Владимир Титов - Современность воинской традиции

Владимир ТИТОВ

Современность воинской традиции

"В действительности все выглядит

иначе, чем на самом деле"

Миф занимает в жизни цивилизованного человека совершенно неподобающее место. Изначальная область его существования — периферия сознания, мост на границе между обыденным и сакральным, и человек традиционного общества распахивал себя навстречу мифу не так уж часто, обеспечивая этим свежесть восприятия и переживания особых узловых моментов бытия — рождение и смерть, сезонный праздник или свадебный обряд, инициация подростка, ритуал выбора вождя, начало военных действий или заключение мира. Миф устанавливал иные правила игры, иную систему отсчета для выплеска вовне человеческих энергий, гармонизировал этот выплеск, приводил в соответствие со строем вселенских сил, раскрывающихся перед личностью в такой особый момент. Поэтому и не рвалось от перенапряжения сердце человека, забившееся в унисон с сердцем мироздания, не выгорала, не опустошалась душа, раскрывшаяся навстречу надмирному духовному потоку. А в обыденную жизнь общества спускались с горних высот освященные мифом регуляторы — четкая иерархия духовных ценностей, неписанная но ненарушимая мораль, твердая социальная ролевая пирамида, не позволяющая человеку теперь уже в предельно конкретном, реальном быту уйти в "разнос" саморазрушения — хаотического излияния доставшихся ему сил.

Мифологемы современности служат прямо противоположным целям, и благодарить за это стоит новый, цивилизованный тип информационного обмена, исключающий для среднестатистического члена общества любую возможность критического анализа ежедневно закачиваемой в него дозы данных. Заняв самый центр сознания, мифологемы "прогресса", "свободы", "гуманизма", "прав человека", "экологической безопасности" и прочая обрядили мишурой псевдосвятости, вывели на высшее место в ценностной иерархии обычную похоть, жадность, эгоизм, — все душевные качества раба, и стараются высмеять, замазать грязью непонимания качества героя, — веру, честь, целомудрие и самоотверженность. Аппелируя к разуму, самому, пожалуй, убогому и ненадежному инструменту сознания, фальшивые мифы современности делают людей безрассудными, лестью толкают "мерило всех вещей и смысл мироздания" к истощению и гибели. Качество потребления материальной и чувственной пищи улучшается, но счастья не прибавляется, поскольку приземленно-реальны, почти незаметны чудесные моменты жизни, ирреально, искажено яркими мультипликационно-журнальными красками обыденное жвачное существование. Подобное состояние социума соотносится с картиной кали-юги, "железного века" Вед, предшествующего концу света, с его хаотическим, не сдерживаемым никакими рамками излияниями духовных, чувственных и физических энергий членов общества, прежде всего сил нижних планов, сексуальных и властных.

Не задаваясь декадентским вопросом "кому и зачем это нужно", постараемся понять, как же соотносятся между собой миф и реальность XX века в части воинских искусств, каково место этого феномена в общественном сознании постперестроечной страны — России перед Апокалипсисом?

Мифологема "воинских искусств" сформирована в послевоенном мире в т. н. "свободном мире". Основу ее составляет широко растиражированная история триумфального выхода на рынок физической и духовной культуры развитых стран "таинственных дальневосточных единоборств" как многоликого, но в сути своей единого потока, части традиционной восточной культуры, история, завершившаяся к настоящему моменту появлением миллионов белых, черных и т. д. адептов кёкусинкай будо каратэ и айкидо, ваджрамукти м вьетводао, тхэквандо ИТФ/ВТФ и тайского бокса — на материальном, зримом уровне, и генерацией западного ответа — фулл-контакта или кик-боксинга, в плане развития идеи, в процессе соревнования (или желанного сближения, слияния) духовных векторов полусфер земли. На этой почве-основе пророс цветочек, образ нового героя, которым голливудская и прочие фабрики киногрез взламывают души зрителей от трех лет и старше, призывая отождествляться с ним в процессе сопереживания, обмена собственной жизни на сюжетную. Жизненный путь реального человека-кинозвезды также стал частью мифологемы, судьба Брюса или Джеки, Сильвестра или Арнольда, Жан-Клода или Чака в сознании общества теперь неотделима от судьбы его персонажей.

