Хроника грузинского путешествия, или История одного кутежа с картинками и рецептами - Геннадий Йозефавичус Страница 9

пенистой жидкости. Потом – по второму глотку, по третьему. Жидкость оказалась восхитительным темно-розовым молодым игристым вином, в меру сухим, с ароматом клубники и черники, быстро и бесповоротно бьющим в цель, особенно если цель уже подпитана несколькими бутылками «Шавкапито» и чачей из бутылки с надписью «Боржоми». Сделано вино было в основном из винограда сорта «тавквери» (того самого, из которого в «Мухрани» делают розовое), с добавлением пятой части белого «чинури».

Шипучка быстро закончилась, и Винсент попытался открыть вторую бутылку. И залил вырвавшимся вином те немногие места, что после первой попытки еще оставались сухими. Вслед за второй последовала третья (с тем же эффектом), и наступило то блаженное состояние, в котором и холод был уже не важен, и кошки, рассевшиеся по коленям, не мешали, и странные гигантские котлеты с крутыми яйцами шли на ура. Состояние это зовется счастьем.

Наутро, выпроставшись из-под нескольких одеял и кое-как почистив зубы, я пошел на разведку. С крыши виллы была видна вся деревня (как оказалось, Ахалкалаки – самое большое село Грузии; по размеру оно – небольшой город, но местным куда больше нравится называть себя деревенскими, к тому же титул жителя «самой большой деревни страны» каждому из них кажется куда более престижным, чем звание обитателя «самого скромного города» страны): крыши, дымки над ними, речка, стадо баранов за речкой, большое, в пару гектаров, поле перед домом, разнокалиберные скульптуры в поле. И горы, цвета осеннего каштана горы со снежными шапками.

Из деревни снова пришли поварихи, и на завтрак нам была предложена чихиртма – густой, подкисленный уксусом куриный суп с распущенными в нем яйцами. Отмечу – чихиртма была ровно тем, что необходимо было съесть на завтрак после дюжины мухранского «Шавкапито», трех пробных бутылок анцестральной шипучки, пары штофов чачи и холодной ночи, проведенной под горой одеял.

Cорок восемь пупков

А потом за нами заехал безотказный кузен Дима, и мы, распрощавшись с дядюшкой Караманом и его винным братом Винсентом, отправились в сторону Тбилиси. Дорогу узнать было невозможно. Накануне мы ехали в сумерках; из сгущавшейся темноты выступали тела старых домов, выхваченные светом редких фонарей церкви и едва освещенные полицейские участки, под колесами шуршала галька. Казалось, мы путешествуем по какой-то хоббичьей стране, тайная жизнь которой просто скрыта от чужих глаз. Фасады с темными окнами чудились прикрытием, маскировкой нечеловеческой активности. А наутро оказалось, фасады прикрывают лишь пустоту обезлюдевших деревень, а темнота – горы мусора, выброшенного в кюветы. Неудивительно, что в огромной деревне Ахалкалаки вчерашним вечером мы встретили лишь одного человека – сильно нетрезвого мужичонку – проводника. Чудовищная грязь на дорогах, парашюты пластиковых пакетов, застрявшие в кронах и кустах, выбитые окна; эта часть Грузии, Картли, невероятно красивая и невероятно опустошенная бедностью, – еще ждет пробуждения. Сюда редко, лишь по специальному поводу, заезжают путешествующие по Грузии, и идея Карамана превратить Ахалкалаки в центр культурного туризма не столь наивна: места того заслуживают. Как и люди, по-прежнему здесь живущие. Да и пример шведов, медленно, но верно восстанавливающих неподалеку мухранские виноградники, княжий замок и винодельню, должен был бы заразить и других скандинавов. И не скандинавов тоже.

А вообще – тех же пакетов в кустах, мусора в кюветах, битых окон, как говорят местные, при ненавистном Саакашвили не было. Боялись? Боялись гадить себе под ноги? А нынче радостно взялись за старое? Странно это все.

По дороге в Тбилиси мы заехали в Мцхету. В отличие от картлийских деревень древняя столица Грузии не выглядит ни бедной, ни заброшенной; наоборот, с ее реставрацией, кажется, даже перестарались. Дома с новыми фасадами стоят под новыми крышами и за новыми заборами, улицы, покрытые новой брусчаткой, равнодушно ведут к главному храму Грузии, перед которым выстроено странных пропорций здание с «античными» колоннами. В здании – то ли супермаркет сувениров, то ли загс. Старинный город превращен в парк развлечений, в православный Диснейленд. Здесь много гостиниц и ресторанов, наверное, хороших, в каждой подворотне торгуют вязаными носками и вином, по-видимому, отличным. Все чисто, аккуратно, даже красиво; только жизнь куда-то делась. По городу не бегают дети, из труб не идет дым, не пахнет свежим хлебом. На гигантской стоянке – ряды автобусов – Мцхета заселена теперь туристами и торговцами.

Впрочем, обо всем этом забываешь, входя в Светицховели, храм невероятной красоты и достоинства, усыпальницу князей Багратиони, к роду которых принадлежал и Иване Мухранбатони, строитель «Мухрани». Иван Константинович тоже похоронен в Светицховели, в окружении родственников.

Храм был возведен еще тысячу лет назад там, где на месте захоронения ризы Христовой (вывезенной из Святой земли грузинским воином), по преданию, вырос кедр. Риза (или хитон) изображена и на семейном гербе Багратиони: «Хитон же был не сшитый, а весь тканый сверху». Этот княжеский девиз соединяет Багратиони с местом их захоронения.

К сожалению, оригинальные фрески в Светицховели не сохранились; к счастью, сохранились хотя бы те, что были сделаны в XVII–XVIII веках. Наивные, радостные, предвещающие рождение великого Пиросмани.

Стоя на коленях, богомолки терли мыльными щетками надгробия Багратиони, потрескивали свечи, под сводами носилось эхо шагов.

Выйдя на улицу, мы обошли вокруг собора. На тысячелетних камнях можно было рассмотреть выбитые барельефы: библейских зверей, птиц и, конечно, виноградные лозы. Куда же в Грузии без них?

Выбравшись из Мцхеты, по Военно-Грузинской дороге мы снова поехали в сторону Тбилиси. Наступало время обеда, и стоянки у придорожных заведений быстро заполнялись лихачами. Притормозили и мы километрах в десяти – двенадцати от столицы. Хотелось хинкали; чего, собственно, еще могло хотеться взрослым мужчинам, с предыдущего вечера ничего (кроме разве что чихиртмы, разогретых хачапури и котлет с яйцами, вчерашних цыплят, овощей и свежего хлеба) толком не евших. Да и не пивших. После ночных разговоров у Карамана в запасе оставался лишь коньячный спирт, а пить его мог только мужичонка-проводник, никому из нас осилить семидесятиградусную сивуху не удалось бы.

Мы расселись за столом, Гоги, обсудив наше непростое положение с официантом, сделал