Валентин Бубукин - Вечнозеленое поле жизни Страница 10

– Вы что!? Мы победили в такой войне, нас вообще в мире все боятся, русского человека никто и нигде не может запугать, а вы испугались какой-то записки.

Я ему ответил:

– Вы на нас не кричите, лучше возьмите переводчика и скажите им, чтобы поменяли мяч. Я их в последний раз предупреждаю.

Он пошел, вернулся и сказал, что те не соглашаются, что мяч можно менять только в том случае, если он не докачен или лопнул. В одной из ситуаций наша атака захлебнулась. Я отошел в оборону и уже развернулся, тут вратарь выбил мяч от ворот, и он парашютом летел в центр поля. Я пошел на удар в первое касание. До соперника метров пять, а иногда бывает такое ощущение, что мяч будто обволакивает ногу, хорошо ложится, пружинит. Нога, по-моему, даже внутрь мяча ушла. Все произошло молниеносно. Попал в индонезийца, тот подпрыгнул, у него ноги кверху поднялись, и он, как подкошенный, рухнул. Пена изо рта, хрипота, конвульсии. Первый раз я увидел, как «скорая» сразу выехала прямо на поле. На стадионе тишина, пульс не прощупывается, и по радио сообщают, что я убил человека. Только через сутки в газетах написали, что он все-таки жив, вышел из состояния комы, сильное сотрясение мозга, врач разрешил ему приподниматься с постели. Меня нарекли «железной ногой».

Что тут началось! В Джакарте люди узнавали меня по шевелюре, обступали, начинали качать головой и ощупывать мои ноги. Моя фамилия даже пополнила индонезийский язык. «Бубука» стало означать что-то типа «вихря», «пыли». Оказалось, что в магазинах продавцы тайком мне делали скидку. Узнали об этом случайно. Бежит за мной по улице Женя Малов и кричит:

– Валя! Что ты мне наплел? Эти ботинки стоят не пятьдесят рупий, они дороже!

Вернулись в магазин, торговец расплылся в улыбке и продал мне вторую пару за пятьдесят. А один раз вызывают меня в посольство и показывают письмо, будто я где-то сделал заказ на пятьдесят пар каучуковой обуви и не забираю. Я консулу говорю: «Я же не рехнулся, куда мне столько!?» Он только рукой махнул: мол, азиаты не успокоятся. Дал переводчика, езжай, говорит, разберись. Переводчик оказался большим докой, и заявил им с порога:

– Покажите задаток, покажите размеры на все пятьдесят пар, я знаю, у вас иначе заказ не принимается!

А те тоже не лыком влиты:

– А мы советским людям привыкли верить на слово!

– Это когда же вы успели привыкнуть?!…

Так стоят и препираются, а я по-индонезийски-то – ни «бельмеса»! Забеспокоился и спрашиваю:

– Чего они хотят? Может провокация какая?

– Да какая, к черту, провокация! Сфотографироваться они с тобой хотят для рекламы. Чтобы повесить фото: «Сам Бубука – железная нога покупал у нас ботинки».

Пришлось сфотографироваться в каких-то сандалиях с каучуковой подметкой и лыковыми шнурками у двери магазина. Мне их дали в подарок и отпустили с миром.

Не знаю, чем была вызвана такая бешеная популярность, наверное, у азиатских народов внутренне преклонение перед запредельной силой. Я вот где-то читал, что в Гонконге, по-моему, после победы «Манчестер Юнайтед» в Лиге чемпионов один ретивый болельщик назвал своего сына в честь основного состава английского клуба. Полное имя: Шмейхель-Стам-Невилл… и так далее до Йорка. Можно представить, что скажет ребенок папаше лет через десять. А вот «Бубука» звучит нормально. Мне через год пришло письмо на плохом русском, где спрашивали, не возражаю ли, что в Индонезии появится еще один маленький Бубука. А чего же, очень даже приятно.

В пятьдесят шестом президент Сукарно собирался с визитом в СССР, и в связи с этим вытащили на свет все, что знают о нашей стране. И мне привезли местную газету, где во всю полосу две фотографии – Молотова и моя. Ребята еще издевались:

– Ну, ты-то понятно. А Молотов здесь причем?

А у Сукарно мы были «в гостях». Посол Жуков передал нам приглашение к нему на виллу и сказал:

– Вы, друзья мои, сделали за это время столько, сколько все посольство не могло сделать за пять лет.

Дворец у него из белого мрамора, специально доставленного из Италии. Богатство необычайное. В рабочем кабинете книг – как в Ленинской библиотеке. А на полке под рукой томики Сталина, Маркса и «Майн Кампф» Гитлера. Сукарно увидел наше внутренне негодование от такого соседства и объяснил: чтобы государством управлять, нужно всех читать и все знать. В спальне на удивление все стены были увешаны картинами – сплошь обнаженные натуры. Такие «махини» европейки, азиатки. Была у него и живая пассия. Сказка, а не девушка. Красивая индонезийка лет восемнадцати. Мы сначала подумали, что дочь, а потом нам объяснили, что это просто «подруга». И что ее присутствие – показатель высшего расположения к нам руководителя страны, потому что официальные встречи он обязан проводить с женой. А то, что он встречал нас с любовницей, по местным понятиям означало, что к нему пришли друзья.

