Дмитрий Черкасов - Благословенная тьма Страница 43

– У тебя камеры понаставлены, – кивнул Пантелеймон. – Только монитор накрылся.

– Не твоя забота. Налажу запасной, я – человек хозяйственный.

«Человек?!» – машинально переспросил его Пантелеймон, но вслух ничего не сказал.

Рассудив, что Ликтор говорит дело, и не видя непосредственной опасности для себя, он вернулся на свое разоренное ложе и через полминуты уже забылся сном.

На сей раз он спал безмятежно и пробудился только к полудню.

Пробуждение показало протодьякону, что Ликтор, похоже, проникся к нему полным доверием.

Ибо Ликтора нигде не было видно, Пантелеймон остался один.

То есть он волен был беспрепятственно хозяйничать в избе, обыскивать ее, заглядывать в закутки, с которыми еще не ознакомился.

Челобитных чувствовал себя разбитым и невыспавшимся. Все тело ломало, голова налилась тяжестью. Болели челюсти, не забывшие ночной трансформации; солнце, пробивавшееся в окошко, раздражало своим пыльным светом и слабым отвратительным теплом.

Иллюзия порядка в горнице разрушалась тем обстоятельством, что и не было, в общем-то, ничего, что можно было привести в беспорядок. А так – обычное свинство с крошками и пятнами-лужицами на столе.

Долг побуждал Пантелеймона наплевать на доверие – точнее, злоупотребить им и все-таки подвергнуть жилище Ликтора тщательному досмотру.

Но первым делом он убедился, что хозяин и вправду ушел. Вышел во двор, заглянул в сараюшку, в сортир – никого. Выглянул на улицу – полное безлюдье.

Уверившись в своем одиночестве, протодьякон вернулся в дом и сразу направился к сундуку. Внимательно изучил его, прежде чем открыть: искал волоски да нитки, специально оставленные хозяином на случай досмотра. Ничего такого он не нашел, откинул крышку – действительно: внутри, рядом с первым, расстрелянным, находился второй монитор.

Подивившись запасливости и технической оснащенности Ликтора, протодьякон извлек оба монитора и долго рассматривал, вертел. Ничего особенного он, как и ожидалось, в мониторах не обнаружил. Изучил процессор – с тем же результатом. Знакомство с файлами отложил на закуску. Посмотрел, куда ведут провода, спустился в подпол.

Светя себе фонарем, Пантелеймон недовольно озирался среди банок с соленьями и бутылей с самогонкой. Нашел генератор, потревожил огородный инвентарь, перерыл какое-то вонючее тряпье – ничего интересного.

Он выбрался из подпола и снова взялся за жилые комнаты. Он полубессознательно искал снадобье, которое вколол ему Ликтор; впрочем, его устроил бы даже рецепт. Но именно этого в доме и не оказалось, так что протодьякон резонно заключил, что самое важное Ликтор, видимо, прихватил с собой. Не нашлось даже шприца!

Челобитных подумал, что новоприобретенный коллега отправился в леса, а снадобье взял для превращения, намереваясь показать дьяволам «кузькину мать». Не исключено, что он просто-напросто прихватил именно то единственное, что могло представлять для протодьякона интерес.

Может, что-то скрывал, а может, попросту опасался, что протодьякон соблазнится и вколет себе новую дозу.

Пантелеймон чувствовал, что подобные опасения Ликтора имели под собой реальное основание.

Он еще не попал под власть синдрома абстиненции, но догадывался, что это лишь вопрос времени. Внутренние органы сигнализировали ему о том, что на это зелье можно легко и очень даже быстро подсесть.

Интересно, подсел ли сам Ликтор? Без снадобья он выглядел на удивление бодрым… или протодьякону известны еще не все свойства зелья? Возможно, при систематическом употреблении к нему привыкаешь и в дальнейшем уже оборачиваешься волком по собственной воле, в любой момент. А потом – опять принимаешь облик человека. И сама кровь твоя превращается в некую неведомую субстанцию.

Обшарив избу сверху донизу и не найдя ничего для себя стоящего, Челобитных со вздохом вернулся к компьютеру. В нем была последняя надежда. Все серьезное наверняка запаролено, но протодьякон кое-что смыслил в хакерстве. Виртуозом, конечно, он не был, однако попытать счастья стоило.

Было странно смотреть, как в этой глухомани, под завязку набитой древней чертовщиной, вспыхивает экран и сообщает, что операционная система – та же, что в больших городах, – готова к работе.

Вход не был защищен, Пантелеймону послушно явились хорошо знакомые папки. Сплошь стандартные, от производителя, и только одна создана пользователем.

Вот тут уже и вправду был пароль; Челобитных понадобилось около получаса, чтобы с ним справиться. Он полностью погрузился в свое занятие и перестал обращать внимание на происходившее вокруг. Впрочем, вокруг ничего не происходило. Разве что за окном вдруг обозначилась жизнь: какой-то пропойца-оборванец, скупо матюкаясь, гнал по направлению к выгону с пяток уцелевших коров.

Коровы то и дело останавливались, чтобы урвать себе клок-другой пыльной травы; они были весьма тощими и наглядно демонстрировали плачевную убогость зуевской жизни.

На этот шум протодьякон отвлекся и даже устремился было, чтобы – проформы ради – пообщаться с аборигеном, но передумал, отложил на потом. Неизвестно, представится ли ему другая возможность порыться в файлах Ликтора?

Проникнув в папку, он обнаружил там несколько текстовых документов, из которых не понял ни слова. Все они походили на какую-то белиберду, представляя собой бессмысленный набор слов. Несомненный шифр, и на его разгадывание наверняка уйдет Бог знает сколько времени.

Положив перед собой блокнот, протодьякон начал быстро списывать эту абракадабру. Словесная окрошка, хотя слова все знакомые, кроме… нет, это слово тоже знакомо! Откуда оно здесь взялось?! Это явно не то слово, что первым приходит на ум ради шифра.

«Ликантропия».

Вот оно! То, что давно беспокоило протодьякона, наконец-то пробилось на поверхность сознания и – в силу известного созвучия – увязалось с необычной фамилией: Ликтор.

Это не могло быть случайностью, это непременно что-то значило.

Челобитных заторопился, его гелевая ручка так и порхала по бумаге. Он настолько увлекся, что не сразу услышал скрип половиц.

Когда услышал, было уже поздно. Страшный удар обрушился на его череп, и протодьякон, обливаясь кровью, повалился на пол без чувств.

Глава 14

Ликантропия

– Любопытство кошку сгубило, – приговаривал кто-то. – Пытливость ума, скажешь? Нет, бесовская гордыня…

Голос доносился издалека, будто сквозь толщу одеяла. Слова различались, но общий смысл ускользал. Перед глазами плавали ослепительные разноцветные яблоки, к горлу подступала тошнота, череп раскалывался.

Пантелеймон попробовал пошевелиться и невольно застонал. Руки-ноги двигались, но двигать ими совершенно не хотелось. И он не вполне постигал, что с ним случилось. Вроде бы он обследовал помещение, а дальше – полный провал.