Говард Лавкрафт - Ужас в музее Страница 4

Тот, кто восседал на нем, не пошевелился — и тогда мы поняли, что ему нужна пища в виде жертвоприношения. Но в тот момент мы не хотели будить Его. Сначала следовало добраться до Лондона. Мы вернулись наверх за большим контейнером, но когда уложили туда Его, то не смогли поднять на поверхность — надо было преодолеть целых три марша той ужасной лестницы. Ее ступени оказались слишком высоки для нас — они же не были предназначены для людей. Короче, нам пришлось дьявольски попыхтеть. Все же потребовалось обратиться за помощью к американцам. Они отказывались спускаться туда, понадобилось уламывать их. Но, конечно, самое сложное было поднять наверх в целости и сохранности наш бесценный ящик. Мы сказали американцам, что якобы в нем лежат всякие резные штучки из слоновой кости — так сказать, археологические материалы, и когда они увидели внизу трон, то, видно, поверили нам. Удивительно, что они не приняли нас за искателей сокровищ и не потребовали свой доли. Думаю, потом они плели всякие басни насчет этого Нома, хотя, впрочем, едва ли они осмелились вернуться туда, пусть даже там их ждал трон из слоновой кости.

Роджерс помолчал, потом пошарил рукой в ящике стола и вынул конверт с фотографиями довольно большого формата. Одну из них он положил на стол перед собой лицевой стороной вниз, а остальные протянул Джонсу. Поистине, тут было на что посмотреть: покрытые льдом холмы, санные собачьи упряжки, люди в меховых одеждах и, на заснеженном пространстве, широко разбросанные тут и там, древние руины, составленные из громадных каменных блоков таких причудливых очертаний, что им трудно было бы подыскать достаточно четкое определение. Один из снимков, сделанных с магниевой вспышкой, изображал внутренность огромного, диковинной, фантастической архитектуры зала и стоящий посередине загадочный трон, по своим пропорциям не могущий быть предназначенным для жителей земли. Барельефы и резные узоры на циклопической каменной кладке высоких стен и сводчатого потолка носили главным образом символический характер и включали в себя таинственные эмблемы, а также, судя по всему, иероглифы, о которых столь темно толкуется в неудобосказуемых легендах. Сомнений почти не оставалось, Роджерс, очевидно, и в самом деле побывал в более чем странных местах и навидался всяких диковинных вещей. Впрочем, причудливый этот интерьер мог быть сфальсифицирован с помощью хитроумных декораций. Все же не следовало бы до конца доверяться такому фантазеру. Но тот невозмутимо продолжал:

— Так вот, этот ящик мы доставили морем из Нома в Лондон без особых хлопот. Впервые нам удалось привезти с собой хоть что-то, сохранившее шанс остаться в живых. Я не выставил Его в качестве экспоната, потому что намерен был совершить для Него нечто значительное. Скажу тебе прямо — Оно было богом и заслуживало особого питания, которое могло дать только жертвоприношение. Конечно, не в моих силах предлагать жертву такого вида, к которому Оно привыкло в прежние века своего бытия. Но кровь… Кровь — это жизнь, ты ведь знаешь. Даже призраки-лемуры и первородные существа, которые старше самой Земли, вернутся на землю снова, если при соответствующих условиях им будет предложена кровь людей или животных.

Выражение лица говорившего становилось все более отталкивающим и пугающим, так что Джонс поневоле заерзал на стуле. Роджерс, видимо, заметил растущую нервозность гостя и продолжал свою речь уже с отчетливой злой усмешкой:

— Я привез Его в прошлом году и тогда же начал совершать подобающие Ему ритуалы и жертвоприношения. Орабона помогал мало, он всегда был против идеи разбудить Его — может быть, потому, что боится всего того, что может принести с собой в мир Оно. Чтобы защититься от Него, он всегда держит наготове пистолет — глупец, как будто существует человеческое средство противостоять Ему! Пусть только вытащит когда-нибудь свой дурацкий пугач придушу его! Он хочет, чтобы я убил Его и сделал из Него выставочный экспонат. Но у меня свой замысел, я верен ему и уже иду по пути к исполнению его вопреки сопротивлению всех трусов, подобных Орабоне, и насмешкам проклятых скептиков вроде тебя, Джонс! Я сделал все, что подобало сделать, и, благодаря мне, на прошлой неделе воскрешение состоялось. Жертвы были принесены и приняты!

Тут Роджерс плотоядно облизал губы, в то время как Джонс с трудом сохранял самообладание. Владелец музея помедлил, потом поднялся и, промерив широкими шагами комнату, приблизился к куску мешковины возле двери, на который прежде так часто поглядывал. Наклонившись, он взялся за один из его углов и снова заговорил.

— Ты немало посмеялся надо мной, но пришло время открыть тебе глаза на кое-какие существенные факты. Орабона сказал, что сегодня ты слышал здесь собачий визг. Знаешь, что он означает?

Джонс потрясенно замер. Как ни мучило его любопытство, сейчас он много бы дал, чтобы немедленно исчезнуть отсюда, забыв навсегда свои сомнения и вопросы. Но Роджерс был неумолим, он уже поднимал мешковину. Под ней лежала сплющенная, почти бесформенная масса, природу которой Джонс не сумел определить сразу. Неужели еще недавно то было живое существо — вот это тело, испещренное тысячью укусов или уколов, истерзанное до состояния жуткой и жалкой, почти бескостной груды, из которой высосали без остатка всю кровь? Спустя момент Джонс уже все понял. То были останки собаки — довольно крупной, светлой масти. Породу ее уже нельзя было распознать, так как искажение первоначального ее облика производилось неведомыми и крайне жестокими способами. Большая часть шерсти была словно выжжена едкой кислотой, а оставшаяся незащищенной кожа изрешечена бесчисленными круглыми ранками или надрезами. Формы мучительства, приведшие к столь ужасному исходу, находились за гранью воображения.

Словно наэлектризованный острым приступом ненависти, пересилившим даже отвращение, Джонс с криком отскочил.

— Ты проклятый садист — ты безумец — ты творишь такие дела и осмеливаешься после этого говорить с порядочным человеком!..

Роджерс со злой усмешкой швырнул вниз мешковину и уставился в глаза подступившего к нему со сжатыми кулаками гостя. В словах его сквозило сверхъестественное хладнокровие.

— С чего же вдруг ты, глупец, вообразил себе, что это сделал я? Допустим, что с нашей, ограниченной, человеческой точки зрения результат непривлекателен. Что из этого следует? Да, действие бесчеловечно, но Он и не претендует называться таковым. Жертвовать — это всего лишь предлагать. Я пожертвовал этого пса Ему. И то, что случилось, результат Его действий, а не моих. Оно нуждалось в питании посредством предложенной ему жертвы и приняло ее в свойственной Ему манере. Хочешь, я покажу тебе, как Оно выглядит?