Александр Варго - Кристмас Страница 3

– …А вчера, под вечер, иду в свинарник, а он около забора стоит. Голова – разбитая, глаза белые, закатились. Собака у меня злючая, а тут заскулила и в конуру улезла. Я, понятное дело, бегом в избу!

– Не врет Митрич! – к разговору подключился высокий мужчина, статью и кучерявой бородой напоминавший былинного богатыря с лубочной картинки. – Я тут охотой промышляю, пошел как-то в лес под Новый год. Подстрелю, думаю, зайца, другого к праздничному столу. Собаку еще с собой взял. Я в деревню недавно приехал, так что раньше тоже ничему не верил. Люди отговаривали, а я посмеялся, взял ружье и – в лес. А там на меня покойник напал. Пес убежал, я в мертвяка стреляю, а его пули не берут! Идет на меня и скалится. Такой страх пошел: все, думаю, капут тебе пришел, Ваня! На медведя с ножом ходил, а тут – оцепенел!

– Ну и что? – спросил заинтересовавшийся рассказом охотника Лукьянов.

– В яму он попал, а иначе не стоял бы я сейчас перед вами.

– В какую такую яму?

– В звериную, – ответил Иван. – «Местные специально эти ямы делать стали, с осиновыми кольями. Иначе мертвяков ничто не берет. Знахарка из Алексеевки подсказала: с ними, говорит, как с вурдалаками, надо. Как ловушек нарыли, так попадаться стали!

– И куда же вы их деваете потом? – продолжал расспросы Лукьянов. Блюхер до глупого диалога демонстративно не снисходил.

– Крючьями вытаскиваем и сжигаем, – пояснил встрявший в разговор дедок. – А вообще места тут гиблые… Кто поумнее или помоложе – те уехали. А нас вот даже мертвяки выжить не могут. Да они и опасные только под Новый год! После – в спячку, наверное, укладываются. Вот бы их норы найти! Ведьму местную надо потрясти!

– Все, хватит! – не выдержал оперуполномоченный, лицо его задергалось так, что некоторые колхозники стали креститься. – Ведьмы, лешие, живые покойники… Чушь все это собачья! Значит, вы утверждаете, что вокруг деревни сейчас ходят какие-то мертвяки?! Если кто и ходит, так это провокаторы ряженые, враги Советской власти! А вы и уши развесили! Вас запугать – раз плюнуть! Вот ты, – и Блюхер ткнул пальцем в охотника, – проводи нас в лес, и сам убедишься, что это брехня, и другим расскажешь.

– Хоть стреляйте, не пойду! – наотрез отказался колхозник.

– Тогда мы сами пойдем! – оперуполномоченный посмотрел на Лукьянова, и тот уверенно кивнул, хотя по спине Савелия Ивановича пробежал неприятный холодок.

– Вот сейчас и пойдем, откладывать не будем, развеем ваши религиозные предрассудки. Лыжами нас обеспечьте! – сказал Блюхер, обращаясь к председателю.

Когда они выходили из клуба, колхозники уже не шушукались, а смотрели на городских с сочувствием, как на больных. Никто не встал с места.

Председатель снабдил приехавших валенками и лыжами, причем Савелию Ивановичу досталась лыжа с обломанным концом. Емельян Егорович предложил взять и ружья, но оперуполномоченный вместо ответа лишь вытащил и покрутил тяжелый пистолет «ТТ» с дарственной надписью на рукоятке.

Стоял легкий морозец, на прозрачном небе светила полная луна. Было светло, как днем.

– Слушай, товарищ Блюхер, а если волки? – Лукьянов еле успевал за оперуполномоченным, хотя тот прокладывал лыжню. Чекист явно занимался в прошлом лыжным спортом.

– Мы далеко не пойдем, – слова оперуполномоченного съедал снежный хруст. – Да и что нам волки, с двумя пистолетами-то.

Видно было, что Блюхеру не терпится вывести на чистую воду трусливых и лживых колхозников. Савелий Иванович даже представил, как они возвращаются и в глазах народа горит неподдельное восхищение их бесстрашием.

Они шли вдоль громады леса. Лукьянов гнал от себя нехорошие мысли, хотя, как назло, после всех этих рассказов за черными соснами, отливавшими в лунном свете серебром, ему мерещились какие-то тени. Оперуполномоченный взял левее, ближе к лесу, и теперь разлапистые ветви касались их плеч. Савелий Иванович незаметно расстегнул кобуру и заметил, что Блюхер сделал то же самое. Внезапно впереди что-то взметнулось, и Савелий Иванович вскрикнул. Что-то черное, громадное, с глухим ворчанием поднялось прямо перед ними и навалилось на Блюхера…

Колхозники, по-прежнему сидевшие в клубе, не удивились, когда туда через пару часов ввалился шатающийся Савелий Иванович. Он был без шапки, с наганом в руке и с совершенно безумными глазами.

– Утащил… – бормотал он срывающимся голосом. – Утащил, прямо в лес… Черный, с зубами…

– Это еще не все, – проговорил дедок, сворачивая корявыми пальцами очередную самокрутку. – Теперь его товарищ сюда пожалует, за ним. Давайте решать, кто его на постой-то примет?

