Вероника Батхан - Круги своя. Рассказы Страница 6

– Вы многое пережили сегодня, вам просто необходимо подкрепиться. Пойдемте со мной!

В кафе мадам Жозефины поздним утром пустовали все столики. Поэтому почтенная хозяйка не стала протестовать против странного вида гостьи. И какао подала тотчас – густой, горячий, со сливками, с пенкой, с изумительными маленькими пирожными на тарелочке.

– Попробуйте, вам сразу станет легче. Не стесняйтесь пожалуйста! Ну!

Отвернувшись к окну, чтобы не смущать девушку, Элиас исподволь наблюдал за ней – как деликатно она ест, маленькими глотками отпивает сладкий напиток, хотя явно голодна. Как просыпается под кожей румянец, как поблескивают во рту аккуратные зубки – кто придумал, что китайские женщины их чернят? Машинально, не отвлекаясь от размышлений, Элиас сложил из салфетки журавлика – в южном порту одна гейша в перерывах между утехами научила его мастерству оригами. При виде бумажной птицы Юэ бешено закивала. «Да, да, да!» говорило её лицо. Девушка выхватила из подставки на столе зубочистку, обмакнула её в гущу какао и прямо на блюдце нарисовала странную птицу с шестеренками вместо глаз. А потом ухватила Элиаса за рукав и потащила назад – тот едва успел крикнуть хозяйке «запишите на счет».

В лавочке взволнованная Юэ жестами попросила помочь – снять со стены большой шелковый экран, расписанный аистами и бамбуками. За ним оказалась дверь, украшенная щитком с иероглифами. Тонкие пальцы Юэ выбили замысловатую дробь и замок щелкнул, открывая проход. Тотчас сам собой зажегся газовый рожок, осветил комнатку, выглядящую уютной по сравнению с хаосом лавки. Там были птицы.

В первый момент Элиас подумал, что в клетках сидят настоящие соловьи и щеглы, но тут же понял ошибку. Игрушки, десять или около того клеток с фигурными прутьями. Элиас поочередно рассмотрел их, ощущая спиной внимательный взгляд девушки. Может ли быть, что старика убили из-за дорогой безделушки? Сколько стоит одна птица – золотой, три, пять?

Последнюю мысль он произнес вслух. Юэ написала в воздухе цифру. Сто золотых монет. Стоимость рыбачьей фелуки на дюжину гребцов, с сетями, кедровой мачтой, компасом и бочонками под треску. За что?! Кто в городе может позволить себе выложить столько золота за игрушку?

Недоумевая, Элиас взял в руки ближайшую клетку – там сидела желтая канарейка. Сама птица оказалась металлической, под пышными перышками ощущался жесткий каркас. И на брюшке у неё был ключ, такой крохотный, что лейтенант едва зацепил его ногтями. Оборот, другой, третий… Механическое тельце затрепетало. Птица расправила крылышки, встряхнулась, словно живая, спорхнула в клетку и зачирикала. Пение её походило на мелодию музыкальной шкатулки – томительное, нежное, с капелькой грусти. Элиас вдруг вспомнил милое личико Мери, своей невесты. Она отказала жениху безо всякой причины, Хорн вспылил и отправился в армию, уехал с хайлендерами в бунтующий Раджпутан. А Мери в тот же год умерла от туберкулеза – она узнала, что заболела, и решила не становиться обузой любимому человеку. Легкий вздох привлек внимание лейтенанта, он взглянул на Юэ и увидел, что девушка покраснела, словно бы от стыда. Надеюсь, китайцев не учат читать мысли?

Закрыв клетку Элиас захотел завести другую птицу, но девушка воспротивилась так решительно, что лейтенант отступил. Остальные игрушки тоже оказались под запретом. Элиас пожал плечами и не стал настаивать. Один из ящиков комода, стоящего в углу комнаты, оказался заполнен золотыми монетами – похоже Юэ обеспеченная наследница… если, конечно, она не убила отца сама. Впрочем, огорчение девушки выглядело непритворным, а хрупкие пальцы вряд ли могли бы удержать револьвер. Второй ящик оказался полон непонятных деталей – барабанчиков, утыканных шипами, молоточков, шестеренок, колесиков. В третьем хранились принадлежности для письма и лежала конторская книжица. Адреса, иероглифы, цифры. Четырнадцать адресов. Четыре из них перечеркнуты. Два знакомы – на бульваре Цветочниц в собственном доме проживал скрипач Циммер, виртуоз и брюзга, а усадьба «Рай», находящаяся в получасе езды от Покета, недавно перешла в полную власть младшего Гавестона. …Ими-то мы и займемся.

– Госпожа Юэ, я планирую продолжить расследование. Вы позволите, я заберу конторскую книгу вашего отца?

Кивок.

– Вы хотите положить деньги в банк? Я позову полицейского, он сопроводит вас и поможет сделать вклад.

