Александр Матюхин - Хэллоуин (сборник) Страница 35

«Неужели это я?» – думала она, глядя на свое отражение в темном кафешном окне. У высокой стойки молодая женщина повернула голову и ответила ей таким же долгим молчаливым взглядом. А кто же еще, конечно, я.

Она отпила еще глоток, поставила чашку на столик и за темной поверхностью, в призрачно-коричневом мире по ту сторону кофе, встретила тот же взгляд. Потом вышла из кафе и направилась к зданию вокзала, чтобы забрать вещи из камеры хранения. Некуда ей бежать.

Жанна подошла к окну и раздвинула шторы, впуская утренний молочный свет. Повсюду девственно-белой простынею лежал первый снег, укрывая на мгновения своей недолгой жизни темную кожу земли.

Ей было спокойно и легко.

– Ты ведь навсегда останешься со мной? Ведь навсегда?

Ольга Зинченко

Практические занятия

Данила Ефимов, студент Императорского харьковского университета, не был склонен к самоедству, однако сегодняшний вечер, что называется, не задался. Варечка, поначалу благосклонно глядевшая на молодого человека, теперь была с ним подчеркнуто холодна. «Выжидает, каков будет папенькин вердикт», – с досадой подумал Данила. Что же до папеньки – Алексея Гавриловича, профессора того же учебного заведения и практикующего врача, – то, казалось, решение он уже принял. Юноша ему решительно не понравился. Но тут уж винить было некого – сам оплошал.

– Даниил Ефимов, – отрекомендовался студент. Названный матерью в честь библейского пророка, полное имя Данила использовал для солидности.

– Иудей? – Алексей Гаврилович строго сдвинул брови.

– О…отчего же иудей? – растерялся студент, ибо ранее с подобным вопросом не сталкивался.

– Знаю я вас – Даниилов, – профессор грозно воззрился на светловолосого, сероглазого Данилу. Обшарил цепким взглядом его лицо. Даже сбоку взглянул зачем-то, на профиль. Тут Данила и вовсе сплоховал, невольно отступив на шаг. Тяжелый взгляд профессора, казалось, оставлял на щеках борозды.

Но Варечка, нужно отдать ей должное, пришла на выручку молодому человеку.

– Что же вы, папенька, гостя в дверях держите? – с укоризной спросила она. – Пройдемте!

Она подтолкнула Данилу под локоть, и, хотя от ее пальцев руку Данилы отделяли несколько слоев ткани, в месте прикосновения кожа пошла мурашками.

Зала поразила воображение студента Ефимова убранством, от чего он враз почувствовал себя младше и ниже. Тяжелая палисандровая мебель, потолки с золоченой лепниной, портьеры темного бархата, обрамлявшие окна и двери, говорили о том, что врачебная практика Алексея Гавриловича донельзя удачна.

– Прошу к столу, – пригласила Варечка, и Данила осознал, что глазеет на все это великолепие, застыв посреди залы. Он засеменил к столу, задев на ходу жардиньерку с цветами. Под неодобрительным взглядом профессора задвинул за Варечкой стул. «Видимо, и здесь поторопился», – упрекнул он себя. Поглядел на стол – и окончательно растерялся: сервирован на четыре персоны.

– Присаживайтесь вот здесь, напротив меня, – указал Алексей Гаврилович. – С нами должен был ужинать Виктор, Варенькин брат, однако ему нездоровится.

– Желаю ему скорейшего выздоровления. – Данила, конечно, покривил душой. Никакого выздоровления, тем более скорейшего, студент Виктору не желал. Знал он этого щеголя по университету. Напыщенный, задиристый, к тому же недалекого ума, Виктор держал себя, по меньшей мере, как «ваше превосходительство». Особенно раздражало, как он произносил свое имя на французский манер – Виктор. Горше всего было то, что фиглярские эти фокусы словно бы гипнотизировали окружающих. Виктору удалось создать круг почитателей и приближенных особ. Но и на них юноша смотрел свысока. Данила не понимал, как личности эти могли столь по-собачьи обожать своего кумира, и от души надеялся, что постигший Виктора недуг является diarrheo. «Впрочем, для диареи слишком долго, – Данила припомнил, что не имел удовольствия видеть Виктора уже второй семестр. – Хотя ради его превосходительства этот недуг стоило бы сделать хроническим».

– Да-да, мы все ему этого желаем, – рассеянно промолвил профессор. – Так вы, молодой человек, говорите, своекоштный, из купеческого сословия будете? – И, хотя Данила пребывал в уверенности, что ничего подобного не говорил, все существо его сжалось от сознания, что единственно верный ответ был бы ложью. Денег, чтобы послать сына учиться, матушка не имела.

– Нет, казеннокоштные мы… – Юноша почувствовал, что краснеет, и возненавидел себя за это. Нечего сказать – завидный жених! Варечка, сидевшая всего лишь в сажени от него, показалась вдруг неимоверно далекой. – После семинария.

– М-да, я вижу… – протянул Алексей Гаврилович, от чего Данила покраснел еще гуще.

– Довольно, – Варечка нахмурила бровки, показавшись Даниле еще милее. «Сердится, – подумалось ему. – Из-за меня сердится, голубушка».

– У папеньки замечательные ораторские данные, не так ли? – Она смерила отца гневным взглядом, от чего тот вдруг потупился. – Но мы ведь сейчас не в аудитории, верно?

– Конечно, конечно. Я только хотел… Впрочем, это неважно.

«Ах, еще и неважно, – начиная закипать, подумал Данила. – Напыщенный старый индюк, поди, всю ночь после такого ужина изжогой промучаешься».

Тем временем «напыщенный старый индюк», ничего не подозревая о назначенной для него гостем участи, проглотил аперитив, от чего сделался радушнее:

– Что ж вы, друг мой, приступайте к трапезе. Сегодня у нас перепелки по случаю.

Не уловив в голосе профессора ноток сарказма, Данила отдал должное перепелкам, которые и впрямь оказались донельзя хороши. Разговор завязался сам собой, и студент невольно дивился, сколь обманчивым может быть первое впечатление. Алексей Гаврилович оказался увлекательным собеседником.

– Не хотите ли вы сказать, медицина шагнет так далеко, что возможным станет не только изъятие органа, но и содержание оного отдельно от тела? – вопрошал он, потрясая птичьей костью. – Как же, скажите на милость, вам это видится? Живет себе селезеночка в склянке, поживает, горя не ведает… – Тут профессор сочно рассмеялся, потрясая внушительных размеров животом, и с неожиданной для его возраста и комплекции стремительностью перегнулся через стол, сделав выпад костью в сторону собеседника: – А?

– Ну я… – замялся было Данила, но две рюмки выпитой водки приятно согревали, а пышность трапезы располагала к откровению. – Дело в том, что в склянке ей жить вовсе и не обязательно. Ее можно будет привить другому организму, как побег яблони другого сорта прививают взрослому дереву.