Владислав Выставной - Z – значит Зомби (сборник) Страница 61

   Штаб, а официально – комендатура, располагался в бывшем школьном здании. В о время уличных боев стихийно возникшее ополчение держало здесь последний рубеж обороны, и штаб возник сам собой. А когда первую волну мертвяков выкосили, так и осталось.

   На первом этаже, кстати, до сих пор находилась школа. Дети все равно рождались, и надо было их учить, как выживать в этом изменившемся мире. А выше располагался комендант и присные его.

   Занятия в школе, независимо от времени года, заканчивались, как только начинало темнеть. Незачем детям в темноте домой добираться, это всякому понятно.

   Сейчас была поздняя осень, темнело рано, так что первый этаж тонул в сумраке, был гулок и пуст. А на втором горели масляные лампы. Масло шипело и скворчало, и так же шипел и скворчал комендант крепости Константин Мальков, прочитавши свежую радиограмму из губернского центра. Да, радио теперь снова работало. Скверно, с перебоями, ловило только одну волну, однако и это воспринималось как признак возврата цивилизации. Но иног да коменданту казалось, что лучше бы она, эта цивилизация, не возвращалась. Константин Григорьевич прежние времена, цивилизованные, помнил – перед самой чумой как раз успел отслужить. Оттого-то его позже комендантом и выбрали, когда предыдущий сложился, – мало было людей с армейскими навыками. Был он, что называется, справный мужик средних лет, а что все лицо ожогами изрыто, так не воду с него пить, с того лица.

   – Рекрутский набор! – рычал он. – Какой может быть с нас рекрутский набор, когда мы, можно сказать, приравнены к казачеству!

   – Ключевое слово тут, Константин, «приравнены», – отвечал его собеседник. – Приравнены, но не являемся. Первый комендант, Илюша… ну ты помнишь… не додумался прошение подать, чтоб нас к казачьему войску приписали. И сдается мне, хорошо, что не додумался.

   Он снял очки, тщательно протер их фланелькой, извлеченной из кармана, и вернул очки на место. Плохо он видел без очков – возраст сказывался . Но от дел отойти было никак не возможно. Савелий Миронович Брайнин еще при прежних комендантах был незаменим – и в мастерской рулил, и как советник служил, и в школе работал. Он вообще-то изначально был школьный учитель. А учителя, как ни странно, в нынешнее время внезапно оказались в цене. Не все, а те, кто знали, как что-то сделать своими руками, – после того, как всемирная сеть грохнулась. В цене оказались также и врачи. С этими, правда, не сразу разобрались – были такие, что уверяли, будто лечат от всех хвороб, в том числе и от мертвячьей чумы. А когда стало ясно, что никакого лекарства от этого нет, таких из Многопущенска гнали взашей, а вот тех, кто умел латать раны рваные, колотые, резаные, справляться с ожогами, принимать роды, а также, при отсутствии лекарств, из чего-то изготовлять новые – тех принимали с дорогой душой. Так что больничка в крепости тоже была. А оказывать первую помощь в школе учили, равно как взрывчатку делать из подручных средств и зажигательные смеси.

   Савелий Мироныч поэтому был крайне полезный человек – был он учителем химии, а это и школе, и мастерским потребно, да и в больничку его иногда звали разобраться. И комендант с ним советовался.

   – И что ж хорошего-то?

   – А подумай сам. По нынешним временам, если б мы к казакам были приписаны, не отдельных рекрутов пришлось бы отдавать, а всем в поход выступать. И ладно, если в Бессарабию, а если в Туркестан или к горцам? Ну, положим, кто мертвяков повидал, того горцами не шибко напугаешь, а вот если бабы и дети совсем без защиты останутся – оно нам надо?

   – Но нельзя же прямо так сразу соглашаться на этот набор! Пусть взамен дают чего-нибудь! А то хлеба не подвозят, опять же лекарств, соляры, винтовок не допросишься! Попа и того прошу прислать который год!

   Это было у коменданта больное место. Нынче из центра требовали, чтоб дети непременно были крещены, ибо праведных чума не берет, а кому крестить? Батюшка Никифор три года назад заразился, ну с ним и поступили соответственно. А нового никак не присылали, и Мальков видел в том происки губернского центра, а не обычное разгильдяйство, – случись что с крепостью, перед государем отвечать не придется, сами виноваты, нехристи.

   Такие разговоры можно было вести до бесконечности, Мальков и сам это понимал. Но тут пришлось прерваться. В дверь постучали – без стука в крепости никто никуда не совался, мертвяки так не делают.

   – Константин Григорьич, Мироныч у вас?

   – Тут я, – отозвался Брайнин. – Тебе чего, Сеня?

   В кабинет просунулся лохматый мужик в стеганой куртке.

   – Так ведь нашей смене выходить пора…

   – А я при чем?

   – Так хлопушки у меня закончились… а Танька, стерва такая, не выдает, говорит, от вас разрешение нужно.

   – Сеня, ты их что, грызешь? Как семе чки боезапас расходуешь, право слово.

   – А как иначе? Винтовок не хватает, да оно и сподручнее, хлопушками, если в темноте… Христом богом прошу, Савелий Мироныч, велите выдать! У меня нынче в смене не бойцы, а слезы горькие.

   – Напиши ему записку, – вмешался комендант, – пусть на складе выдадут. А ты, Семен, отработаешь, на другой раз не в Мусорку пойдешь, а в джунгли…

   – О чем речь, Константин Григорьич!

   Брайнин нацарапал распоряжение для кладовщицы на фанерной дощечке – с бумагой в крепости была напряженка, по пустякам не расходовали, пробурчав «вот проверю, куда у тебя их столько уходит», и Семен ушел на склад за самодельными гранатами со вспышкой, в просторечии именуемыми «хлопушками».

   Все мужчины Многопущенска в возрасте от 14 до 60 лет должны были по очереди выходить в патруль и нести караульную службу. Исключения делались только для тяжелораненых и увечных. Это было первое правило в уставе крепости, и уклоняться от него никому не пришло бы в голову. Сегодняшний выход был рутиной, и, когда дверь за Семеном закрылась, комендант и его советник вернулись к прежнему разговору.

   – Если мы откажемся поставлять рекрутов, Костя, карателей сюда вряд ли пришлют. Себе дороже. Но вот поставки перекрыть могут.

   – А я о чем тебе твержу? Как с них слупить эти поставки?

   – Молодежь-то не так чтоб против служить. Я же в школе слышу их разговоры. Сказал бы, что это от патриотичного воспитания – да с чего мне тебе врать. Говорят, что у нас тут тоска зеленая, а в Бессарабии тепло, сытно, и девки ласковые, не то что наши. Погоди, дай досказать! С таким настроем они и здесь сложатся, не хуже, чем на Кавказе или где. Кто хочет уйти – пусть уходит, все одно – отрезанный ломоть. Но в центре об этом знать не обязательно. А обязательно им знать вот что. Мы, говоришь, приравнены к казачеству? Значит дело наше – нести пог раничную службу. Что мы и делаем добросовестно который год. И пусть они не парят мозги, что здесь граница не настоящая. За Мусоркой – уже тайга, а там что угодно может водиться. Правда, бандитов мы повывели, а немирные туземцы сюда не доходят. Но мертвяки стаями набегают, с этим ничего не поделаешь. Губернатор привык за нами быть как за каменной стеной, потому как стаи до города не добираются. Ну а если какая прорвется ненароком?