Кивок.

– Вы хотите снять номер в отеле? У вас есть родственники? Друзья в городе, которые могли бы помочь вам?

«Нет». «Нет». «Нет».

– Вы останетесь в лавке, а я ближе к вечеру навещу вас и расскажу, как идут дела.

Кивок. Элиасу почудилась тень улыбки – или отсвет от неверного пламени.

Осторожно ступая по мешанине осколков, лейтенант выбрался на улицу, отдал распоряжения джимми и сел в первый попавшийся экипаж.

У Циммера разыгрался радикулит, поэтому скрипач принял гостя в постели. Элиас чувствовал, что музыкант несколько раздражен и не стоит злоупотреблять его временем. После нескольких комплиментов рождественскому концерту в ратуше, лейтенант перешел к делу.

– Полицейскому управлению Покета требуется ваша помощь. Сегодня на рассвете был убит один из уважаемых граждан города, господин Сяо-Лун, торговец игрушками. Вы приобрели у него механическую птицу?

Одышливый Циммер от удивления привстал в подушках, болезненно охнув.

– Я считал вас умным человеком, Элиас! Скажите, зачем мне игрушка?!

Невозмутимый лейтенант пожал плечами. В самом деле тяжело было представить клетку с птицей в холодных, геометрически правильных комнатах скрипача.

– С год назад неизвестный поклонник преподнес мне нелепый подарок – механического дрозда в серебряной клетке. Сперва я повесил игрушку в спальне, голосок птицы напоминал мне второй концерт Сарасате. Я стремился заводить игрушку все чаще, не мог наслушаться. Но вскоре случилась странная вещь – я, Циммер, потомственный скрипач, перестал попадать в ритм собственной музыки. Сердце моё билось чаще и пульсировало сильнее. Я обратился к доктору Граббе, тот нашел меня абсолютно здоровым, посоветовал отдохнуть. Я отправился на побережье, плавал на яхте, завел любовницу. Но музыка продолжала утекать из пальцев, пока в один прекрасный день я не взял механического дрозда и не свернул ему шею. Последствия нелепой оказии ощущаются до сих пор, рождественский концерт я отыграл едва ли вполсилы, и не врите мне Элиас. Зато ритм восстанавливается. Хотите убедиться?

– Благодарю, маэстро!

Почтительно улыбаясь, Хорн подал скрипачу инструмент и приготовился слушать. Тонкий ценитель, он наслаждался виртуозной простотой рыбацких песен, старинных баллад, которые Циммер любовно собрал ещё в молодости, будучи никому не известным пьяницей из трущоб Лисса. Значит птица едва не отняла у музыканта способность играть? За такое убивают… но Циммер вряд ли догадывался, откуда взялся подарок. Следовательно, он невиновен. Едва дождавшись последних нот, Элиас горячо поблагодарил скрипача, пожелал скорейшего выздоровления и откланялся – дела требуют.

Наскоро перекусив в кабачке дядюшки Бризоля, лейтенант вызвал паромобиль. Идея проехаться до усадьбы в тепле и комфорте нравилась ему больше пешей прогулки. Тем паче, что Гавестоны испокон веку слыли гордецами – молодой наследник мог бы и отказаться от беседы с внештатным сотрудником, и протомить его до ночи в прихожей, вместе с арендаторами и пастухами. Хорн ожидал худшего – и ошибся.

Стоило чопорному дворецкому объявить о визите, как молодой Гавестон явился поприветствовать гостя. По звонку колокольчика лакей вкатил столик полный изысканных лакомств, другой слуга предложил господам кубки с пряным, обжигающим рот глинтвейном. Завязалась радушная беседа, Гавестон уже взахлеб рассказывал о грядущей охоте на лис, о новых ружьях, заказанных в столице, о необыкновенном уме гончего пса Хватая. Окутанный гостеприимством Хорн ел, пил, слушал и наблюдал. Что-то несуразное было в облике лорда – вялый маленький подбородок, мутноватые глаза, дряблые губы. И несдержанность – люди столь высокого положения к двадцати годам безупречно владеют собой, а Гавестон смеялся и хлопал собеседника по плечу. И… птица. В дальнем углу столовой на особой подставке Элиас разглядел филигранные прутья клетки, расслышал мелодию, сходную с песней весенней воды, и сделал стойку – куда там гончей. Но Гавестон стал между ним и клеткой.

– Я не расстаюсь с моим щегленком ни днем ни ночью, мой друг! Его пение побуждает меня к ясным мыслям и справедливым поступкам, пробуждает разум и утихомиривает кошмары.

– Вас что-то беспокоит, лорд Гавестон?

По лицу молодого человека пробежала гримаса, уголки губ обвисли, делая знатного дворянина до отвращения похожим на деревенского дурачка. Но любезность тотчас вернулась.