Саймон Кларк - Вампиррова победа Страница 4

На экране вновь появляются голова и плечи светловолосого рассказчика. Он улыбается.

— Итак, вот он, Леппингтон. Город, выстроенный на крови. Последний бастион языческих верований.

Рассказ продолжается, по экрану проходят местные достопримечательности: замковый холм с живыми изгородями вместо гордых стен, местный музей (построенный и финансируемый семьей Леппингтонов, где целый этаж посвящен выставке мумифицированных охотничьих трофеев полковника Леппингтона), место, где находилась местная виселица, на которой окончил свой путь не один вор или разбойник с большой дороги...

Бернис сонно, уютно, тепло. Она так расслабилась, что голова упала на подушку, и теперь телевизор, кажется, лежит на боку. Свет от лампы на прикроватном столике кажется приглушенным, от этого тени по углам комнаты становятся еще гуще. Наверное, снова упало напряжение. Такое часто случается в этом городке, затерянном в холмах Северного Йоркшира. Мягко, с ритмичным шепотом, то возникающим, то вновь уходящим, будто спокойное дыхание спящего ребенка, падает дождь. Она позволяет себе расслабиться, подстраиваясь под звук дождя.

Тепло и безопасно в постели... тепло и безопасно.

Сонно Бернис оглядывает комнату: платяной шкаф, зеркало, тени, ставшие еще более густыми и мягкими, — ведь напряжение опять упало. Желтое пятно света от лампы. Синие шторы. На стене над кроватью — портрет девушки в белых одеждах, стоящей по колено в реке. Похожая на паука трещина в стеклянной панели над дверью в ванную — странное место для окна. Чтобы пропускать дневной свет, наверное; не для того, чтобы смотреть сквозь него. Ее обувь, выстроившаяся в ряд вдоль стены: сапоги до колен из черной лакированной кожи с острыми носками и на высоком каблуке, замечательно высоком, почти что шпильки. Удачная покупка, с уютным удовлетворением думает она, очень удачная.

Тепло и безопасно в постели... теперь все хорошо. Я скоро засну.Она от души зевает и сворачивается в теплой постели, как в гнезде. Голос рассказчика в телевизоре, мягкий, Как масло, успокаивает... Слова ласкают ее слух, проникая все глубже. Приятный голос. Успокаивающий, теплый, дружелюбный...

Некоторое время спустя виды города сменяются интерьером. В мрачной комнате на постели сидит человек. Очевидно, он установил работающую камеру на что-то примерно высоты бюро, которое она с вечера подтащила к двери, догадывается Бернис. Затем человек входит в поле зрения камеры, садится на постель и начинает говорить. Он говорит еще более мягко, и все же по его голосу ясно, как он поражен.

— Знаете, я никогда не верил в сверхъестественное, — шепчет он. — До сих пор не верил. Сейчас начало четвертого, за окном темно, хоть глаз выколи. Здесь внутри... как будто все здание, вся гостиница заряжена каким-то электричеством. Ночью я видел самые невероятные сны. Знаю... — Он улыбается в камеру, и стекла очков, поймавшие свет лампы на столике возле кровати, наливаются золотом. (Лампа такая же, как эта, думает Бернис, сонно переводя на нее взгляд. Забавно, что я не замечала этого раньше.)— Я знаю, сны не являются доказательством сверхъестественного... но. Господи, я так возбужден, что не знаю, с чего начать. Я снимал людей, украденных инопланетянами в Арканзасе, вервольфов в России, всяческих барабашек от Нью-Йорка до Тимбукту, — все это чушь, галиматья, нелепость, яйца выеденного не стоит. Я все это слышал, но никогда не верил, никогда ничего не чувствовал, не было того самого ощущения вот здесь, под ложечкой, — он вдавливает оба кулака в живот, — что это все хотя бы отчасти правда. Пока я не попал сюда, в маленький английский городок под названием Леппингтон. Теперь... теперь просто смотрите.

Переход кадра: полная темнота.

— Это сырой материал, — продолжает рассказчик. — Никакого монтажа, никаких растворителей или трюков со штативом — просто сырой материал, отснятый на пленку.

5. Призраки на экране

Бернис смотрит на экран. Она видит, как кренится набок изображение двери гостиничного номера, когда тот, кто держит камеру, бросается к ней. В кадре появляется рука, хватает ручку, поворачивает и рывком распахивает дверь. На звуковой дорожке — возбужденное дыхание. Затем камера переходит в коридор (этой гостиницы, в полудреме думает Бернис, он жил в моей гостинице).

— Я видел это. Я видел это. О черт, соберись, Майк. Времени два часа ночи. Я видел это каких-то двадцать минут назад, — задыхается голос за кадром. — Я почувствовал, что за моей дверью кто-то есть. Открыл дверь, и вот оно. Всего лишь тень. Высокая фигура, двигающаяся по коридору, будто кошка. И это не просто... сравнение. Это ощущение меня просто перевернуло; у меня даже дыхание перехватило. Такое впечатление, что это был отчасти человек, отчасти зверь — гибкий, быстрый, очень быстрый. О Боже, как я испугался! Это был какой-то физиологический ужас, будто я споткнулся и упал ничком прямо под колеса несущегося грузовика. Разум говорил мне: «Ладно, Майк. Ты что-то видел. А теперь запрись у себя в номере». Поверьте, я видел что-то очень нехорошее, это был действительно страшенный сукин сын. А другой голос во мне твердил: "Иди за ним. Давай же, иди, иди, иди следом!" Я не смог удержаться. Я должен был пойти за ним, когда он... Смотри под ноги, Майк, здесь ступеньки.

Панорама парадной лестницы, спускающейся в холл гостиницы к стойке портье. За стойкой — никого.

— О Боже, здесь так холодно. А на дворе ведь, черт побери, июль. А здесь холодно, как в Арктике. Только взгляните.

Камера поворачивается так, чтобы оператор — Майк — мог заснять себя самого. Его лицо не в фокусе и кажется круглым, как паяная луна. Майк напоказ выдыхает через рот, и изо рта у него вылетает облачко пара.

— Холодно, как зимой, а? А теперь, Майк, осторожно, ступеньки. Последнее, что тебе нужно, это оступиться и сломать себе шею. Но куда он делся? Куда он делся? — Изображение беспорядочно скачет: это Майк спускается по лестнице. — Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать. — В кадре проходят столовая, бар с закрьпыми ставнями, дверь в Гробик под лестницей. — Я иду тебя искать. И имей совесть, не выпрыгни на меня из-за угла с криком «бу-у-у».

Бернис слышит, несмотря на потуги на остроумие, как голос говорящего подрагивает от страха.

— Ну вот... ну вот... черт. Он — оно — исчезло. Растворилось. Черт, черт, черт. Но вы заметили, что все двери наружу закрыты и заперты на засов? Он что, проскочил сквозь стену? Или просто дематериализовался посреди бильярдной? Или уменьшился и забежал в музыкальный автомат? Наверное, втиснулся между «Кула Шейкер» и «REM»[1]... святые небеса, я заговариваюсь. Я заговариваюсь, потому что это меня, как говорят англичане, как пыльным мешком огрело. Я дрожу, как тот самый лист.