А когда дарил нам подарки, отличился врач Куховаренко. Он сразу потянулся за презентом и, не доходя метра полтора до Сукарно, поскользнулся, президент еле успел поймать его на руки. Ничего, конечно, страшного. Просто Куховаренко – добрый и слегка наивный человек – всегда попадал в какие-то комичные ситуации. А у нас и так коллектив был, что называется, «палец в рот не клади». Что уж говорить, если кто-то давал повод.

На очередном приеме нам подали национальное блюдо бифштекс из какого-то местного животного вроде буйвола. Здоровый такой шмат мяса во всю тарелку, роту можно накормить. Все жуют потихоньку, а маленький Куховаренко за три минуты «уговорил» свою порцию и еще по сторонам озирается. Дескать, как бы заказать вторую. Суетится, одного толкнет, другого: «А еще-то у них можно?» «А как это по-ихнему будет?» Ну, измучил всех. Я и говорю: «Да просто».

Подзываю жестом официанта и с серьезным видом ему: «Цунь, мунь, бунь, чуань, хуань…» А сам незаметно пальцем на бифштекс указываю. Тот радостно кивает головой, руками машет, мол, все понял, сейчас все будет, и приносит еще одну тарелку с буйволом. Народ ошеломленно уставился на меня. Дела! Бубукин индонезийский выучил! Куховаренко несколько кусков отрезал и насытился, тарелку отодвинул, но поздно, я уже вошел в роль.

– Да ты что! Заказал второй и не доешь? Это для них серьезное оскорбление. Скандалом пахнет. Все равно, что у нас хлеб оставлять. Tы знаешь, как им тяжело на этих буйволов охотиться?

Вот он бедняга пыхтел, краснел, но доел все до последнего кусочка. Потом дня два животом мучился.

Ездили мы вглубь острова, по существу в джунгли, на экскурсию. По дороге шустрая обезьяна сорвала у Юрки Ковалева фуражку от солнца и сидит на ветке, на зуб пробует. Нам в радость, остановились, давай по дереву палкой долбить, шуметь, чтобы заполучить обратно фуражку, побывавшую в лапах диких обезьян. А она в ответ стала в нас швыряться кокосами, по пять-шесть килограммов весом. Мы скорей на машины и газу дали. Единственное наше поражение в Индонезии.

Привезли нас в какое-то племя. Оно уже, конечно, окультуренное экскурсионное. Все у них, как по сценарию для туристов. При нас молодой парень быстрее обезьяны залез на пальму и принес кокосового молока. Затем они минут сорок исполняли танец «Убийство дракона». Я не совсем, правда, понял. Танцор то ли олицетворял охотника, то ли дракона, а может обоих сразу. Короче, он строил зверские рожи и размахивал ножом. А потом даже до крови надрезал себе грудь. А я, как назло, оказался в первом ряду, он в метре от меня. Страшно стало, вдруг его моя лысина привлечет. Я уж крикнул Гене Забелину:

– Чего так далеко стоишь, не видно же ничего! Иди, посмотри поближе.

И, как щитом, им прикрылся.

Летели назад в декабре. Искупались напоследок в Индийском океане, температура воды двадцать пять градусов. А воздуха – плюс тридцать пять. И самолетом через Новосибирск, где термометр показывал минус сорок. Там была дозаправка, и нас вывели в аэропорт. Люди в тулупах, ушанках ходят. Но мы-то привыкли к перепадам температур, а летел с нами немец до Москвы, так тот в индонезийских каучуковых ботинках, наверное, сорок первый год вспомнил. А еще тут Юрка Ковалев. У него был хронический насморк. Пока находились в самолете, весь платок мокрый стал. Он взял, в ладонь высморкался и стряхнул. И попал несчастному немцу прямо на ботинок. Тот хотел об снег стереть, а сопля зеленая сразу замерзла, в ледышку превратилась.

В аэропорту его окончательно добил массажист Павел Михайлович Мысин. Нам дали талоны, можно было перекусить чай, кофе бутерброды. Сели за общий стол, и немец рядом, никак не успокоится. Мысин взял свой бутерброд и сразу съел, а у немца все по культурному. Он булочку разрезал ножом, положил туда колбасу, отодвинул в сторону и стал размешивать кофе. Пал Михалыч видит такое дело, колбаса бесхозная лежит, взял эту булочку и слопал. Немец даже кофе не стал пить, встал и ушел. Тогда Борис Андреич Аркадьев и говорит: