Энн Райс - Меррик Страница 8

А она тем временем продолжала свою историю:

– Не успела я опомниться, выслушав рассказ Большой Нанэнн, как за мной явился темнокожий старик на грузовике. «Сумку можешь не брать, поезжай как есть», – сказал он. Я вскарабкалась в его грузовик, и мы поехали. Старик всю дорогу молчал, только слушал по радио какие-то старые блюзы и курил сигареты. Большая Нанэнн знала, что он повез меня в Оук-Хейвен, потому что мистер Лайтнер сказал ей об этом во сне... Большая Нанэнн помнила Оук-Хейвен, каким он был раньше, когда и дом здесь стоял другой, и называлось это место не так. Дядюшка Джулиен многое ей рассказывал, только она не захотела со мной поделиться и просто сказала: «Ступай туда. В Таламаске о тебе позаботятся. Для тебя это самый лучший выход – с их помощью ты исполнишь свое предназначение».

«Исполнишь свое предназначение...» У меня мороз прошел по коже от этих слов. Помню, как опечалился Эрон. Но он только слегка покачал головой. «Не стоит волновать ее сейчас», – подумал я сердито. Однако девочка оставалась абсолютно невозмутимой.

О знаменитом дядюшке Джулиене я слышал не впервые: в свое время мне довелось ознакомиться со многими главами досье, описывающими жизнь этого всесильного колдуна и провидца, который единственный из всех мужчин в том странном семействе осмеливался противостоять воле дьявольского призрака и потомственных ведьм клана Мэйфейров. Дядюшка Джулиен... Легендарная личность, безумец, развратник, отец и наставник не одного поколения ведьм. И теперь Меррик утверждает, что является его прямым потомком!

Во всем этом, безусловно, присутствовала всесильная магия. Но исследования, связанные с дядюшкой Джулиеном, входили в компетенцию Эрона, а я не имел к ним прямого отношения.

– Я давно привыкла к тому, что мне не верят, – пристально глядя на меня, вновь заговорила Меррик. – Зато мне не впервой нагонять на людей страх.

– Каким это образом, дитя? – спросил я.

Должен признаться, она и так уже успела достаточно напугать меня своим немигающим взглядом и поразительным самообладанием. Узнаю ли я когда-нибудь, какими способностями она обладала? Если и стоило задуматься об этом, то именно тогда, в первый же вечер, ибо не в правилах Таламаски побуждать наших сирот-воспитанников к бесконтрольному проявлению их опасных дарований. Согласно уставу мы всегда и во всем должны оставаться лишь сторонними наблюдателями.

Я подавил в себе недостойное любопытство и принялся тщательно фиксировать в памяти все детали ее облика, внимательно вглядываясь в каждую черточку лица, каждый изгиб тела. С некоторых пор это вошло у меня в привычку.

Меррик была прекрасно сложена, грудь уже успела приобрести соблазнительную форму, а изгиб лебединой шеи казался удивительно грациозным. В крупных чертах лица отсутствовал даже малейший намек на африканские корни: большой, красиво очерченный рот, огромные миндалевидные глаза и длинный нос составляли абсолютно гармоничное единство.

– Вам не обязательно раскрывать передо мной тайны белых Мэйфейров, – сказала она. – Возможно, как-нибудь мы с вами обменяемся своими секретами. Сейчас они даже не подозревают о нашем существовании. Большая Нанэнн говорила, что дядюшка Джулиен умер еще до ее рождения. В том сне он ни слова не проронил о белых Мэйфейрах, а только велел отправить меня сюда, к вам. – Она показала на старые изображения на стекле: – Вот мои родственники. Если бы мне было суждено отправиться к белым Мэйфейрам, то Большая Нанэнн давно бы об этом знала. – Она помолчала в задумчивости. – Давайте просто поговорим о прежних временах.

Меррик с любовью разложила дагерротипы на столике красного дерева, осторожно смахивая с них мельчайшие частицы крошившихся рамок. Получился аккуратный ряд. Я не сразу заметил, что все снимки она выкладывала вверх ногами по отношению к себе, чтобы мы с Эроном могли рассмотреть их как следует.

– Однажды к нам заявились белые родственники и попытались уничтожить записи, – сказала она. – Хотели, знаете ли, вырвать страницу из церковной книги, где говорится, что их прапрабабка – цветная. «Femme de couleur libre» – так было написано по-французски в некоторых старых книгах. Нет, вы только подумайте! Разве можно вырвать страницу прямо из церковной книги, где записаны все рождения, смерти и браки? Но эти белые и знать ничего не хотели. В доме моего двоюродного прапрадеда они перебили множество старинных портретов, таких ценных, что их следовало бы хранить как зеницу ока, чтобы многие люди могли их видеть.

Она вздохнула – совсем по-взрослому, как уставшая от жизни женщина, – и заглянула в потрепанную обувную коробку, заполненную реликвиями.

– Теперь оставшиеся портреты хранятся у меня, как и многое другое, а я здесь, у вас. И белые родственники ни за что до меня не доберутся и не выбросят все это на помойку.

Она снова опустила руку в коробку и достала оттуда старые фотографии на картоне, сделанные в последние десятилетия девятнадцатого века. Пока Меррик вертела снимки то так, то этак, я заметил на обороте надписи, сделанные выцветшими сиреневыми чернилами. Почерк был крупным, с наклоном.

– Вот смотрите, это дядюшка Вервэн, – сказала она.

Снимок, сделанный в тоне сепии, запечатлел привлекательного худощавого юношу, черноволосого, со смуглой кожей и ясными, как у Меррик, глазами. Крупный нос и форма губ выдавали его африканское происхождение. Портрет был исполнен в романтическом духе. Молодой человек в отлично сшитом костюме-тройке стоял, опершись одной рукой о греческую колонну, на фоне рисованного неба.

– Портрет был сделан в тысяча девятьсот двадцатом году. – Девочка перевернула фото, затем возвратила в прежнее положение и положила на стол, предоставляя нам возможность еще раз как следует его рассмотреть. – Дядюшка Вервэн был знахарем, – сказала она. – Я успела застать его при жизни и, хотя была совсем маленькой, когда он умер, хорошо запомнила. Он умел танцевать и при этом прыскал ромом на алтарь. Можете мне поверить, его все боялись.

Она неспешно перебрала снимки, нашла и положила перед нами следующий портрет – на этот раз пожилого седовласого мужчины с темным цветом кожи, который сидел во внушительном деревянном кресле.

– Вот, посмотрите. Все звали его Стариком, а настоящего имени я не знаю. Он ездил на Гаити постигать магию, а потом обучил всему, что знал, дядюшку Вервэна. Иногда мне чудится, будто дядюшка Вервэн разговаривает со мной. Иногда он словно бродит возле дома, наблюдая за Большой Нанэнн. А Старика я однажды видела во сне.

Мне очень хотелось расспросить ее подробнее, но время было неподходящее.

– А это Милашка Джастин, – сказала она, выкладывая, наверное, самый внушительный портрет из всех – студийную фотографию, выполненную на толстом картоне и помещенную в коричневую картонную рамку. – Милашка Джастин нагоняла страх на всех.