Сергей Жилин - Душегуб Страница 38

Мимо пронёсся могучий жеребец, чуть не втоптав в землю. Всадник ещё ругается, думаю, подбирал красивые словечки со вчера. Пыль от копыт вспорхнула высоко-высоко, что не может не закончиться для меня жутким кашлем.

Как я смотрю, жители выбегают из домов и бредут в сторону Центральной площади. Коллективных муравьишек сгоняют в сердце Гавары выкрики горбатой бабки в очках. По переливающимся всеми цветами мира платкам угадывается гитаристка-самородок Ханна Рамирез. Не побрезговала пообщаться даже с таким куском фекалий, как я:

— Разбойника повесили! Скорее бегите!

— Разбойника с утра пораньше? — поправил я шляпу, чтобы не мешала обзору. — Что натворил?

— Взорвать участок хотел! Скорее бегите!

Остаётся только в душе посмеяться над глупостями Ханны: правды в словах искушённой любительницы сплетен ровно столько же, сколько пресной воды в океане. Не мне винить бабку, когда она нашла смысл своего существования в глашатайстве, но не успевает выведать правду всякий раз…

Все здесь врут и несут чушь, выдуманную на скорую руку.

А повешенный сумел своим холодным телом привлечь моё внимание, и я пристроился в хвосте любопытного сброда. Я — редкий гость светских мероприятий Гавары, но сегодня именно тот день, когда не грешно сделать исключение. Почему так думаю? А мне не нужны причины весомее собственного желания.

На меня стали оглядываться угрюмые рожи. То ли им моя борода не нравится, то ли они подчиняются негласному правилу — Харон враг. От ехидных улыбок мины искривляются ещё сильнее. Мужиков в толпе немного, а то бы уже начали окружать. Впятером на одного меня — не дело, пусть даже я слабее любого из них.

И тут неожиданность — двое, которые могли бы появиться где угодно, но не в сей зловонной дыре. Статные персонажи один другого любопытнее: блондин в тёмных очках с выражением лица изнеженного эстета и женщина восточной наружности…

…ничтожная азиатка!

В кожаных плащах, новых, модных. Буду распоследним бараном, если не отгадаю, что они из Сакра Ципиона. Конкретнее — палачи, ищут врагов Единой Европы, так как иным господам здесь делать нечего. Как знание, что кого-то ненавидят больше тебя, поднимает настроение, придаёт тонуса! Вообще в шоке, что им до сих пор не попытались кишки достать. Если бы попытка состоялась, я бы не остался не поставленным в известность.

Эй, да у азиатки отличная фигура: у местных бабёнок, возможно, не хуже, но они не рискуют подчёркивать их стоящей одеждой. Вот она уже проходит мимо…

Моргнуть не успел, как рухнул кушать грязь! Строптивая драчунья! И ведь совсем необидно ущипнул её, на что получил самый резкий и костедробительный удар за всю жизнь. Жжение в щеке, по языку потекла солёная кровь. Скажите ещё, что я заслужил.

— Оу, больно же, — приподнялся я с земли и сплюнул алую слюну. — Чуть не убила, и это я серьёзно.

Нет ответа: парочка ушла, не заострив на мне внимания. Жаль, пообщаться со столичными не отказался бы. Не на кулаках, конечно.

Окружающие в открытую посмеялись над моим унижением. Я бы обиделся, если бы согласился, что случившееся является для меня унижением.

Еле поднялся, весь грязный, как собака, челюсть болит — дай бог, что не сломана. Подобрав сбитую шляпу, продолжаю плестись вперёд. Если обернуться, то можно разглядеть вдалеке две тёмные фигуры: менее спокойный блондин поглядывает из-за плеча — отсалютуем бравому мужлану. Если азиатка — его женщина, то я ему даже сочувствую.

На Центральной площади все! Людей больше, чем народу, толстое кольцо обступило эшафот, на котором мой лучший друг Марк тужится вынуть из петли висельника. Народ беснуется, никто не может понять, что за история с повешенным. Под недовольное бормотание и откровенную брань я двинулся расталкивать плечами зевак. Мне по нраву быть в первых рядах.

Тим-четыре-колеса подобен сторожевому псу: катается туда-сюда и отгоняет зевак подальше. Зоркий глаз шерифа высматривает в толпе кого-то, мышцы на лице натянулись стальными канатами.

Наконец здоровяку удалось стянуть с эшафота труп под дружное:

— Поделом лешему!

— Кто его так?

— Давно пора казнить этих разбойников!

— Чего вешать и тут же снимать?

— Что он натворил?

— Молчать! — взвился над площадью рёв Тима.

Чудесная метаморфоза! Многоглавое вопящее нечто превратилось в молчащего кролика, кроткого и перепуганного. Обожаю, когда железная воля шерифа срубает жидкие ростки чужой.

Марк соизволил увидеть меня — пялиться прямо в него пришлось не так долго. Мог бы ещё пеной изойти: как же он меня ненавидит…

Да он ранен! Кто это с ним так?

— Повешен леший, — меж тем пояснил Тим, — но полиция к этому не имеет никакого отношения! Всё, что вы видите — самосуд Винчи! Более ничего — расходитесь. Расходитесь немедленно!

Людям не дано разбредаться молча — успел расслышать, как некоторые предложили и морщинистого мутанта затащить на рандеву с верёвкой. Умники… проще повесить дым.

Пора и мне удаляться.

Был на Площади. Винчи проучил бандита. Дали им расплодиться, как тараканам, как источающим заразу крысам.

Санитар нездорового общества. Общество облевали радиацией, прошлись по нему граблями войны и дали ему свободу деградировать. Теперь нужны санитары, как волки в лесу: не выжить, если не грызть больных…

Понимаю его, мне, как никому другому, возможно понять его. Я тоже из санитаров, моё ремесло — уничтожать ту мразь, что тянет людей на дно. Стараюсь, работаю, причём не без успеха.

На меня никто не обращает внимания. Серьёзно, никто и никогда не обращает. Эти глупцы словно бы не видят меня! Соберись я заявить о себе во всеуслышание, ухом не дёрнут.

Среди них мне мерзко!

Очнулась на столе Освальда несколько минут назад. В стороне на стуле пристроился сам доктор, а вокруг меня нарезает круги Уолтер. Кашляет на каждом шагу, руки скрестил за спиной и смотрит так строго, словно собрался дочь выговаривать.

Хладнокровный Манупла заверил, что ничего серьёзнее синяков да царапин у меня нет. Маньяк ночью не успел ничего со мной сделать, хвала небесам.

Сердце, чёрт… до сих пор колет адреналином — лучше не вспоминать того ужаса… Не пугалась так никогда.

— Как голова? — хлюпнул носом полицейский.

— В порядке, — ответила я. — Холодно.

— Одежду принесли, — поднялся доктор и передал мне куртку с шапкой. — Чаю хотите?

Уолтер, занятый массированием мясистого шрама, глупо покосился на Освальда. Тот, отнюдь, намёка не понял и уверенной походкой прошагал в спальную комнату. Загремела посуда.