Зоя Журавлёва - Путька Страница 2

Димкин папа сначала вовсе сидел без работы. Он в лес с нами ходил. А потом его пригласили в совхоз. Совхоз далеко от нашего посёлка, я там не была. Очень далеко, даже не видно. Он за озером и ещё за горой. Димкин папа туда на лошади ездит. Наверное, её плохо кормят в совхозе, потому что эта лошадь всегда жуёт. Мы ей хлеба даём. Она очень любит хлеб, даже крошки собирает. Если к ней близко подойдёшь, она так дышит! Прямо в ухо, очень щекотно.

У нас сначала весело было — каждый день кто-нибудь приезжал. Кровати на улице стояли, ножки — отдельно, и матрас тоже отдельно. Фикус под сосной стоял. Не знаю, почему фикус цветком называют — у него одни листья, ни одного цветочка нет, даже маленького. Лопух гораздо красивее! У него такие добрые листья, мягкие. Из лопуха можно шляпу сделать.

Сначала каждый день приезжали. Я думала, что так всегда будет. И вдруг уже все дома заселили и повесили занавески. Потому что у нас немного домов. У нас всего — раз, два, три, четыре… — шесть домов.

У нас днём так тихо! Слышно, как паучок на паутинке качается. Слышно, как деревья сами по себе трещат. Это им жарко, и они от солнца трещат. Слышно, как лодка по озеру плывёт и вода за ней плещется: ук-ук! ук-ук! Днём все на работу уходят. А детей у нас мало. У нас все сотрудники молодые. У них ещё нет детей. Они даже вечером в институте сидят. И тётя Клава, Димкина мама, тоже сидит. Поэтому за Димкой почти никто не смотрит. Только Димкин пала. Он его заставляет каждое утро до пояса мыться и вокруг дома бегать.

Димкин папа уже в школе в очках ходил, он никогда не был физически сильным. Он говорит, что это ему всю жизнь мешало. Он развивает Димке мускулы. Если бы у Димки не развивались мускулы, он бы меня не стукнул. Он бы побоялся. Ведь я выше на целых два пальца. Мы вчера снова мерились, и он ничуточки не вырос!

Я с мамой хотела поговорить, но ей некогда, ей на работу бежать. А мне скучно. Я бы сейчас что-нибудь со всеми вместе поделала, а одной мне не хочется…

БАБЫ РИТИНА РАБОТА

Я стала вокруг смотреть: что бы такое интересное найти? А тут баба Рита молоко принесла. Она стала молоко в банку переливать. Такое холодное молоко, даже зубам больно. Баба Рита всегда утром приходит, когда ещё мама дома. А сегодня вот поздно пришла.

— Устала я молоко разносить, — вздохнула баба Рита.

И села на мамин стул. Если мамы нет, так всё равно где сидеть. Я ей ничего не сказала. Она нашу комнату разглядывает, будто никогда не видела. Долго разглядывала.

— С удобствами устроились, — сказала она.

— Какие удобства! — сказала я. — Дом без всяких удобств.

— А чего ж вы из города потянулись? — спросила баба Рита.

— Тут современная аппаратура, — сказала я.

— Ковёр-то почём брали? — спросила баба Рита. И ещё пальцами потрогала. Нагнулась и потрогала.

У нас ковёр на полу лежит. Он в городе на стенке висел, а потом мама сказала, что хватит, своё отвисел, и постелила его у моей кровати. И под стол немножко попало, потому что ковёр большой.

— Он старый, — сказала я.

— Нехорошо, — сказала баба Рита. — Такую дорогую вещь на пол определили. Мама-то сколько получает?

— Чего получает? — спросила я.

— Э-эх, — вздохнула баба Рита, — я в твои годы уже на базаре стояла. Денег-то сколько матери платят?

— А вы зачем на базаре стояли? — спросила я.

— Молоко продавала, — вздохнула баба Рита.

Она, значит, всю жизнь продаёт молоко, вот как интересно. У неё это такая работа. У неё даже усы от старости выросли, а она всё равно продаёт.

— Вам нравится продавать? — спросила я.

— Кто к чему определён, — сказала баба Рита. — Вот твоя мама в институте…

— Ей всегда некогда, — сказала я.

— Много научники-то получают! — снова вздохнула баба Рита. — А молоко хоть задаром отдай…

— А мне скучно, — пожаловалась я.

— Мама — женщина строгая, на воду дует, — непонятно сказала баба Рита. — А ребёнку одному, конечно…

Я тут поняла, что баба Рита не со мной разговаривает, она с собой разговаривает. Она одна живёт, и ей дома говорить не с кем.

— Щенка тебе нешто подарить? — сказала вдруг баба Рита.

Она спрашивает, а я не знаю: подарить или нет. Какой он, щенок? В городе я видела собаку, она рычала через намордник.

— Он кусается? — спросила я.

— А чего ему кусаться? — сказала баба Рита. — Пойдём…

Мы и пошли. Баба Рита за институтом живёт. В маленьком доме, будто игрушечном. И называется этот дом хутором. У неё вокруг дома забор: она ведь одна живёт и ей страшно. Особенно по вечерам. Ни за что бы не стала одна жить!