Итак, запрограммированный вывод обывателя — мастером воинских искусств, теперь уже общепланетного культурного феномена, может стать любой кому не лень. Вот именно, кому не лень искать наставника или умную книгу, упорно тренироваться, прогрессировать в технике и силе, принимать участие в соревнованиях, получать цветные пояса, потом уже крушить злодеев (обязательно!) и защищать Добро, а лучше — сниматься в кино. И если я, говорит обыватель, пока не нашел времени и желания для этого, любой желающий сможет, благо все узкоглазые секреты мы купили, пока с экономикой на Дальнем Востоке худо было, всю технику их вызнали, и к стандартному набору прав и свобод цивилизованной личности добавили еще "свободу стать мастером воинских искусств". При этом мастер боя в западном понимании — это самый сильный и быстрый, техничный и волевой, стойкий в бою, проще говоря — обладающий наибольшими материально потвержденными достоинствами индивид, репрезентативная личность западной мифологемы Воинских Искусств.

То, что массовое сознание в нашей стране отождествляет с дальневосточными боевыми искусствами, пришло в Россию на 90 процентов с Запада. Все эти белые штаны и черные курточки с цветными узелками-застежками были уже пережеваны и подогнаны под уровень восприятия цивилизованного общечеловека (вспомним, кстати, известную фразу: "Идея вышла на улицы и приняла площадной вид"). Внедрение мифологемы в советское общество походило на пандемию гриппа, — лихорадка общества конца 70-х годов (эстрадные песни, садистские анекдоты, наконец, кинофильмы "В зоне особого внимания" и "Пираты XX века"), затем радикальное лечение в виде статьи УК, сбившее температуру и сделавшее болезнь скрытой, новый кризис массовости конца 80-х и нынешнее стабильно-неопределенное состояние. И единственное режущее глаз отличие мифологемы нашей — некий оттенок обиды за то, что не в России придумали каратэ.

Обида эта не имела под собой никакого реального основания хотя бы потому, что придумали каратэ и не в Японии (старинное прочтение иероглифов "кара тэ" — "китайская рука"; но "китайское искусство боя" не устраивало патриотическую японскую общественность новейших времен, и нашелся другой, сходный по звучанию иероглиф "кара" — "пустой"), и охватила обида даже не специалистов (мастера общественным мнением редко интересуются и никогда не рвутся его формировать), а так сказать, приобщенных — спортивных функционеров и культуртрегеров, разрабатывавших военно-патриотическую тему. Ответ был дан на уровне анекдотов типа "с голой пяткой на шашку" и статей вроде "Пластуны против ниндзя". Здесь на уровне эмоций или наукообразных фактов развивались два положения: во-первых, для нас это дрыгоножество неприемлемо в принципе (физиология не та и погодные условия другие, одежда не позволяет и т. п.), во-вторых, это на Руси всегда было и даже появилось раньше, чем в Китае.

Поскольку полемика велась внутри мифологемы, с полным одобрением ее постулатов, а информация о дальневосточных воинских искусствах черпалась из рекламных и методических книг уровня "Каратэ для начинающих" или во время миссионерских набегов учеников от учеников модернизированных "под Запад" стилей, искаженный цивилизованный взгляд на боевое мастерство прекрасно прижился и в массовом сознании нашей страны.

Теперь уже и на Западе, и в России, и на самом Дальнем Востоке упорно замалчивается тот факт, что воинское мастерство было, есть и будет всегда уделом элиты, достоянием очень немногих людей, а массовая популярность стиля — верный признак его деградации. Гордая аксиома "каждый славянин был воином" абсолютно не противоречит этому, вспомним статью совсем недавней Конституции: "Защита Отечества есть почетная обязанность каждого гражданина". Каждый мужчина традиционного общества в минуту решающего испытания должен был стать ополченцем, поскольку альтернативной службы или двойного гражданства в нормальном социуме быть не может, но профессиональный воин — совсем иная категория, иной образ жизни, качественно иная боеспособность. Всегдашний почетный, но страшный удел ополчения, повсюду на земле: у озера Чэнтао (Воспетого Ду Фу в скорбных строках: "Ушли герои снежною порою // На подвиг, оказавшийся напрасным…"), на Куликовом Поле, под Москвой 41 года и под Берлином 45-го, — ценой своей жизни измотать и обескровить врага, выиграть время и дать профессионалам возможность вырвать победу. Есть профессионалы (засадный полк или сибирские стрелковые дивизии) — будет и победа, нет их — скорбь и гордость остаются соотечественникам за необученных китайских крестьян, павших под стрелами кочевников мятежного Ань Лушаня, за безусых фольксштурмистов, брошенных в отчаянии под траки "тридцатьчетверок".