Анатолий Кудрявицкий - Летучий голландец Страница 5

– Вот так вопрос… Ты действительно хочешь знать?

– Да.

– Потому что тебе не повезло: ты попал не в ту страну, не в тот век, и хуже всего, что ты не тот, кем кажешься…

– Возможно…

– А если совсем коротко, тебе нет покоя, потому что тебе нет места.

– Почему же мне нет места?

– Потому что ты хочешь быть не тем, кем задуман.

– Не тем?

– Да. Ты хочешь быть умнее и лучше. Это не проходит безнаказанно.

Черный пар шел у белого облака изо рта, то есть оттуда, где должен быть рот, то есть оттуда, чем оно говорило. Или смеялось?

В следующем сне ему явился человек с зеркальным лицом. В нем отражалось собственное лицо Н., только глаза были закрыты и щеки бледны.

– Ты не умеешь умирать, – сказал человек с зеркальным лицом. – Я буду тебя учить. Здесь нужен навык. Надо научиться смерти, обрести опыт…

Гость стал учить его умирать, показал в бесконечном калейдоскопе картинок все виды смерти. В эту ночь Н. умирал многократно – тонул в море, падал с крыши, задыхался от дыма и ядовитых газов, погибал от рук убийц и палачей, кончал с собою и тихо угасал на старческом одре. Он понял, что смерть может быть скучной, как любое привычное занятие, и еще он понял, что никакого опыта быть не может, каждый раз умираешь заново – а утром, если повезет, просыпаешься…

Действительно, проснулся: что-то щекотало его веки. Круглолицее настольное зеркало испытующе нацелило солнечные лучи прямо ему в глаза.

12

Волны бегут босиком, играют в футбол, гоняют солнечный мяч, разбивают его на тысячу осколков, потом вновь собирают и вновь играют.

Вот пройдены Канарские острова. Уже в теплых водах их подстерег шторм, ветер трепал «Хрустальный ключ», как кот недодушенную мышь. Паруса были взяты на гитовы, но корабль все так же трещал и скрипел. После очередной волны, потрясшей корпус и отломившей часть фальшдека, среди матросов началась паника; они поняли, что кого-нибудь из них вот-вот смоет за борт, и стали искать укрытия кто где. Боцман ходил по палубе, цепляясь паучьей хваткой за каждый свисавший канат или линь, и привычно раздавал зуботычины направо и налево в надежде вернуть матросов на свои места, но все напрасно.

В этот момент на мостике показалась странная фигура в черном испанском камзоле с серебряными кружевами и черной широкополой шляпе. Фигура пару минут наблюдала за происходящим, затем – звучно, но не криком – скомандовала:

– Все по местам! Боцман, пошлите двоих крепить шлюпки!

Команда пришлась на паузу между двумя ударами волн, поэтому была услышана.

– Капитан! Это капитан! – зашелестели матросы.

Команда очень быстро была выполнена. Капитан снял шляпу, и все увидели его смуглое, скорее даже желтое лицо и длинные седые волосы, а кто стоял ближе, заметил и резкие черты этого лица, и хорошо вспаханное поле морщин на щеках.

– Я, Микаэль Фалькенберг, ныне избавленный провидением от недуга, принимаю командование на этом судне по всем законам человеческим и небесным.

Сказано это было спокойно, но с силой, и матросы без колебаний признали власть этого человека. Ему не надо было кричать или утверждать свое право кулаками, как Дирку Слоттаму, достаточно было слова и взгляда.

«Ага, Микаэль, – подумал боцман, сам впервые видевший капитана: нанимали его через посредников. – Очень смахивает на испанское Мигель. Не тот ли это самый испанский ренегат, бывший капитан английского фрегата, что потом на наших военных судах плавал? Он был известен под вымышленным именем ван дер Деккен, что означает "человек с палубы". Впрочем, и Фалькенберг – вряд ли его настоящее имя. Наш капитан, безусловно, дворянин, и кто знает, как его на самом деле зовут…»

Дирк еще раз взглянул на капитана и не увидел его глаз – настолько они были глубоко посажены. В первый раз за всю жизнь боцману стало не по себе.

«Капитан – явно человек отчаянный, – подумал он. – Вернусь ли я из этого плавания к жене и детям?»

Впрочем, Дирк Слоттам умел владеть собой и потому не показал виду, что поддался сомнениям. К тому же его тотчас отвлек следующий необычный эпизод: на мостике появился второй человек в черном. Этот, в отличие от капитана, был одет просто, но в его бесстрастном пергаментно-бледном горбоносом лице было нечто зловещее. Вглядевшись, Дирк понял: самое худшее в этом человеке – это его улыбка.

– А вот и лекарь. Заботливый, на шаг от капитана не отходит, – сказал кто-то за спиной боцмана.

Дирк оглянулся. На пороге камбуза стоял кок-малаец, человек без возраста, и ласково улыбался. Точно так же, как и лекарь.

13

Сперва Илья-пророк обращается к небесному воинству. Голос его – раскаты бессчетных жестяных листов. Но вот время выдвигать звездоносную кавалерию. Кони огненные и кони ночного мрака бьют тысячами копыт в небесную твердь, рождая бледные искры, вздымая клубы серой пыли. Силы тьмы сплачивают ряды, вступают в бой. И почти сразу они разбиты, бегут, унося на своих плащах небесную пыль, и поле битвы снова тихо голубеет.

Все, что нам видно снизу, – гроза.

А утром – за молоком, по берегу реки, между коряг, по гладкому песку, а ведь хочется и по молочному водному зеркалу, но тропинка уводит вверх, на поляну, в обход поля – и вот уже первые крыши, и куры под ноги попадаются. Деревня Протори.

Бидон парного молока да яйца, а еще – пучок укропа и лопоухих салатных листьев. Дед слепой, бабка сама с коровой управляется, ну и дочка помогает, хотя ей скоро родить. Н. покупает – дешево, копейки! – еще и букет белых флоксов. Все-таки с цветами веселее.

Тропинка ведет обратно, в обход поля, на поляну, к высокому берегу, вниз, к дому… И тут он остановился. Как дом похож на корабль – эти мансарды, мезонины – так ли они называются? – все прилеплено, надстроено, и боковой фасад – как корма каравеллы. Только линии бортов прямые, как у речного теплохода, не как у морского парусника. И дерево торчит, насквозь проросшее веранду. Мачта. Мечта…

Одномачтовое мое суденышко, куда же мы плывем? Бесполезно задавать классический вопрос девятнадцатого века: «Куда ж нам плыть?» – потому что ведь уже плывем, и не по своей воле. И не знаем куда. Узнаем?

14

«Хрустальный ключ» был уже в тропических водах и салютовал солнцу оранжевым вымпелом, послушно следуя за раскаленным светилом по солнечной тропинке, а оно ускользало от него, пряталось за волной, потом за облачком, и за следующим, и подмигивало, ослепляло, и вообще делало все, что оно делало, с энтузиазмом, так что матросам приходилось обматывать головы тканью. Питьевую воду экономили.

Между вахтами матросы укрывались в кубрике и травили байки.

– …он был женат шесть раз подряд, и все неудачно. Так вышло, что всех его жен звали Дортхен Петере… Да нет, это разные жены были, только вот имена у всех оказались одинаковые. На каждой из них он был женат по три месяца. Теперь, завидев издали девушку, которая ему нравится, он кричит ей: «Эй, Дортхен Петерc!» Если она откликается, он убегает.