М. Таргис - Песнь камня Страница 6

– Фройляйн Линдентон? Простите, вы не видели мальчика?

– Да-да, заходите!

Янина отступила от окна, и в комнату вошли Ярнок и Пондораи Томашне, она сразу же бросилась обнимать сына, словно уже и не надеялась найти его живым.

– Переполох на весь дом, – проворчал Ярнок.

Пондораи Томашне извинилась перед Яниной и увела Арпада, на ходу читая ему нотации. Ярнок собрался уходить.

– Я видела какое-то крупное животное под окном, – сообщила Янина. – Здесь водятся волки?

– Эйфейль утан здесь много кто водится, – Ярнок явно собирался сплюнуть, но вовремя вспомнил, где находится. – Мы сидим у подножия Рогов Дьявола, фройляйн. Jó éjszakát[9].

Глава 2

Ондраш Ярнок вылез из постели и окинул взглядом распотрошенную папку с партитурой нового мюзикла, усеявшей всю комнату мятыми листами, раскиданную на ковре одежду и несколько опустошенных бутылок – искать стаканы было лень, так что пили они из горла… Шампанское тоже? Вероятно, и шампанское. Зато мгновенно воспрянуло восхитительное настроение вчерашнего вечера, азарт, с которым они с Белой пролистали чуть ли не всю работу, предложенную ему никому неизвестным и неведомо откуда взявшимся автором.

Ондраш посмотрел на часы, и его радость несколько поутихла, молодой человек торопливо оделся, опустился на колени на ковер и принялся собирать листки, по ходу дела с ужасом обнаружив, что они не пронумерованы. О завтраке точно придется забыть, впрочем, сейчас было и не до завтрака. Но вот чашечка кофе явно бы не помешала…

– Бела, ты не мог бы?.. – Ярнок оглянулся на белокурую макушку – остальное пряталось под узорчатым покрывалом, – но услышал в ответ лишь тихое мычание:

– Свет… убери…

– Да-да, извини, – Ондраш подошел к окну и нажал кнопку на стене.

Плотные жалюзи доползли до подоконника, не оставив ни малейшей возможности дневному свету проникнуть в комнату: Бела был в этом отношении крайне строг, солнечный свет мешал ему спать.

– Я пойду, покажу папку Хоффенбергу, – сообщил Ондраш, встав коленом на край кровати и коснувшись крепкого округлого плеча под покрывалом. Наклонился пониже и шепнул: – И я не я буду, если тебе не достанется роль князя!

– Мгм, – донеслось из-под покрывала. – Непременно. Дай поспать…

Ондраш нежно провел по плечу Белы рукой и тихо вздохнул. Нечасто ему доводилось задержаться у милого друга до рассвета, но он уже знал, что Бела не из тех, кто радостно встречает новый день и говорит окружающим: «С добрым утром». И ведь будет дрыхнуть еще полдня… Правда, надо признать, если работа требовала присутствия в театре с раннего утра, Бела никогда не опаздывал и неизменно бывал свеж и в голосе, независимо от того, где он провел ночь и сколько в эту ночь было выпито. Что скажешь? – звезда.

Ярнок сунул в папку последний листок и поспешил на кухню – одну чашечку кофе он все-таки мог себе позволить, а в процессе можно было уже начать раскладывать листы по порядку.

Едва Ярнок оставил квартиру, молодой артист откинул покрывало и встал с постели – сна у него не было ни в одном глазу. Первым делом он придирчиво осмотрел жалюзи, убедился, что они плотно закрыты, потом направился к двери спальни, но по пути споткнулся о лежавшие на полу брюки, отступил в сторону и чуть не упал, наткнувшись босой пяткой на опрокинутую бутылку токайского.

– Сколько тебя учили не водить знакомых домой! – отчитал юноша самого себя; добравшись до двери, запер ее на тяжелый засов, хотя в квартире больше никого не было, и вероятность того, что кто-то вторгнется среди дня в чужую спальню, была практически равна нулю. Но Бела ничего не оставлял на волю случая.

– После, после… – бормотал он, пробираясь через комнату обратно к кровати, как через минное поле, но маниакальная аккуратность взяла верх над ленью, и юноша, тяжело вздохнув, принялся наводить порядок в комнате, напевая мелодичную тему из ночной пьесы.

