся. Бунгало исчезло. Со всех сторон поднималась вода. Пляж уходил у него из-под ног.

«ПЛОХОЙПЛОХОЙПЛОХОЙПЛОХОЙ!»

Двадцатифутовая волна нависла над Бобби. Обрушилась на него, подхватила, понесла. Он пытался плыть. Кожа на кистях и руках пошла пузырями, начала слезать, обнажая мышцы, которые, в свою очередь, растворялись в воде, открывая белые кости. Полуночная морская вода разъедала человеческую плоть, как серная кислота. Его голова ушла под воду. Он вынырнул, жадно хватая ртом воздух, но вода уже сожрала его губы, принялась за десны, которые все более обнажали зубы, а язык превратился в соленую пульпу, которая утекла в желудок. Наполненный влагой воздух, такой же агрессивный, как вода, мгновенно разъел легкие, и он уже не мог вдохнуть. Ушел под воду, колотя по воде руками, от которых остались одни кости, течением его понесло в глубину, в темноту, откуда не было возврата.

«ПЛОХОЙ!»

Бобби сидел на кровати.

Он кричал, но ни звука не сорвалось с губ. Когда понял, что это сон, оставил попытки закричать, и вот тут жалкий всхлип таки вырвался из груди.

Одеяло он отбросил еще раньше. Сидел на краю, упираясь ногами в пол, руками в матрас, словно все еще находился на качающемся берегу или пытался плыть в огромных, набегающих волнах.

Зеленые цифры на часах под потолком показывали время — 2.43.

Какое-то время он слышал только громовые удары сердца, из окружающего мира не доносилось ни звука. Но потом различил ровное дыхание Джулии. Его удивило, что он ее не разбудил. Вероятно, не метался по кровати, когда ему приснился этот кошмар.

Паника, охватившая его во сне, полностью не ушла. Озабоченность начала нарастать, прежде всего потому, что кромешной тьмой спальня не отличалась от океанских глубин, в которые его затянуло. Из опасения разбудить Джулию он не решался включить лампу на столике у кровати.

Как только Бобби понял, что ноги удержат вес его тела, он поднялся и в полной темноте обошел кровать. Дверь в ванную находилась со стороны Джулии, но никакие препятствия не преграждали путь, этим маршрутом он проходил бесчисленное число раз, в другие ночи, вот и теперь опыт и инстинкт привели его к цели.

Бобби плотно закрыл за собой дверь и включил свет. На несколько мгновений флуоресцентная яркость не позволила ему взглянуть на сверкающую поверхность зеркала над двумя раковинами. Когда же наконец удалось рассмотреть свое отражение, он с радостью отметил, что кожа и мышцы на месте, не съедены кислотой. Сон был на удивление реальным, ничего подобного ранее с ним не случалось, в каком-то смысле даже более реальным, чем сама жизнь. Цвета, звуки, увиденные и услышанные во сне, никак не выходили из головы, хотя он давно проснулся и теперь стоял в ярко освещенной ванной. С одной стороны, он понимал, что видел страшный сон, с другой — боялся, что след, оставленный на его теле этим кошмарным океаном, никуда не денется и после пробуждения.

Содрогнувшись, он наклонился вперед, оперся о панель. Включил холодную воду, умылся. Не вытирая лица, поднял голову и встретился взглядом с глазами своего отражения в зеркале. Прошептал: «Что это, черт побери, было?»

Глава 24

Конфетка охотился.

Восточный край участка Поллардов круто обрывался в каньон. С отвесными склонами, главным образом из сухой земли, которую местами прорезали жилы розового и серого глинистого сланца. Только разветвленные корневые системы растений, приспособившихся к суровой жизни в пустыне, таких, как чаппарель, пампасная трава, мескитовое дерево, удерживали склоны от размывания при сильных дождях. Росли там редкие эвкалипты и лавры. А в некоторых местах, где на склоне образовывалось некое подобие террасы, в землю удавалось вцепиться и калифорнийским дубам. Дно каньона сейчас представляло собой сухое русло, а вот после ливня превращалось в бурлящий поток.

Несмотря на свои внушительные габариты, передвигался Конфетка легко и без единого звука. По каньону, продвигаясь на восток, добрался до пересечения еще с одной трещиной в земле, слишком узкой, чтобы зваться каньоном. Повернул на север. С обеих сторон поднимались вертикальные стены, ширина прохода сократилась до каких-то двух футов. Хрупкие перекати-поле, сброшенные в расщелину ветром, скапливались в наиболее узких местах, царапали Конфетку, когда он продирался сквозь них.

На дне расщелины, куда не попадал свет лунного серпа, ночь была особенно темной, но спотыкался Конфетка редко и нигде не замедлял шаг. Дарованные ему таланты не включали сверхострое зрение, отсутствие света ослепляло его точно так же, как и любого другого человека. Однако даже в самую темную ночь он знал, когда перед ним возникала преграда, чувствовал рельеф территории, по которой шел, а потому уверенно продвигался вперед.

Он не знал, каким образом служило ему шестое чувство, ничего не предпринимал для того, чтобы задействовать его. И, однако, обладал недоступной обычному человеку способностью в любой момент времени точно знать свое местоположение в окружающем его пространстве. Ту же способность, возможно, удавалось развить в себе канатоходцам, которые, даже с повязкой на глазах, могли без труда пройти по высоко натянутой струне, над головами глазеющей на них толпы.

То был еще один дар матери.

Все ее дети обладали сверхъестественными способностями. Но Конфетка в большей степени, чем Виолет, Вербина и Френк.