Евгений Некрасов - Большая книга ужасов – 61 (сборник) Страница 33

– А если калечит?! – с азартом заспорил Фома. – Если вон той бабульке нужна срочная операция? Врач бы разобрался и мигом ее на стол! А знахарь пошепчет, снимет боль, она и пойдет домой помирать… Погодите, я этого мракобеса выведу на чистую воду! – пообещал журналист, шаря по карманам. Достал сложенную бумажку и показал нам издалека: – Вот! Острая форма туберкулеза, мне осталось жить полгода.

– Правда?! – ужаснулась Зойка. У нее хоть и поганый язык, но сердце доброе.

– Нет, конечно, – усмехнулся Фома. – Это проверка. Интересно, как он будет меня лечить с такой справочкой и что за это потребует!

Фома даже не подозревал, насколько это интересно. В старину не зря считали, что у ведьмаков две души. Дядя Тимоша и лечит, и находит пропажи, и, к примеру, днем разгоняет облака над своей деревней, а ночью позволяет дождю полить огороды. Но может наказать безжалостно и ничего не объяснить. Многие и не поймут, что наказанный сам виноват… Словом, Фома Неверный играл с огнем.

– Если он вас раскусит, будет плохо, – заметила Зойка.

Фома усмехнулся:

– У меня самая опасная профессия после военного и шахтера. Наш брат-журналист должен хоть в кратер вулкана залезть, если нужно. А ты меня пугаешь сельским знахарем!

Зойка пожала плечами, мол, я предупредила.

– А где он? – спросил Фома Неверный.

– Баню топит, старухам косточки вправлять.

Спрятанный было диктофон впорхнул журналисту в руку со скоростью ковбойского кольта:

– Ага, с девочками в баню! Неплохой матерьяльчик начинает собираться.

– Да вы что?! – вспыхнула Зойка. – Бабкам по сто лет, и он их в рубахах парит.

– Ты еще всего не понимаешь. Ведь он тоже не юноша, – многозначительно заметил Фома. Огляделся, распознал в огороде баньку с дымящей трубой и пошел к ней.

– Все перевернул! Я только хорошее говорила, а он… – стала оправдываться Зойка.

Я сказал:

– Молчать надо было. Я тебе жму на ногу, жму, а ты мелешь и мелешь!

– Так я думала, что ты в другом смысле жмешь!

– В каком другом?

Зойка не ответила. Мы сидели, повесив носы. Ничего себе прикололись!

По улице косолапил пятилетний деревенский Костик. В одной руке он держал горбушку, в другой огурец и откусывал по очереди, не сводя глаз с розового скутера Фомы. Костик доел огурец до половины, скривился и бросил – горько. Косясь на скутер, он стал с занятым видом пинать огрызок. По всему было видно, что Костик собирается залезть в седло, но боится нас.

– Может, послушаем, как дядь Тимоша отбреет Фому? – предложила Зойка. По-моему, ей хотелось, чтобы Костик что-нибудь отломал от скутера.

Журналист шагал через двор, озираясь и заглядывая то в дверь сарая, то в окно ведьмачьей избушки. Искал матерьяльчик. Время от времени он поднимал к глазам фотоаппарат.

Пригибаясь за плетнем, мы с Зойкой бросились в обход. Добежали до задворков бани, перемахнули через плетень и затаились.

Было слышно, как ведьмак то со стуком набирает в охапку дрова, то, войдя в баню, бросает их в топку и шурует кочергой. В котле пела закипающая вода.

Продолжалось это долго. Не понимая, куда делся Фома, мы высунулись из-за угла.

Журналист неподвижно стоял у поленницы. Сначала мне показалось, что ведьмак навел на него морок, но этот нахал и врун просто оробел. Будто не замечая его, дядя Тимоша возился с дровами.

Фома прокашлялся. Дядя Тимоша понес дрова в баню.

– Э-э-э… Любезнейший! – окликнул его Фома Неверный.

– Уходи. С обманом пришел, от обмана и претерпишь, – не оборачиваясь, отрезал ведьмак.