– Я приму, – медленно произнесла баба неопределенного возраста, закутанная в старый пуховой платок. – Мне терять уже нечего.

Люди начали расходиться по домам, причем шли осторожно, держа наготове средства самообороны. Последними из клуба вышли три человека: совершенно отрешенный от всего Лукьянов, продолжавший сжимать в руке револьвер, принявшая его на ночлег женщина, и Емельян Егорович.

Савелий Иванович ясно понял: его жизнь разделилась на «до» и «после». Потом были грязные сени с какой-то бочкой, кучкой дров и истошно мяукающей кошкой.

Как в каком-то полусне, его заставили раздеться, но ощущение тревожности, захлестнувшее душу, заставляло сжимать наган и готовиться к неизбежному.

Савелий Иванович лежал на пахнущей затхлостью простыне, и лунный свет, проникавший в маленькое оконце, бередил душу и не давал уснуть. Нахлынул запах женского пота, молока и сена, и Лукьянов полностью отдался во власть происходящему.

Окровавленное лицо Блюхера, прижавшееся к тусклому стеклу, не смогло выдернуть Савелия Ивановича из сладостной истомы.

Женщина среагировала первой и метнулась в чулан за ружьем. Звук упавшей кастрюли стряхнул с Лукьянова сказочную эйфорию и заставил вернуться на грешную землю.

Кожа с лица оперуполномоченного была содрана, на разорванных губах играла мертвая ухмылка. Неестественно выпуклые глаза горели сумасшествием. В горле у Савелия Ивановича застыл нечеловеческий вопль, и в этот момент начало плеваться огнем ружье. Потом звякнул крючок на входной двери.

– Савелий, Савелий! – кричал пронзительный женский голос. – Не выходи!

Растрепанная баба, одетая, несмотря на мороз, в ночную рубашку и валенки, трясущимися руками пыталась перезарядить двустволку. Заряд картечи угодил Блюхеру в голову, но он, упав, поднялся и, пошатываясь, медленно стал подниматься на крыльцо. Лукьянов выстрелил пару раз из нагана, потом метнулся к дровнику и выдернул из толстого пенька топор-колун.

Оперуполномоченный с неожиданной прытью бросился к сараю и схватил прислоненные к нему вилы. Пригнувшись, он и Лукьянов стали кружить друг напротив друга, как бойцовые петухи. Захлебывались лаем собаки, женщина, плача и путаясь в давно упавшем на землю пуховом платке, ползла на четвереньках к дерущимся. Мелькнул топор, раздался чавкающий треск, и череп одного из мужчин раскололся надвое. Ночную деревню всколыхнул истошный женский крик. Лукьянов, судорожно сжимая двумя руками топор, застыл на месте и, словно загипнотизированный, смотрел, как его жертва, вопреки законам природы, не падает, а медленно приближается к нему. В отчаянии Савелий еще раз взмахнул топором, но наткнулся грудью на вилы, которые с огромной силой пригвоздили его к сараю. Колун со стуком упал на землю. То, что еще недавно было Блюхером, вплотную подошло к Лукьянову, который, уронив голову на грудь, в смертельной агонии подергивал руками и ногами. Существо как бы обнюхало Савелия Ивановича остатками носа, удовлетворенно заурчало и побрело восвояси.

Женщина поднялась на ноги и медленно подошла к Савелию. В сухих глазах светилось тихое безумие. Всхлипывая от напряжения, она резко выдернула вилы, и тело мужчины, оставляя кровавые полосы на потемневших от времени досках, сползло на покосившийся порожек. Спокойно и деловито баба зашла домой, надела свалявшийся от времени заштопанный овчинный полушубок и взяла самое ценное – большую бутыль с керосином. Подумав, она захватила еще и вилы, окрашенные кровью. Женщина посмотрела пустыми глазами на наряженную елку, кукольного Деда Мороза и вышла.

Уже стало совсем темно, когда участковый закончил рассказ. Жена с дочкой давно спали, а мы продолжали сидеть за столом, освещаемые зеленоватым светом настольной лампы с выбитым из абажура куском стекла.

– Что вы на это скажете? – Майор покрутил чайной ложкой в пустой чашке.

Я задумался, а потом спросил:

– А куда эта женщина с керосином пошла?

Участковый посмотрел по сторонам и, помедлив, коротко сказал:

– Ведьму жечь. Но это уже отдельный разговор! Ее, кстати, посадили тогда, лет на двадцать. Эта история меня заинтересовала потому, что этот самый Лукьянов приходится мне дядей по материнской линии, – неожиданно произнес он. – Я тут всех стариков и старух опросил, и картина получилась довольно детальная. Официальные власти заявляли, мол, обычная бытовуха. Подрались мужики из-за бабы, с кем не бывает. Ан нет, есть маленькая неувязочка. Дядя отчетливо видел и рассказал колхозникам, что уполномоченного утащило неизвестное существо, которое пули не берут. Предположим, что на энкавэдэшника напал медведь. Тогда Блюхер ни за что бы не вернулся из леса. А он вернулся, да еще на Лукьянова напал. Вот так вот! Трупы-то так и не нашли тогда. А на вилах и топоре, среди прочих, обнаружили отпечатки пальцев Блюхера и дяди.