Кристофер Макдугл - Рожденный бежать Страница 7

К счастью, Арнульфо оказался из тех, кто склонен легко прощать. Через несколько минут он вернулся с корзиной сладких лаймов. Мы пришли в неудачный момент, объяснил он: все семейство его нездорово. Грипп! А фигура за хижиной — его старший брат Педро, которого так нокаутировала лихорадка, что он даже не может встать. Но тем не менее Арнульфо предложил нам отдохнуть. — Садитесь, — сказал он.

Отыскав хоть какое-то подобие тени, мы разлеглись на голой земле и принялись чистить лаймы, глядя на бурлящую реку. Пока мы поглощали сочные фрукты, громко причмокивая и выплевывая косточки в грязь, Арнульфо сидел и молча смотрел на воду. Время от времени он поворачивался и бросал на меня испытующий взгляд. Он ни разу не спросил, кто мы такие и зачем пожаловали, — видимо, хотел сам разгадать эту загадку.

Я старался не пялиться на него, хотя мне было довольно-таки трудно отвести глаза от такого симпатичного парня. Смуглая, глянцевая, словно отполированная кожа лица; выразительные темные глаза, в которых отражались невероятное достоинство и уверенность в себе, сверкали из-под челки стриженных под горшок черных как смоль волос. Он напомнил мне ранних «Битлов». Я не оговорился: именно сразу всех ранних «Битлов», «спеченных» в одну искусную, радостную, сдержанно прекрасную композицию, олицетворяющую дикую, неуемную силу. На нем был обычный наряд тараумара: короткая, до бедра, юбка и огненно-красная туника — пышная, как блуза пирата. При каждом движении мышцы его ног смещались и перекатывались, словно жидкий металл.

— А знаешь, мы уже встречались, — сказал ему Сальвадор по-испански.

Арнульфо кивнул.

Три года подряд он за несколько дней пешком по каньонам добирался до Гуачочи. В этом ежегодном открытом соревновании по бегу мерились силами тараумара со всех Сьеррас плюс маленькая горстка мексиканских бегунов, готовых испытать свои ноги и счастье, состязаясь с членами племени тараумара. Три года подряд побеждал Арнульфо. Титул победителя перешел к нему от брата Педро, а второе и третье места заняли его двоюродный брат Авеладо и муж сестры Сильвино.

Сильвино был странный тип: тараумара, распятый между старым миром и новым. Много лет назад брат во Христе, который руководил маленькой школой для тараумара, увез Сильвино в Калифорнию на соревнования по марафонскому бегу. Сильвино одержал победу и вернулся домой с деньгами. Их хватило на покупку старенького пикапа, пары джинсов и сооружения нового крыла для здания школы. Грузовичок Сильвино держал на вершине каньона, на плато, изредка поднимаясь наверх, чтобы скатать в Гуачочи. Но даже найдя верный способ зарабатывать наличные деньги, он больше никогда не участвовал в состязаниях.

Если рассуждать с точки зрения остальной части планеты, жизнь тараумара полна противоречий: они сторонятся чужих, но испытывают острый интерес к окружающему. Пожалуй, смысл в этом есть: если вам нравится бегать на сверхдлинные дистанции — должно быть, заманчиво вырваться на свободу и выяснить, куда и как далеко сумеют донести вас ваши ноги. В 1983 году в Канзасе обнаружили женщину из племени тараумара в развевающихся национальных юбках, которая бродила по улицам маленького городка; следующие двенадцать лет она провела в психиатрической больнице, пока наконец социальный работник не догадался, что она говорит на забытом языке, а не несет тарабарщину.

— Вы когда-нибудь участвовали в состязаниях по бегу в Соединенных Штатах? — спросил я Арнульфо.

Тот продолжал чавкать лаймами и выплевывать семена. Через некоторое время пожал плечами.

— А снова бегать в Гуачочи собираетесь? Чавк. Чавк. Пожимание плечами.

Теперь-то я понял, что имел в виду Карл Лумхольц, когда говорил, что мужчины-тараумара так застенчивы, что, если бы не пиво, племя бы вымерло. «Как ни неправдоподобно это может прозвучать, — поражался Лумхольц, — но я утверждаю, что в обычной жизни нецивилизованный тараумара слишком скромен и застенчив, чтобы настаивать на своих супружеских правах и привилегиях, и что главным образом при помощи пива эти состязания не только не прекращаются, но и расширяются». Перевод: мужчины-тараумара не могут даже собраться с духом и заняться любовью с собственными женами, если не утопят свою робость в домашнем пиве.

