Говард Лавкрафт - День Уэнтворта Страница 3

— Нет, сэр. Не приходилось. Я все чаще бываю в городах. В сельской местности только проездом.

— Наума знали почти все, — продолжал старик, — но никто не знал его так хорошо, как я. Видите эту книгу? — Он указал на старый, донельзя замусоленный том в обернутой бумагой обложке, на который я прежде, осматривая эту слабо освещенную комнату, не обратил особого внимания. — Это «Седьмая Книга Моисея»,[3] из нее я узнал много больше, чем из всех других книг, какие читал. Раньше она была у Наума.

Он хмыкнул, что-то припоминая.

— Ну и чудак был этот Наум, скажу я вам. Зловредный, однако, чудак — и скаредный, это уж точно. Как вы могли его не знать — ума не приложу.

Я заверил его в том, что никогда прежде не слышал даже имени Наума Уэнтворта, между делом отметив про себя весьма странные литературные вкусы хозяина дома — «Седьмая Книга Моисея», к чтению коей он был столь привержен, являлась не чем иным, как «ведьмовской библией», содержащей разного рода заклинания, магические формулы и колдовские заговоры и рассчитанной большей частью на простаков, верящих во всю эту ерунду. В круге света, отбрасываемом лампой, я заметил еще несколько знакомых мне книг: собственно Библию, зачитанную в не меньшей степени, чем собрание магических текстов, томик избранных трудов Коттона Мэзера,[4] а также толстую подшивку старых номеров «Акхемской газеты». В прошлом все это тоже вполне могло принадлежать Науму Уэнтворту.

— Я гляжу, вы интересуетесь его книжками, — сказал старик, словно угадав мою последнюю мысль. — Он как-то раз обмолвился, что я могу взять их себе, — вот я и взял. Хорошие книжки — отчего, думаю, не попользоваться. Очки только нужны, без очков теперь буквы не вижу. А вы — чего уж там — почитайте, коли охота есть.

Рассеянно его поблагодарив, я напомнил, что речь шла о мистере Уэнтворте.

— Ох уж этот Наум! — тотчас подхватил старик все с тем же неприятным смешком. — Он уж верно не одолжил бы мне денег, кабы знал, что с ним вскорости приключится. Нет, сэр, он бы так не поступил, это точно. И ведь даже расписки с меня не взял, вообще никакой бумажки. Денег было пять тысяч. Он мне прямо сказал, что ему нет нужды брать какие-то там расписки — это были его собственные слова, — а теперь как докажешь, что я ему должен? Нечем доказать, все делалось с глазу на глаз; он назначил мне день — ровно через пять лет, — когда я должен буду вернуть ему деньги. Эти пять лет прошли, и сегодня — день Уэнтворта.

Он сделал паузу и взглянул на меня с хитрецой; в глазах его явно плясали веселые огоньки, но в темной глубине за ними таился плохо скрываемый страх.

— Однако Наум не сможет прийти, потому что через два месяца после нашего уговора ему на охоте попала в голову пуля. Выстрел в затылок, и — наповал. Чистой воды случайность. Конечно, нашлись и такие, кто начал судачить, будто я это сделал нарочно, но я знал, чем заткнуть их поганые рты, — я тогда же отправился в Данвич, прямиком зашел в банк и оформил бумагу на имя мисс Дженни, дочки Уэнтворта, завещав ей свое состояние, ну, то есть то, что останется после меня. И уж я постарался, чтоб всем это стало известно. Пусть их дальше судачат — теперь им никто не поверит.

— Ну а как же сам долг? — не удержавшись, спросил я.

— Нынче в полночь кончается срок. — Он вновь зашелся дребезжащим смехом. — Не похоже на то, чтобы Наум сдержал свое обещание, а? Я разумею так: ежели он не придет, то все деньги отныне мои. А прийти он не может, бедняга. Оно и ладно — ведь этих денег сейчас у меня все равно уже нет.

Я не спросил его, как поживает теперь дочка Уэнтворта. Понемногу начала сказываться дневная усталость; особенно измотали меня эти последние несколько часов езды под проливным дождем. Хозяин, должно быть, заметил, что я клюю носом; он замолчал, и мы довольно долго просидели в тишине. Наконец старик вновь подал голос.

— Вид у вас что-то неважный. Устали небось? — спросил он.

— Да, поездка выдалась не из легких. Но я двинусь дальше, как только на улице поутихнет.

— Тогда вот что. Вам вовсе незачем сидеть здесь и выслушивать мое стариковское брюзжание. Я дам вам другую лампу, можете прилечь на кушетке в соседней комнате. Когда этот дождь стихнет, я вас позову.

— Но ведь я займу вашу кровать, мистер Старк.

— Не беда, я вообще ложусь очень поздно, — сказал он.

Не слушая больше моих возражений, он поднялся с кресла, принес еще одну керосиновую лампу, зажег ее, и несколько мгновений спустя мы уже стояли на пороге смежной комнаты. Старик указал мне на приземистую кушетку. Еще раньше, проходя мимо стола, я прихватил по пути «Седьмую Книгу Моисея» — просто так, из любопытства, ибо с давних пор был наслышан о множестве невероятных и таинственных вещей, якобы скрывающихся под ее обложкой. При этом хозяин дома бросил на меня весьма подозрительный взгляд, но ничего не сказал и возвратился к своему креслу-качалке, оставив меня одного.

Грозовой ливень и шквалистые порывы ветра неутомимо сотрясали стены и крышу дома, внутри которого я с удобством расположился на старомодной, обтянутой кожей кушетке с высоким изголовьем, пристроил поближе тускло горевшую лампу и начал, не торопясь, перелистывать пресловутую «Седьмую Книгу». Содержание последней являло собой причудливую мешанину из заклинаний и невразумительных молитв, обращенных к таким «князьям» потустороннего мира, как Азиэль, Мефистофель, Мабуэль, Бабуэль, Аниквэль и прочие им подобные. Здесь имелись заклятия на все случаи жизни: одни должны были исцелять болезни, другие — исполнять желания или даровать успех в каком-либо предприятии; имелись здесь и заклятия, помогающие одолеть врагов и отомстить за нанесенную обиду. Я заметил, что на страницах книги неоднократно встречаются предупреждения о необходимости избегать без крайней на то нужды употребления отдельных слов и фраз; возможно, именно эти настойчивые просьбы и побудили меня в конечном счете переписать самое зловещее из попавшихся мне на глаза заклинаний, а именно: «Айла химель адонаи амара Зебаот цадас йесерайе харалиус», предназначенное для вызова из царства тьмы бесов и злых духов или же воскрешения мертвецов.

Закончив переписывать эту безумную фразу, я интереса ради прочел ее несколько раз вслух, будучи совершенно уверен в бесполезности всяких магических изречений и колдовских чар. И действительно — ничего не произошло. Я отложил в сторону книгу и посмотрел на часы. Было ровно одиннадцать. Дождь как будто пошел на убыль — звуки его становились все менее яростными, беспорядочное сотрясение крыши постепенно переходило в размеренный барабанный ритм, что предвещало скорое окончание бури. Вместе с ней близился к концу и мой сравнительно недолгий отдых. Я решил погасить чадившую лампу и провести остаток времени в темноте, предварительно оглядевшись и запомнив расположение предметов в комнате, чтобы потом не наткнуться на что-нибудь при выходе.