Ольга Морозова - Чернокнижник Страница 9

Тут прожила она остаток отмеренных ей лет и тихо скончалась в 1914 году. Похоронили её на местном кладбище. О Савве и Надин никто больше ничего не слышал, а начавшиеся впоследствии события и вовсе стёрли память о них даже у тех, кто их знал.

1988–1999 год, Россия

Молодой человек сидел за кухонным столом в грязной коммуналке и пил кефир. Его равнодушный взгляд блуждал по заляпанным жирными пятнами стенам, по давно немытым стёклам, в конце концов опустился на пол, по которому полз огромный чёрный таракан. Молодой человек хотел раздавить его, но потом передумал и убрал ногу. Таракан внушал ему чувство уважения, потому что не боялся ползти по враждебной территории средь белого дня.

Молодой человек допил кефир и уставился в жёлтый, в разводах, потолок. Жилище было хоть и паршивым, но своим. Он давно хотел остаться один. Эту занюханную коммуналку он получил от государства как выходец из детского дома. Конечно, ему полагалась отдельная квартира, о чём он был прекрасно осведомлён. Просто в данном случае это не принципиально. Молодой человек начал негромко насвистывать.

Его мать была шлюхой. Её изнасиловали, и она родила его. Смешно! Шлюху – и изнасиловали! Вспоминая это, молодой человек всегда смеялся. А может, она и не была шлюхой? Но, во всяком случае, с головой у неё было не в порядке, это можно сказать совершенно точно. Пару раз она приходила в детский дом, рыдала, обещала забрать его домой, но естественно, не выполнила обещания. Но он не расстроился, он никогда не считал её настоящей матерью. А потом ему сказали, что она умерла, кажется, её убили. Он даже был этому рад, потому что не хотел видеть её опухшего с глубокого похмелья лица и пьяного раскаяния. Он не проронил ни слезинки, узнав это. Она была противна ему, противна до глубины души, поэтому её преждевременная смерть нисколько его не расстроила.

А потом он вырос и покинул стены детского дома, тоже впрочем, не особенно жалея об этом. Поселился в коммуналке, поступил на завод, вступил в комсомол. Никто не мог сказать о нём ни единого дурного слова. Никто ничего не знал о нём, кроме сухих сведений официальной биографии. Он не стремился раскрывать душу, хотя на контакт шёл легко.

Но сам он знал о себе всё. Он знал, кто он. Он знал, кто его Отец. Он знал, чего он хочет. Он знал, что он не один, и что он должен найти куски собственной плоти, своих братьев и сестёр. Так велел его Отец, а значит, он найдёт их, чего бы это ему не стоило.

Он помнил, как давно привёл в заброшенную церковь девушку, убил её, а потом напился тёплой крови. И всё потому, что так хотел его Отец. Он обещал ему за это неограниченную власть. А потом он валялся на полу, и от него со страшной болью отделились глаза, глотка, сердце и руки… в нём ещё остался отголосок той нечеловеческой боли, которую довелось пережить тогда… сладкой боли, боли для Отца и во имя Отца… он думал, что Отец оставил его останки гнить на грязном полу… но даже такая жертва не испугала его тогда… он готов был отдать жизнь за Отца…

Но ОН не хотел брать его жизнь. ОН поднял его из небытия, где он, раздавленный и жалкий, пребывал, и поместил в брюхо непотребной шлюхи… но и этому он был рад…

А потом он появился на свет. Вылез из немытого чрева, как червяк из подземелья, и закричал… шлюха исполнила свою роль и больше была не нужна. Он понял это сразу, как освободился из её вонючего нутра. Потом был детский дом. Отец испытывал его на прочность.

А потом Отец велел ему найти куски своей плоти… ибо как можно жить без глаз? Без глотки? Без рук? Без сердца? Отец сказал, что разделил их, потому что в одиночку никто не может пользоваться безграничной властью. Безусловно, он прав. Он понял это только сейчас. Понял великий замысел Отца. Не случайно он выбрал ему в матери грязную шлюху, ибо у него не могло быть матери, только Отец. Молодой человек улыбнулся.

В детдоме ему дали имя Ник, Никита. Он не возражал, пусть будет так, тем более что имя ему нравилось.

Ник окинул взглядом кухню. Мерзкое местечко, но ничего, скоро всё изменится. А пока нужно найти глаза и руки.

Его размышления прервал сосед по коммуналке, слесарь из ЖЭКа дядя Миша. По случаю выходного он был в стельку пьян. Дядя Миша плюхнулся на соседний стул и икнул. Ник брезгливо поморщился, встал и собрался уходить. Дядя Миша его раздражал.

– Ну как дела, сынок? – Дядя Миша изобразил искреннюю заинтересованность.