С жалкой улыбкой Фома достал свою справку и попытался объяснить, какой он больной. До него не доходило, что дяде Тимоше не нужно ни справку читать, ни осматривать симулянта – он уже раскусил обман. Ведьмак ушел в баню и закрыл за собой дверь. Зная его характер, я не сомневался, что наказание будет скорым. Журналист еще что-то лопотал, а мы помчались на свое место у ворот.

Само собой, Костик оседлал скутер. Отважный гонщик фыркал, тарахтел и крутил все, что поворачивалось, но, к Зойкиному разочарованию, отломать ничего не успел. Во дворе показался Фома разъяренный. Фотоаппарат подскакивал у него на животе, в карманах прыгали объективы. Костика как ветром сдуло с седла.

Зло зыркнув на мелкого, Фома оседлал скутер, привычно ткнул ключом в замок зажигания… Не знаю, что там накрутил Костик, только полуигрушечная розовая тачка взревела раненым динозавром, взвилась на дыбы и вырвалась на волю. А Фома остался стоять с растопыренными коленками, хватая воздух на месте уехавшего руля.

Смешливая Зойка прыснула и зажала рот руками, чтобы не расхохотаться в полный голос. Беглый скутер сразу же заглох и упал, так что журналист отлично слышал Зойкины стоны и хрюки в ладошку. Красный от злости и унижения, он шагнул к скутеру, и тут на глаза ему попался брошенный Костиком огуречик. Фома занес ногу…

Удар сделал бы честь нападающему сборной. Такими ударами забивают мячи с центра поля. Нежный овощ разлетелся в брызги, а под ним обнаружился блестящий металлический штырек. Мне потом пришлось его выкапывать, чтобы другие не сбили ноги. Штырек оказался болтом, торчащим из ушедшей в землю огромной тракторной детали.

Секунду или две Фома Неверный хватал губами воздух, задохнувшись от боли, и вдруг рявкнул, как электричка, и повалился на землю. Туфля журналиста раскрыла рот, из разорванного носка криво торчал большой палец, быстро наливаясь багрянцем. Костик отбежал подальше и с напуганным видом смотрел на Фому. Было ясно, кто надел огурец на штырек.

– Перелом, – определила Зойка и в паузе между воплями хладнокровно спросила Фому: – Отвести вас к мракобесу? Он починит.

Бледный от боли журналист поднялся, допрыгал до скутера и уехал.

У меня было тревожно на душе.

– Как бы в полицию не заявил.

– На Костика, что ли? – улыбалась Зойка.

– А то ты не понимаешь! Если бы Костик не нашкодил, Фома бы наступил на первую же доску с гвоздем или свалился в ближайшую яму. Это морок. Программа на сбор неприятностей.

– Москва ты дремучая, – любовно сказала Зойка. – Да как же Фома заявит, что на него навели морок, если сам всю дорогу писал, что ничего такого не бывает?!

Глава II. Вредные подарки

Тот суматошный день еще не закончился наказанием Фомы Неверного. Ведьмак разогнул старушек, починил коленку трактористу, смешал желудочный сбор из трав для пожилой женщины, а девушке, собиравшейся замуж за какого-то Федора, сказал: «Не стоит».

Вечерело, и мы сели пить чай с медом и пирогом. Пирог испекла желудочная женщина, пока ждала своей очереди, а кто принес мед, я не заметил. У ведьмака всегда так. С утра на кухонной полочке одиноко стояла пачка слежавшейся в камень соли, а в обед Зойка уже кормила приехавших издалека больных борщом и гречневой кашей. Откуда что взялось и как этим распорядилась Зойка, дядю Тимошу не интересовало. Я вообще не понимал, как он живет. С едой-то ясно: кур, яйца и сало ему дарят, овощи в огороде растут. С мотоциклом ведьмака возятся пациенты: и помоют, и отрегулируют, и заправят. Но за электричество платить надо? Одежду покупать надо? А дядя Тимоша денег с больных не берет. Нельзя ведьмакам, и все тут.