Александра Лосева - ДОМ ПОЛНОЛУНИЯ Страница 30

Шарик висел в самом конце коридора, на пожарном щите, с которого я снял когда-то топор. Сначала я решил, что это ненастоящая или мертвая бабочка, так безучастно и неподвижно она сидела. Но когда я пошел дальше и напоследок мельком взглянул на нее, она вдруг встрепенулась и забилась о стенки белесого пузыря, оставляя на них бархатистые пыльные разводы. Она билась яростно, упорно и безнадежно. Совсем как я иногда.

На ощупь резиновый пузырь с бабочкой оказался липким, теплым и упругим, но я уже не думал об этом, я хотел помочь бабочке, которая все колотилась внутри, изредка замирая, словно спрашивая меня о чем-то. Сначала я хотел развязать веревочку, но решил, что тогда воздух быстро выйдет, стенки сожмутся, и бабочку сплющит и покалечит. Тогда я решил просто лопнуть этот шарик, и тогда, может быть, бабочка вылетит целой и невредимой. Я с силой хлопнул по нему, надеясь, что не пришиб бабочку. Раздался глухой трескающийся звук, как будто рвут старую тряпку, и в нос мне ударила волна теплого смрада. Я стоял, отплевываясь, у моих ног валялись ошметки осклизлой резины, а чуть подальше – трупик бабочки с черными бархатными крыльями. Было горько.

И тут появился Собеседник. На этот раз он был похож на кондуктора.

– А ведь это – в точности ты. Немного шума, много вони и чуть-чуть прекрасных устремлений, ныне покойных.

Из глубины воспоминаний меня вывел голос Собеседника.

– Дождь.

– А?

– Дождь. Скоро будет дождь. Сейчас туман, а потом будет дождь.

– Так это хорошо. Эй, послушай, помнишь, ты говорил, что я слишком слаб, чтобы стать одиноким?

– Это же просто. Ты ведь не одинок, пока ты слаб. Чтобы стать одиноким, нужно прогнать все – память, жалость, страх, привычки, желания. И остаться наедине с тем, что не прогонишь, с тем, что и есть ты. Тебе не останется ничего, кроме покоя. А ты трус, и поэтому не можешь расстаться со своим страхом, своими мыслями и так называемыми чувствами, которые сам себе придумываешь и потом мучаешься. Это не самая лучшая компания. А избавиться от них и стать одиноким ты не сможешь, потому что ты ленивый, слабый и тупой.

Странно. Сегодня с ним что-то не то. Давно я не слышал от него такой связной речи.

– Скажи, а может у этой истории быть счастливый конец?

– Какой конец?

– Ну, счастливый. Ты же понимаешь – это когда с утра хочется проснуться, а вечером – заснуть.

– Не думаю, чтобы у этой истории вообще был конец. Просто твоя жизнь – она, как цепь, где звенья последовательно связаны, и одно ведет к другому, ну, с небольшими вариациями. А в самом конце – вроде гири – твое так называемое счастье или несчастье. И поэтому каждый свой поход по коридору ты как-то приравниваешь к этим возможным финалам. Ах, я видел во сне жуткую рожу. Это не к добру. Ах, меня ударило током. Ах, вода течет – все тебя пугает, мучит, всего ты опасаешься. Или наоборот – надеешься. А все потому, что, складываясь в цепочку, оно неминуемо ведет тебя к одному из исходов. Вот ты и бегаешь, как крыса по канализационным трубам, от беды к беде.

– Ну, даже если ты прав, а, может быть, ты прав – то почему мне одни неприятности выпадают?

– Во-первых, ты только их и видишь, а во-вторых, место здесь такое.

– А как можно еще? По-другому?

– Представь себе, что это просто картинки, как будто ты листаешь огромную книгу и раскрываешь ее наугад. Вот на этой картинке под кем-то рушится лестничный пролет, а на той кто-то разговаривает с собственной тенью, и она ему отвечает. Потом тебе кажется, что этот кто-то – ты. Ты просто придумываешь себя в этой книге, и вот уже ты бежишь по коридору, а он обрушивается за тобой. Еще на одной картинке ты погибнешь тысячей способов. Но это не важно, и не стоит огорчаться, потому что еще на одной картинке ты жив и как будто счастлив. То есть это тебе на картинке кажется, что ты счастлив. Открывай любую картинку, какая попадется. В принципе они связаны только общим героем и местом действия. Во всем остальном они случайны.

– А есть картинка, где я выхожу из Дома? Где мне удается вспомнить, кто я?

– Самая важная штука здесь в том, что картинки возникают, только когда ты на них смотришь или думаешь о том, что должен увидеть. До этого их просто нет. А как ты можешь представить себе, что выходишь из Дома, если ты никогда не бывал снаружи? Ты ведь даже предположить не можешь, что там. А значит, нет и картинки. Все, что происходит в Доме – это комбинация, пусть даже очень сложная и причудливая, из его частей – из твоей единственной реальности. Ведь их-то ты уже видел – правда, не в таких сочетаниях.

Я хотел было рассказать ему про свою единственную правду, но осекся. В Доме опасно говорить про такие вещи вслух. Тут меня осенило:

– Но ведь картинки возникают только тогда, когда я на них смотрю, значит, без меня Дома не будет. Значит, стоит мне убежать от него, захлопнуть книжку, как его разум просто перестанет существовать. Он станет закрытой книжкой, которую никто не читает.

Я разволновался и снова свесился с кровати, чтобы посмотреть на Собеседника. Он растолстел и поседел еще больше. Он сцепил руки на подушкообразном брюхе и шевелил пальцами, отбивая какой-то замысловатый мотивчик.

– Не смотри на меня! – снова пронзительно завизжал он и ударил меня по уху. Я быстро поднялся.

– А, извини.

– Такого тупого, как ты, больше нет, говорил ведь, всегда говорил.

– Да я тут вообще один, тебе сравнивать не с кем.

– Ну, это как сказать. – Собеседник замялся. – Еще есть я. Почти. Иногда.

– Да, так как насчет того, что Дом без меня не может существовать? Ведь если судить по-твоему, то я ему просто необходим. Я его – проявляю, что ли.

– Косно мыслишь и невнимательно слушаешь. Все лепишь свою логику, вопросы неправильные задаешь. Ты ведь сам себя придумал на картинке, где есть Дом, так куда ты, спрашивается, оттуда убежишь? А даже если убежишь, то что тогда станет с твоим разлюбезным сознанием? Что от него останется тебе? Дело не в том, может ли Дом существовать без тебя, а в том, можешь ли ты существовать вне Дома.

– Значит, меня просто нет? А кто же тогда смотрит на эти картинки? Кто же тогда их представляет?

– Дурак ты, все-таки. И к словам цепляешься.

Собеседник почему-то оказался перед окном. В пепельном ночном свете он был худ, высок и полупрозрачен. Лица его я разглядеть не смог. Потом он шагнул к стене, преодолев за один шаг полкомнаты, и исчез. А меня потянуло в сон. Я нашарил на стене выключатель, зажег свет, тусклую желтоватую лампочку, которая мигала и тихонько жужжала, неназойливо, как сумасшедший письмоводитель. Кажется, потом мне снились кошмары. Я не помню.

ЗДАНИЕ

Часть вторая