А во дворе у бабы Риты сарай. И в сарае много-много разных щёлок. И в каждую щёлку смотрит солнце. Туман уже давно прошёл, и солнце вылезло. Оно в щёлку протискивается, и пылинки в нём кружатся. В сарае так много пылинок! Пылинки из сена летят. Тут очень много сена. И ещё корова. Она жуёт и смотрит. У неё рога полосатые, как мой носки. Как замычи-ит, сразу страшно. Она столько молока даёт! У бабы Риты все сотрудники берут молоко — так много. Баба Рита даже устала разносить.

Мы корову обошли, а в углу большая корзина. И в ней кто-то пищит. Я посмотрела — в корзине лежит собака, рыжая, а на ней щенки, как рукавички. Раз-два-три — три жёлтых щенка и ещё один — чёрный. Чёрный кусает собаку за ухо и урчит. Так ему нравится кусать! А остальные сосут и чмокают. Собака на меня вдруг как посмотрит! Сразу поняла, что я хочу чёрненького взять. Жёлтых-то ей, наверное, не так жалко — их много, а чёрный — один.

— Лежи, Кубышка! — прикрикнула баба Рита.

И Кубышка растянулась, а щенки снова зачмокали. А мой так и прыгает! Вон какой, он уже умеет прыгать!

— Чёрненького! — сказала я.

Я так волновалась, что у меня получилось «чёлненького», как у маленькой.

— Неладно выбрала, — сказала баба Рита. — Самого верченого выбрала. Вон братья молоком наливаются, а он играет. Заморыш и получится. Утопить надо было, зря пожалела.

— Как — утопить?

— А очень просто. В озере. Ты думаешь, куда же щенков девают, ежели их никто не берёт?

— Так я же беру! — закричала я.

И сразу схватила чёрненького. Он носом тычется мне прямо в ладошку, будто спрятаться хочет. У него шёрстка такая мягкая, а живот горячий-горячий.

Кубышка осторожно стряхнула своих жёлтых детей и вылезла из корзинки. Она стала тереться о мою ногу. Глаза у неё были грустные. Я подумала, что она разрешает мне взять чёрненького. А то бы она на меня залаяла! Но она не лаяла, а только тёрлась так вежливо. Она, наверное, просила, чтобы я не обижала чёрненького.

— Не буду! — пообещала я Кубышке. — Баба Рита, а вы как узнали, что её Кубышка зовут?

— Кубышка и есть, — сказала баба Рита. — Вишь, толстая какая. Другие-то собаки от щенков как щепки худые, а этой ничего не делается. Так ты заморыша возьмёшь?

— Да, — сказала я.

Мне уже обидно, что баба Рита так о чёрненьком говорит — «заморыш»! Ну и что же, что самый маленький? Я в детском саду тоже была самая маленькая, а теперь на целых два пальца выше Димки. Я буду чёрненького целые дни кормить! Он у меня больше Кубышки вырастет. Подумаешь, маленький! Зато самый весёлый! С ним никогда скучно не будет.

Я погладила чёрненького. Он уже играл: сосал мой пояс и тихонько поуркивал. Но когда я стала уходить из сарая, он вдруг заплакал, тоненько так. И Кубышка за нами побежала. Тогда у неё в корзинке заплакали трое рыжих, и она вернулась.

Я около самой коровы прошла и не испугалась.

— Мать-то ещё как взглянет? — сказала баба Рита. — Ну-ка уж я с тобой схожу…

НЕТ, ОН ПУТЁВЫЙ!

Мы принесли чёрненького домой и пустили на пол. Он сразу так растерялся! Ведь пол не корзинка, пол такой большой. У него даже голова закружилась. Он ноги подогнул и стоит. Так смешно растопырился!

Я его только теперь по-настоящему рассмотрела. Он мне ещё больше понравился. Он не весь чёрненький. У него на носу белое пятнышко, будто молоком капнуто, и на передних лапах белые тапочки. А вместо бровей бугорки такие и несколько волосинок торчит. Они вперёд растут. И рядом — ямочки. Он бровями двигает, и ямочки двигаются, будто он смеётся.

Мама придёт, а у нас щенок. Вот хорошо. Чёрненький! Я его сама выбрала. Он лучше всех! Мне Кубышка его разрешила взять. Она никого к себе не подпускает, она даже бабы Ритину корову стережёт, а мне разрешила!

Мама в своём институте сидит и ничего не знает. А у него белые тапочки и на носу пятнышко. Он умеет бровями шевелить! Он сейчас привыкнет, и мы начнём играть…

А он вдруг присел и сделал лужу.

— Давай тряпку, — сказала баба Рита.

И тут мама вошла. Вот тебе раз! Оказывается, уже обед. Я даже не заметила, что обед. Я только хотела за тряпкой бежать. Мой чёрненький немножко провинился, и я бы сама вытерла. Мама не очень вовремя пришла.