Директор театра Ронштеттер подводил не самые утешительные итоги первой половины сезона. Сдвинув брови, он смотрел на экран компьютера и время от времени тяжко вздыхал. Конечно, серией предрождественских концертов – на них-то люди валом валили, в основном, благодаря участию крупной звезды из недальних палестин – удалось поправить дела, однако на долгоиграющем спектакле заполнен был только партер, балконы пустовали. Похоже, настал момент признать, что драма-мюзиклы изжили себя, и публика предпочитает исключительно яркие, немудрящие комедии с плясками и непременной «голубой» линией, представленной в откровенно гротескном свете. Хоффенберг вздохнул. Он лично не был поклонником подобного развлекалова, как и наиболее уважаемые им режиссеры, постановщики и артисты, но, увы, редко когда удается ставить шоу в соответствии с собственным вкусом и предпочтениями. Попробовали вот, а в результате баланс чуть ли не отрицательный, тогда как в других театрах столицы дела идут вовсе не плохо. Но это уже Хоффенберга не касалось, ему требовалось немедленно найти способ исправить финансовое положение Ронштеттера, пока наверху не решили вовсе закрыть театр как неприбыльный. Это, конечно, была преувеличенно пессимистическая перспектива, но Хоффенберг находил, что полезно подстегивать себя, побуждая к решительным действиям.

В кабинет, хлопнув дверью, вошел Ярнок и тут же опрокинул стоявший на дороге стул.

– Явился, наконец, – мрачно заметил Хоффенберг. – И рушишь мой кабинет.

– А кто ставит стулья прямо на пути? – пожаловался Ярнок, печально глядя на листки бумаги, снова покинувшие родную папку и разлетевшиеся по всему кабинету, как бестолковые птенцы из гнезда. – Ведь половину уже разложил по порядку!

– Нормальные люди не влетают сюда, как на пожар, и смотрят под ноги, – заметил Хоффенберг. – Ну и что у тебя такого срочного, что ты непременно хотел видеть меня с утра пораньше? – он свернул окно в компьютере и уставился на друга и менеджера своего театра без особого энтузиазма.

– А я вот ночь не спал, думал, как тебя спасти, – заявил Ярнок. – Трудился до рассвета, изучая пьесу, которую мне предложили, с самого утра спешу сюда… даже не позавтракав. – Он полез под стол Хоффенберга за улетевшим далеко листком. – Мы с Белой всю ночь…

– А я думал, это что-то серьезное, – хмыкнул Хоффенберг. – А тут «мы с Белой». И ты еще отнимаешь у меня время…

– Чем это ты был так занят? – поинтересовался Ярнок, вылезая из-под стола.

– Прикидывал, какими словами обратиться к правообладателям, чтобы выпросить у них право на новую постановку «Бала вампиров».

– Все правообладатели еще спят, – заверил его Ярнок. – У нас есть время.

– Что это?! – Хоффенберг с отвращением окинул взглядом пачку мятых листов, на верхнем из которых красовалась надпись с пропущенной буквой: «Сена третья», и сурово воззрился на Ярнока.

– Совсем новая пьеса, – сказал Ярнок, преданно глядя ему в глаза.

Хоффенбергу пришло в голову: будь у Ярнока хвост, он им завилял бы.

– Кто? – прищурился Хоффенберг.

Ярнок пожал плечами.

– Его зовут Альбрехт Линдентон.

– Прямо-таки Альбрехт?

– Да… но знаешь… Он производит впечатление… Сильное, я бы сказал.

– Тут что-то про носферату… Ты мне предлагаешь новый «Бал вампиров»?

– Не совсем. Но, согласись, готика популярна. И ты сам собирался звонить правообладателям.

– Это еще ничего не значит.

– Бела Фехер от сюжета в восторге…

– Бела Фехер! – закатил глаза Хоффенберг. – Ты думаешь, я буду прислушиваться к мнению смазливого юнца, который искренне считает себя вампиром и изображает такового где надо и не надо?

– Между прочим, наверху, – Ярнок возвел очи горе, – Белу ценят. И когда в прошлом году он играл Герберта в «Бале Вампиров», то срывал овации. И когда был заменой дер Тода в «Элизабет»[10]… Я не говорю о том, что сейчас мы имеем заполненный партер, главным образом, благодаря ему…

– А партитуру вы изучали всю ночь вдвоем. В его квартире, – произнес Хоффенберг.

Ярнок вспыхнул.

– Причем тут это? Ты признай, пьеса довольно оригинальна…

Хоффенберг переложил несколько листов.

– Да тут сам черт не разберется…

– Они просто немного не по порядку…

– Кё-даль? – вопросительно уставился на него Хоффенберг. – Эсте-хеги?

– Это реальные места, они имеют немецкие названия. Вот, смотри…

– Штайнеслид! – ужаснулся Хоффенберг. – Абендберг! Что это за названия? Их случаем не Людвиг Баварский выдумал?

– Их придумали гораздо раньше, – обиделся Ярнок. – Примерно на тысячу лет.

– Абендберг… Постой, мне это о чем-то напоминает… Эштехедь… Это часом не та глухая деревня, из которой ты родом?

Ярнок выдернул папку у него из рук и с полным скорбного достоинства видом принялся перекладывать листы по порядку.

– Эштехедь, к твоему сведению, не глухая деревня, а старинный город с уникальными образцами архитектуры. Да, это город небольшой, и он так и не восстановил прежнего блеска после лавины в 1860-е годы, но там, между прочим, один из красивейших видов в стране… И легенды…