Кэмерон Джейс - Безумие 2. Выдумка Страница 37

— Заткнись, ведьма, — говорю я. — Мы тут пытаемся раскрыть преступление.

Почему никто не смеется над моими шутками?

— Перец! — повар разъяренно достает баночки с перцем из-под стола. — Больше перца! — он начинает сыпать неимоверно большое количество перца в кипящий котел.

Я понимаю, что котел кипит по-настоящему. Неужели это не опасно для актеров? Повар определенно Чешир. Я смотрю на Пиллара, ожидая согласия, но вижу, что он сам в замешательстве. Быть может, мы оба просто параноики.

Пока повар сыпет перец, на сцену выбегают несколько детей актеров, и просят у Герцогини еды. Не знаю, есть ли такая сцена в настоящей Алисе в Стране Чудес. Но ведь невозможно в точности передать содержание книги.

— Подите прочь, вы гадкие, противные оборванцы! — Герцогиня пинает одного из детей. Он скручивается в три погибели и хватается за живот. Эти ребята блестяще играют. Все так правдоподобно.

— Свинка деткам, — объявляет повар, держа поросенка в одной руке. Поросенок настоящий. — Хотите, чтобы я приготовил его для вас, вместе с пикантным перцем?

— Да! — умоляют дети. — Мы голодны. Мы не ели несколько дней.

Тут уж я не могу не заметить, что дети выглядят в точности так же, как и в моем видении. Но в этом есть смысл. По пьесе сейчас Викторианские времена, так что это не должно меня волновать. Пиллар по-прежнему присматривается к повару.

Происходит еще одна неожиданная вещь, актриса, исполняющая роль Червонной Королевы выбегает на сцену. Она низенькая, круглолицая и одета в шутовской наряд. В ее руках топор, который больше ее самой раза в два.

— Отрубить всем головы, — кричит она. — Ужасные дети съедают всю еду в моем королевстве.

Даже женщина играющая Герцогиню пугается Королевы.

— Простите меня, моя Королева, — говорит Повар. — Могу ли я воспользоваться вашим топором, чтобы отрубить свинье голову? Мне необходимо приготовить ее для детей, — затем он повторяет ненужную фразу, — Перец! Больше перца!

— Это еще что такое? — спрашивает у меня Пиллар. Никогда прежде я не видела, чтобы подобная чепуха вызывала в нем такое отвращение. Но, честно говоря, это даже безумнее, чем я ожидала. — Что происходит?

Вряд ли мы все еще часть пьесы. Толпа наслаждается каждой частичкой мешанины с персонажами.

— Свой топор я отдать не могу, — отвечает Червонная Королева повару. — Но зато я могу сама отрубить свинье голову, — широкая улыбка на ее лице глубоко меня тревожит. Конечно же, никто из зрителей не видит ее, мы слишком далеко. Неужели Чешир еще и Червонная Королева?

Повар бессердечно хватает поросенка за ноги. Несчастное животное брыкается вверх тормашками. Оно сильно чихает от перца.

— Опусти свинью! — кричу я. Это больше не игра. Что за фигня? — Спектакль окончен. Опусти бедную свинку!

Вместо того, чтобы поддержать, толпа освистывает меня.

— Давай ее мне, — Червонная Королева приказывает повару. Он опускает брыкающуюся свинью к ногам Ее Высочества, так близко, чтобы та смогла достать ее.

А затем…

Затем…

Происходит нечто невероятное, нечто такое, что ломает всяческие барьеры между реальным и нереальным.

Червонная Королева взмахивает своим топором и отрубает свинье голову. В моей голове все происходит словно в замедленной съемке. Для меня все это слишком ужасно, чтобы воспринимать все как должное.

Топор отрубает голову свинье, и та падает в котел с кипящей водой. Я никогда не видела, чтобы толпа так упивалась представлением.

Разинув рот, я чувствую как что-то горячее брызжет мне на лицо. Я почувствовала это после того, как Королева отрубила голову, но понимаю это только тогда, когда что-то стекает по моему подбородку. Я притрагиваюсь рукой к лицу и поднимаю ладонь перед глазами.

Это кровь свиньи.

Представление происходит на самом деле.

Глава 41

Я остолбенела, замерла и оцепенела от жестокости тех, кто выглядел вполне нормальными людьми, будь то актеры или толпа.

Червонная Королева усмехаясь, начинает отрубать детям головы. Дети начинают колоть Герцогиню. Повар не колеблясь, варит все то, что попадает в его котел: свинью, ее голову, и даже ногу Герцогини — которую отрубили дети.

Джек крепко обнимает меня, по-прежнему оцепеневшую. Все что он говорит, рассыпается на миллионы кусочков. Кажется, я оглохла.

Я отстраняюсь от Пиллара и Джека. Они уводят меня от сцены. Когда я пытаюсь оглянуться, Пиллар обхватывает мою голову руками, не давая возможности мне сделать это. Он не хочет, чтобы я видела происходящее. Цена шока может оказаться слишком высокой, чтобы я смогла ее вынести.

Мы спешим вниз по ступенькам и убегаем. Толпа все еще ничего не понимает. Они восхищаются и аплодируют. Вокруг одни овации. Интересно, как они будут себя чувствовать, когда поймут что это настоящая кровь. Они до сих пор считают, что все это — актерская игра.

Когда я смотрю на них, мой слух возвращается. Их крики оглушительны.

— Идем же, — говорит Пиллар. — Нам нужно уходить!

Возле самого выхода я пытаюсь придать хоть какой-то смысл всему произошедшему. С какой стати Чеширу вытворять все это? Только чтобы свести меня с ума? Не клеится. Я что-то упускаю. Ответ приходит ко мне быстрее, чем я ожидала.

Толпа внезапно перестает ликовать и хлопать в ладоши, и некоторые даже начинают кричать.

Когда я останавливаю Пиллара и оглядываюсь назад, то вижу трепещущие на сцене тела. Все взгляды устремлены на повара. Он возвышается на сцене. Теперь совсем один. Его двубортный пиджак почти весь красный от крови всех тех, кого он убил. Кажется, он убил всех, теми двумя ножами, что поблескивают у него в руках. Ранее я и не заметила, что у него черно-белые брюки в клетку, словно шахматная доска. Его глаза до сих пор скрывают волнистые волосы. Повар молчит, но его присутствие ошеломительно. Не уверена, что толпа пока понимает, что тут происходит.

Молча, повар достает несколько баночек с перцем. Они отличаются от тех, которые он использовал раньше. Он расставляет их рядом с котлом, словно ученый, скурпулезно готовясь к эксперименту.

Мне на ум приходит лишь одно — эпидемия. Сердце колотиться сильнее от понимания того, что побоище на сцене, это лишь начало перед грандиозным финалом его безумной задумки.

У толпы перехватило дыхание; кажется, они наконец-то понимают всю реальность происходящего.

— Перец, — произносит повар. Голос больше не похож на тот, что был в пьесе. Голос хриплый, словно человек неразговорчив. Это голос человека, который сам себя упрятал в психушку на долгие годы, дожидаясь шанса на побег. — Вы начнете чихать от перца, что у меня в руках.