Анджей Ваевский - Сноходец Страница 8

Весной в семью пришла новость о том, что Валентин наконец-то женится. Его избранницей стала взрослая женщина с двумя детьми, которую он в прямом смысле отбил у мужа, — изрядно намяв тому бока и пересчитав зубы. Как говорил сам Валентин: "Это мой последний поезд, и я не уступлю". От раздоров и скандалов подальше было принято решение: переехать новоявленной семье на родину Валентина — поближе к Акулине Фоминичне. За сборами и разборами между Володькой и Марией вспыхнул очередной из участившихся в последнее время скандалов. Горячая нравом женщина в единый день сгребла детей в охапку и отправилась вместе с братом к матери, решив начать жизнь без мужа.

— Как же так? — недоумевала Яринка, внезапно осознав, что все летит в пропасть. И только начавшие завязываться новые дружеские отношения с одноклассниками, и новая танцевальная группа, и первые занятия в хоре. И… папка! Как же она без папки? Без такого замечательного и теплого? Без его шуток, его игр, его "настоящих пельменей", и… без уроков с картами.

— Здесь и будем жить, — предприимчивая женщина быстро нашла работу и оформила ссуду на приобретение нового дома, в который и привезла детей, забрав от бабушки.

— Ну ничего себе! — присвистнули все трое, обозрев бурьяны выше их самих ростом.

"Война" за очистку территории происходила под чутким руководством младшей, которая неожиданно взвалила это на свои плечи, пока мать на работе. Сашке было все равно, кто командует, он даже развлекался, устраивая соревнования с сестренкой — кто быстрей расчистит очередной квадрат. Лариса выражала недовольство, но в один из вечеров мать на нее шикнула, мол, работай, а не рассуждай, и старшая смирилась, затаив обиду.

— Как же так? — девочка повисла на шее у приехавшего в августе отца, который явился затем, чтобы отдать деньги с продажи дома.

— Как-то… так, — ответил Володька, пряча слезы и гладя дочурку по голове.

И девочка впервые взялась за "инструмент" не в плане обучения. Зная основы, она решила поиграть с судьбой. Вроде бы вопрос несложный предстояло решить, но очень важный для нее самой — помирить родителей. Проводя пальцем по рисунку карт, Яринка выводила новую судьбу своей семьи, но не свою. Позже она не раз будет корить себя за то, что позволила вмешаться. Но сейчас все ее мысли были лишь о том, как вернуть то, что так невозможно больно было потерять. Плата за содеянное аукнулась ей два года спустя. Взвихренным веером карты расположились в пальцах, выстраивая новые пути, проложенные по клетчатой скатерти большого обеденного стола. Казалось, даже воздух заискрил от напряжения. Единой мыслью — семья должна быть вместе. Загустевшее до темной сирени небо неодобрительно поморщилось, разразившись грозой, словно протестуя против действий Яринки. Но в тот момент девочка оказалась сильнее неба. Слишком велико желание.

Как-то за общими хлопотами в помощи обустройства дома родители сблизились, и вопрос развода больше не возникал. Девочка промолчала о том, что совершила — отец бы не понял и наказал. Запретил ведь править судьбу свою и близких. И все же Яринка радовалась тому, что пусть и на новом месте, но все по-прежнему, все вместе. И можно в очередной раз "вставить" папку в шахматы. Его — да, а вот Сашку не получалось. Отточенный ум юного математика не допускал промахов. Обложившись книгами по шахматам, мальчик осваивал азы дебютов и гамбитов, учился на десять шагов вперед просчитывать "защиту Филидора" и считал кумиром Хосе Рауля Капабланку. Свести хоть одну партию в ничью с Сашкой Яринка считала невероятным достижением.

Отражение

Я не боюсь высоты, но почему тогда так страшно падать? Разобьюсь? Да. Кажется, вот сейчас разобьюсь. Не вижу в этой темноте, но чувствую внутренне — вот они, каменные плиты подо мной, и слишком долго падаю, чтобы отделаться ушибами. Вот еще чуть-чуть, и расшибусь в лепешку. Но плиты раздвигаются за миг до падения. И вновь падение. И снова плиты. Но теперь раздвигаются перпендикулярно первым. Не вижу, но чувствую и понимаю. Бесконечное падение в бездну. И вымораживающий холод, сковывающий изнутри ужас. Мне никогда не было так страшно. И никогда не будет. Это сводит с ума.

Закончилось. Где я? Все так же темно. И жутким абрисом приближается нечто. Кто это? Олень? Да, он. Живой, хороший… хороший? Он разорвет меня на куски! Бежать! Спасаться, не чуя под собой ног, лететь изо всех сил, даже быстрее, чем могу. Крикнуть, вдруг кто-нибудь услышит! Но голос отказывается повиноваться. Как рыба, хватаю воздух ртом. Бесполезно.

Они не белые. Они седые, бесцветные волосы у этого мальчика. Длиннее, чем мальчишки носят — закрывают уши, спускаясь рваными прядками до середины шеи. И мальчик странный. Жуткий. В глазницах вместо радужки и зрачков — серо-перламутровые бельма, поглотившие, застилающие даже белки глаз. Неровные, словно обкусанные ресницы, но длинные даже в таком виде. Такие же седые, как и волосы. Худое скуластое лицо дополнено искусанными тонкими губами и едва заметным, словно его почти нет, носом. Мальчик невысок, может, метра полтора, но, кажется, все же ниже. Худой, даже костлявый. По крайней мере, костлявыми выглядят длинные узловатые пальцы, очень тонкие, кости просвечивают через кожу. И одежда какая-то… ненашенская. Штанишки до колен, чулки, башмаки даже описать сложно. Рубашка с кружевным жабо и пышными манжетами из того же кружева, длинная расшитая орнаментом жилетка длиной до середины бедра. К плечам жилетки приторочен короткий плащ. Что-то подобное я в сказках видела. Ага, точно, похож на пажа из "Золушки", только штаны другие… или такие же? Не могу вспомнить. Но тот был добрый, на волшебника учился, а этот… просто жуткий. Мне страшно на него смотреть. Уж лучше бездна и олень. И… почему мне кажется, что это я?! Меня что, прокляли, заколдовали, сделали чудовищем?!

— Не-е-ет!!!

Просыпаюсь. Всего лишь сон. Всего лишь кошмар. Не стоит бояться… и теплые руки бабушки. Как хорошо, что я сегодня у неё осталась. Рано вставать — пшеница поспела, пора браться за серп. Но это на рассвете. А сейчас просто теплые руки. Успокаивает, что-то шепчет. А я еще не проснулась, я еще вижу нереальное. И золотая сеть окутывает меня нерушимой защитой, обещая покой. И только тихий всхлип бабушки:

— За что же ей такая судьба?..

Под крест

Три креста суждены. Через три пройдет.

Первый крест был положен набожной бабушкой Катериной Ивановной, решившей, что все беды и болезни ребенка от некрещенности. Маленькая Яринка была отнесена в церковь, что по тем временам не очень-то приветствовалось обществом. Однако случился казус: двухмесячный ребенок орал не своим голосом, краснел и упирался. Взрослые сошлись на том, что у девочки болит что-то, и, не придав значения поведению Яринки, все же провели обряд, хотя та захлебывалась криком до такой степени, что сосуды в глазах полопались. Серебряный крестик на шелковом шнурке надели на шею ребенку.