Ник не удостоил его ответом. Дядя Миша махнул рукой, открыл холодильник, достал бутылку водки, поставил на стол и налил в стакан. Смачно крякнув, выпил. Очевидно, пить одному было скучно, поэтому дядя Миша, обретя после принятой на грудь дозы прыть, подскочил к Нику и схватил за руку:

– Может, составишь компанию, сынок? Выпей рюмочку со старым человеком! Не побрезгуй, соседушка! – От него разило перегаром и гнилым нутром.

Ник медленно развернулся и заглянул ему прямо в глаза. От этого взгляда дядя Миша поёжился, его кураж несколько ослабел, но не пропал. Он смотрел на Ника, наивно хлопая выцветшими глазками. Очевидно, чувство самосохранения его окончательно покинуло.

Ник не сдержался, его обычное хладнокровие отказало ему. Он взял дядю Мишу за горло холодными пальцами и сжал. Глаза у дяди Миши вылезли из орбит. Он хотел что-то сказать, но только хватал ртом воздух, будто рыба, выброшенная на берег. Ник не ослаблял хватку. Медленно, чётко произнося каждое слово, он сказал:

– Если ты ещё раз, дерьмо, заговоришь со мной… если ты откроешь свой поганый рот… я отправлю тебя туда, где тебе самое место… тебе понятно?!

Дядя Миша изобразил кивок. Ник отпустил его. Дядя Миша схватился за горло и захрипел. Ник, больше не обращая на него внимания, удалился к себе в комнату, где у него царил идеальный порядок, несмотря на разруху снаружи. Дядя Миша сел на стул и оторопело уставился на бутылку.

– Ну зачем так, сынок… – прошептал он, потирая горло, – не дурак, понимаю… так бы сразу и сказал, что ни-ни… – дрожащей рукой она налил стакан водки и залпом выпил. Потом, шатаясь, встал и направился в свою комнату, от греха подальше. Початую бутылку и стакан захватил с собой.

Ник ругал себя за несдержанность. Как он мог так поступить? Старый идиот может пожаловаться на него, или просто сболтнуть кому-то и тогда прощай его безупречная репутация. Нет, безусловно, вряд ли кто поверит, что такой положительный молодой человек мог оскорбить старика, но… это вечное «но»… кому-то западёт в душу, кто-то при случае может вспомнить неожиданное проявление жестокости, вспышку ярости…

Думая об этом, Ник пребывал в скверном настроении. Он не может подвести Отца, не может допустить, чтобы их великая цель отодвинулась даже на мгновение по его собственной глупости. А это могло означать только одно: ошибки нужно исправлять. Но исправлять с умом. И снова круг замкнулся: ему нужны руки. Он не может пачкать свои.

Тут Ник усмехнулся. Каламбур. А чьи это руки? Его, разумеется. Только их нужно найти, найти как можно быстрее. Ник задумался. С чего начать поиск? Это сложный вопрос. Как он узнает их? Ник потёр серебряное кольцо у себя на пальце и улыбнулся про себя. Он узнает их. Они должны иметь метку – точно такое же кольцо.

Ему вдруг мучительно захотелось выпить, хотя он почти не пил. Зная наперёд, что ничего не бывает просто так, Ник поспешно оделся и вышел. Из соседней комнаты доносился могучий храп дяди Миши.

Ник дошёл до ближайшего кафе с многозначительным названием «Рандеву», и уселся за дальний столик, чтобы понаблюдать за обстановкой. Посетителей было немного, в зале царил полумрак. Ник заказал рюмку коньяку и нарезку из колбасы. Лениво потягивая коньяк, он осматривал полупустой зал, прикидывая, не зря ли он сюда столь поспешно явился.

В кафе зашёл парень, окинул оценивающим взглядом зал, и направился прямо к Нику. Ник почувствовал вибрацию на кончиках пальцев, и понял, что пришёл сюда не зря. Как вообще можно напрягаться по такому пустяковому поводу? Конечно, Отец придумал, как устроить так, чтобы он как можно быстрее нашёл руки. И именно в тот момент, когда они ему нужны. Он улыбнулся парню. То расцвёл ответной улыбкой и спросил разрешения присесть рядом. Ник решил его проверить:

– Садись. А ты всегда садишься к незнакомым людям за столики? Здесь полно свободных мест.

– Нет. Но сегодня чертовски не хочется пить одному… моя подруга ушла к другому… бросила меня, если можно так выразиться. Так разрешишь присесть?

– Я же сказал, что да. Мне тоже сегодня грустно, так что буду даже рад.

Парень сел на соседний стул:

– Что пьёшь?

– Коньяк. – Ник взялся за рюмку, потому что не хотел, чтобы парень заметил дрожь его пальцев.

– Я тоже возьму коньячку. Тебя как зовут? Я Петька, мент. – Парень засмеялся. – А ты кто?

– Я Ник, на заводе работаю, учусь на вечернем.

– Классно! Как тебе на заводе? Я терпеть не могу от звонка до звонка… ну, брат, за знакомство! – Петька опрокинул в рот рюмку и выдохнул воздух.