Стивен Кинг - Крауч-Энд (сборник) Страница 32

— Просто сердце кровью обливается, — сказал я.

— Мое тоже, Ватсон, — подхватил Холмс. — Однако есть еще третий сын. И побыстрее, Лейстрейд. Кажется, мы уже подъезжаем к дому.

Судя по словам Лейстрейда, Стивен Халл, безусловно, имел самую вескую причину ненавидеть отца. По мере того как подагра донимала лорда Халла все сильнее, а в голове наступала все большая путаница, он все чаще обсуждал дела компании со Стивеном, которому ко времени кончины родителя исполнилось двадцать восемь. Наряду с делом, Стивен должен был унаследовать и всю ответственность, и малейшая оплошность повлекла бы за собой нешуточные последствия. Однако в случае удачного решения никакой финансовой выгоды работа ему не приносила. Стивен же продолжал стараться, и дело отца процветало.

Лорд Халл смотрел на Стивена, в целом, благосклонно, поскольку он был единственным из сыновей, проявившим интерес и способности к семейному бизнесу. Стивен был идеальным примером того, что в Библии называют «хорошим сыном». Однако, вместо того чтоб выказывать любовь и благодарность, лорд Халл вознаграждал молодого человека одними лишь упреками, подозрением и ревностью. Не единожды за последние два года старик высказывал мнение, что Стивен «способен украсть монеты, прикрывающие веки покойника».

— Вот сукин сын! — воскликнул я, не в силах сдерживаться долее.

— Забудем на время о новом завещании, — сказал Холмс и снова погладил подбородок. — И вернемся к старому. Даже если бы его доля оказалась более щедрой, Стивен Халл все равно имел все основания быть недовольным. Несмотря на все его усилия, несмотря на то, что он не только сберег, но и приумножил семейное состояние, его вознаграждение было наименьшим. Да, кстати, каким образом собирался распорядиться пароходной компанией мистер Халл, согласно так называемому «Кошачьему завещанию»?

Я окинул Холмса испытующим взглядом, но, как всегда, так и не понял, было ли это маленькой bon mot[10] с его стороны. Даже после долгих лет дружбы и всех испытаний, выпавших на нашу долю, чувство юмора, присущее Шерлоку Холмсу, так и осталось для меня сплошной terra incognita[11].

— Компанию следовало передать в управление совету директоров, причем никакого специального места в этом совете для Стивена не предусматривалось, — ответил Лейстрейд и выбросил окурок из окошка. А наш наемный экипаж вкатил тем временем через ворота на мощеную дорожку, ведущую к дому, который показался мне в тот момент каким-то особенно безобразным под проливным дождем, среди коричневых размокших лужаек. — Однако после смерти отца и с учетом того факта, что новое завещание так до сих пор и не найдено, Стивен Халл получает то, что американцы называют «рычагами» управления. Его наверняка назначат директором по менеджменту. Думаю, он в любом случае получил бы рано или поздно эту должность, но теперь они будут играть по правилам Стивена Халла.

— Да, — кивнул Холмс. — «Рычаг», надо же. Хорошее слово. — Он высунулся под дождь. — Стойте, остановитесь здесь, любезный! — крикнул он вознице. — Мы еще не закончили разговор.

— Как скажете, хозяин, — буркнул возница. — Но только тут чертовская мокротища.

— Ничего. Получишь достаточно, чтоб промочить нутро, не только шкуру, — бросил ему Холмс. Похоже, это понравилось вознице, и он остановился ярдах в тридцати от парадного входа в огромный дом. Я слушал, как дождь усердно барабанит по крыше кибитки, а Холмс помолчал немного, словно обдумывая что-то, а затем сказал: — Старое завещание… документ, которым он изводил их всех, оно, надеюсь, не пропало?

— Разумеется, нет. Лежало на столе, рядом с его телом.

— Итак, у нас четверо подозреваемых. Все как на подбор, один лучше другого! Слуги не в счет… по всей видимости, у них нет причин быть недовольными. Заканчивайте побыстрее, Лейстрейд! Финальные обстоятельства, запертая комната.