Лишь позднее я догадался, что сам сунул палку в колеса общения, совершив грубейшую ошибку номер два: я допрашивал тараумара как полицейский. Молчание Арнульфо не было невежливым; это я со своими вопросами вел себя мерзко. На взгляд тараумара, если кто-то задает прямые вопросы, то это равносильно тому, что он демонстрирует силу и претендует на знание того, что у них в головах. Они, безусловно, не имеют привычки ни с того ни с сего открывать и выкладывать чужакам секреты. Именно чужаки и стали первопричиной того, что тараумара скрылись в этом труднодоступном месте. В последний раз, когда тараумара открылись внешнему миру, он заковал их в цепи и насадил их отрубленные головы на шесты. Испанские охотники за серебром заявили свои права на землю тараумара — и на их труд, — обезглавив вождей их племени.

«Мужчин-рарамури сгоняли как диких мустангов и заставляли работать на рудниках до изнеможения, — сообщает некий историк, — а тех, кто сопротивлялся, делали участниками человеческого шоу ужасов. Перед смертью пойманных тараумара для острастки подвергали пыткам. Это было все, что требовалось знать выжившим тараумара о том, что происходит, когда любопытные чужестранцы приходят с визитом к ним в гости».

Отношения тараумара с планетой после этого только ухудшились. Охотникам с Дикого Запада, за плату истреблявшим вредных животных, платили по сто долларов за каждый скальп индейца апача, но они быстренько изобрели свой, весьма жестокий, способ до предела увеличить вознаграждение, исключив при этом всякий риск. Вместо того чтобы цапаться с воинами, которые, понятное дело, отстреливаются, они просто стали зверски убивать мирных тараумара, наживаясь на том, что их волосы очень похожи на волосы апачей.

Но хорошие парни подчас представляли собой более страшную опасность, чем эти мерзавцы. Иезуитские миссионеры являлись в эти края с Библией в руках и инфлюэнцей в легких, обещая вечную жизнь и принося быструю смерть. У тараумара не было антибиотиков, а посему испанка, распространяясь со скоростью лесного пожара, за несколько дней выкашивала целые деревни. Так, охотник из племени тараумара, уходя из дома в поисках дичи, зачастую покидал свою семью всего на неделю, а вернувшись, находил лишь трупы, обсиженные мухами.

Поэтому неудивительно, что недоверие тараумара к незнакомцам, длившееся вот уже более четырех сотен лет, привело их сюда, в последнее убежище на краю света, что обусловило и предельное сокращение их словаря. В языке тараумара имелось лишь два слова для обозначения людей: «рарамури» — те, что убегают от неприятностей, и «чабочи» — те, что их причиняют. Да, у них сложилось суровое суждение о мире, но при шести трупах в неделю, сбрасываемых в каньоны, вряд ли кто скажет, что они не правы.

Что же касается Арнульфо, то он выполнил долг гостеприимства, принеся нам корзину лаймов. Он удостоверился: путешественники отдохнули и подкрепились, — после чего ушел в себя точно так же, как люди его племени уходят в каньоны. Я мог сидеть здесь целый день и бомбардировать его разными вопросами, какие только пришли бы мне в голову, но отыскать его не стоило даже пытаться. 

Глава 5

— Да, вам пришлось бы очень долго пробыть здесь, прежде чем они почувствуют себя спокойно в вашем обществе, — позже вечером того же дня сказал мне Анхель Нава Лопес. Он учительствовал в школе для тараумара в Муньерачи, местечке ниже по течению от жилища Кимаре. — Многие годы. Как Кабальо Бланко. — Погодите, — прервал я его. — Кто?

Это, объяснил Анхель, был высокий худой человек с белой, как у него, кожей. Он быстро и невнятно говорил на странном своем языке и являлся с холмов без предупреждения, словно материализуясь на тропе и идя размашистым шагом в селение. Впервые он объявился лет десять назад, в жаркий воскресный полдень, как раз после обеда. У тараумара не было письменности, если не считать записей о таинственных человекообразных видениях, но Анхель был абсолютно уверен в дате и необычных обстоятельствах встречи, поскольку сам в ней участвовал.

Анхель в это время вышел из школы, посматривая на стены каньонов и следя за детьми. Всю неделю его ученики ночевали в школе, а по пятницам расходились по домам, взбираясь высоко в горы. По воскресеньям они возвращались снова. Анхелю нравилось пересчитывать их, когда они были уже на подходе. Вот поэтому он и оказался на полуденном солнцепеке в тот момент, когда двое мальчишек опрометью мчались к школе по склону холма.

Ребята вылетели к реке и одним махом переправились через нее, подняв тучу брызг, словно за ними гнались демоны. А это, вероятно, они и были, решили дети, едва добравшись до места и с трудом переводя дыхание.