Лейстрейд принялся излагать факты, время от времени сверяясь со своими записями. Примерно месяц назад лорд Халл обнаружил у себя на правой ноге, чуть ниже колена, небольшое черное пятнышко. Вызвали семейного врача. Тот поставил диагноз: гангрена. Осложнение, нельзя сказать, что нераспространенное, вызванное подагрой и плохой циркуляцией крови. Врач сказал, что ногу придется ампутировать, причем гораздо выше того места, где развился воспалительный процесс.

Лорд Халл хохотал так, что по щекам у него потекли слезы. Врач, ожидавший любой реакции, только не этой, просто потерял дар речи. «Только когда меня будут класть в гроб, — пробормотал сквозь смех и слезы Халл, — надо напомнить, чтоб не забыли положить туда и отпиленную ногу!»

Врач сказал, что страшно сочувствует лорду Халлу, целиком разделяет его желание сохранить обе ноги, но без ампутации он через полгода умрет. Причем последние два месяца жизни проведет в страшных мучениях. Лорд Халл спросил, каковы его шансы выжить, если он согласится на операцию. По словам Лейстрейда, он все еще смеялся, словно услышал не приговор, а невероятно смешную шутку. Помявшись, врач ответил, что шансы примерно равны.

— Чушь какая-то, — пробормотал я.

— Именно это и сказал доктору лорд Халл, — заметил Лейстрейд. — Только добавил при этом словцо, которое чаще употребляют в ночлежках, нежели в домах приличных людей.

Затем Халл заявил врачу, что лично расценивает свои шансы как один к пяти, не больше. «А что касается боли, — добавил он, — не думаю, что до этого дойдет. Если под рукой у меня будет настойка опия и ложечка, которой ее можно помешивать».

И буквально на следующий день после этого Халл порадовал своих близких малоприятным сюрпризом. Заявил, что он подумывает изменить завещание. А вот каким именно образом — сказал не сразу.

— Вот как?.. — заметил Холмс, окинув Лейстрейда взглядом холодных серых глаз, немало повидавших на своем веку. — И кого же из близких это особенно удивило?

— Да никого, я думаю. Но кому, как не вам, знакома человеческая натура, Холмс. Человек всегда надеется, даже когда надеяться не на что.

— А также принимает меры, чтоб надежды эти не оказались беспочвенными, — задумчиво произнес Холмс.

В это утро лорд Халл созвал свою семью в гостиную, и когда все расселись, разыграл перед ними представление, на которое способен далеко не каждый завещатель. Обычно эту роль берет на себя стряпчий, язык которого, как известно, без костей. Но он обошелся без услуг вышеуказанного лица и быстро зачитал присутствующим новое завещание, согласно которому большая часть его состояния должна была отойти бездомным кискам миссис Хемфилл. В комнате воцарилось гнетущее молчание. Тут он поднялся (не без труда) и одарил всех зловещей улыбкой скелета. А потом, опираясь на тросточку, сделал следующее заявление, которое лично мне показалось необычайно гнусным. Лейстрейд же, сидя рядом с нами в наемном экипаже, пересказал его примерно так: «Итак, вы все слышали! Прелестно, не правда ли? Да, замечательно!.. На протяжении почти сорока лет вы служили мне верой и правдой, и ты, женщина, и вы, мальчики. Теперь же я, находясь в трезвом и ясном сознании, собираюсь покинуть вас. Но не советую преждевременно радоваться! Все может стать даже хуже, чем прежде! В древние времена фараоны, отправляясь на тот свет, забирали с собой своих любимцев — в основном то были кошки. Убивали их перед смертью с тем, чтобы животные встретили их на том свете, чтобы они могли пинать или ласкать их, следуя своей прихоти… и это длилось вечность, вечность…» Тут он расхохотался, глядя на их обескураженные лица. Стоял, опершись на трость, и скалился жуткой улыбкой мертвеца. И сжимал в когтистой лапе новое завещание — должным образом заверенное и подписанное.