Лев Филатов - Обо всем по порядку: Репортаж о репортаже Страница 13

1938.  «Спартак» — «Динамо» (Ленинград) 0:4. А. Старостин все чаще стал играть третьего бека, и совершенно напрасно».

«Москва — Киев 2:0. Украинцы, как всегда, играли технично и красиво, но по голу не били. Очень хорош был вратарь Трусевич».

«Спартак» — «Динамо» (Ростов) 7:1. Голов что-то многовато. Выделю чудесный бросок Жмелькова, от­бившего пенальти».

1939. «Динамо» — «Торпедо» 4:1. Сказывалось отсутствие капитана торпедовцев Маслова. Молодой Трофимов с подачи прекрасно игравшего Якушина забил неопровержимый гол».

«ЦДКА — «Динамо» (Киев) 0:2. Слухи о силе ЦДКА достигали титанических размеров, хотелось проверить. Киевляне не напугались. Со штрафного сильнейший мяч забил Кузьменко. Этот хавбек успе­вал всюду, провел матч блестяще».

«Спартак» — «Локомотив» 2:0. «Спартаку» били пенальти, но Жмельков необъяснимо отбил. За минуту до конца — еще пенальти, локомотивец ударил выше штанги, наверное, норовил попасть в недосягаемый угол, боясь Жмелькова».

«Металлург» — «Торпедо» 4:3. Страшный нажим металлургов. Правый край Бесков продирается вплот­ную к воротам и забивает — 3:3. Еще нажим, и победа. Очень понравился Бесков».

«ЦДКА — «Электрик» (Ленинград) 6:1. Состав ЦДКА необычен, в центре пятерки — Федотов. Лучшей игры нападения в сезоне я не видел. Федотова, по правде говоря, хвалить не оригинально, лучший фор­вард страны, и все сказано».

1940. «4 июня, открытие стадиона «Динамо». Матч «Динамо» — «Динамо» (Киев) 8: 5, который долгие го­ды будут вспоминать болельщики. Вот как шел счет: 1:0, 1:2, 2:2, 5:2 5:3, 8:3, 8 : 5. Просто чудеса, стади­он не замолкал ни на минуту! Превосходный матч!»

«1 сентября. «Динамо» — «Спартак» 5:1. Пять про­пущенных мячей, из них четыре во втором тайме — случай единственный в истории «Спартака», еще нося­щего звание чемпиона. Динамовцы играли замечатель­но, с колоссальным желанием выиграть. Победа их заслуженна, хотя размеры ее чересчур катастрофичны. Игра у «Спартака» выдохлась. Красные майки с белой полосой ждут молодых игроков. Когда те придут, «Спартак» снова станет чемпионом, хотя, возможно, играть будет иначе, чем в свои знаменитые сезоны 1938—1939 годов. Обычная жизненная история».

1941. «29 июня: «Спартак» — сборная профсоюзов 6:1. Товарищеский матч на стадионе «Сталинец». Вой­на. Народу почти никого. В первом тайме «Спартак» вышел в одном составе, после перерыва были замене­ны семь игроков. Счет открыл, как все чаще бывает, полузащитник Рязанцев. После этого полное преиму­щество «Спартака». Не знаю, можно ли ему верить, профсоюзники ни на чем не настаивали, только Поно­марев смотрелся, он и забил. Раньше я с такого матча шел бы окрыленный, а теперь и чемпионату конец, и всей прежней жизни тоже».

Сегодня мне доставляет удовольствие, что юный болельщик с востока высмотрел и оценил талант Гри­гория Федотова, яркую игру киевлян Николая Трусевича и Ивана Кузьменко, расстрелянных в войну ок­купантами, метеором сверкнувшего вратаря Владис­лава Жмелькова, удачи Валентина Гранаткина, Миха­ила Якушина, Виктора Маслова, Константина Бескова, впоследствии ставших руководителями и тре­нерами.

С другой стороны, как выясняется, этот болельщик поторопился назвать «чудесным» счет 8:5. Борис Ан­дреевич Аркадьев, в 1940 году тренировавший мо­сковское «Динамо», когда я много позже напомнил ему об этом матче, назвал его «ужасающим» и был прав: чудеса творились в решете. И, не разобравшись, упрекнул Андрея Старостина за то, что тот, согласно новым тактическим веяниям, перевоплотился в центра­льного защитника.

В январе сорокового в МГУ была объявлена встре­ча с Николаем Старостиным, руководителем «Спарта­ка». Билеты были куплены заранее. Признаться, суще­ствовало опасение: впервые представителя футбольно­го сословия нам предстояло видеть не издали, на поле, а слушать. Ну, как оконфузится, и увянут наши уши?

Опасения исчезли сразу. Высокий, статный, густо­бровый мужчина, с речью неторопливой, обдуманной, пересыпанной оборотами, словно бы из пьес Остро­вского, ни единого жеста не к месту, он завладел аудиторией по праву знаний, красноречия и властно­сти. Не помню, что он нам излагал и внушал, но то, что мы, придиры, скептики, были восхищены им са­мим,— помню.

Потом я уразумел, что футболу, кроме играющих и руководящих, позарез необходимы люди, способные его приподнимать, открывать в нем затаенное, переки­дывать мостики со стадионов в города, обнажать душу игры, души игроков. Эти люди — не из «лекторской группы», не из «комиссии пропаганды», не назначен­ные. Они могут быть кем угодно, пусть рядовыми болельщиками, но им дано различать, угадывать в футболе много больше того, что он предлагает за свои урочные полтора часа. Благодаря им футбол, к счастью, не сходит на нет, до скелетной тренерской схемы. Дарованием такого рода богато наделен Нико­лай Петрович Старостин.

Нет, строго по порядку не получается, снова забе­жал вперед. Как видно, иначе и не выйдет, коль скоро прикасаешься к тем, особенным, годам.

Прибегну к помощи фильма «Покаяние», всколых­нувшего нас в восемьдесят седьмом. Представьте себе, что его зловещий герой, в пенсне, с бычьей шеей, в юные годы поигрывал в футбол, а когда взмыл к власти, счел себе за удовольствие властвовать и на зеленых полях. Мартын Иванович Мержанов однажды рассказал мне, что в молодые годы судил матч и уда­лил за грубость с ноля игрока Берию, того самого, который потом стал носить пенсне, известное по пор­третам. И много-много лет Мержанов молчал об этом происшествии, опасаясь, как бы тот, им обиженный, не ровен час, не вспомнил об обидчике. Так вот, человек в пенсне, реальный, а не из фильма, получив страшную власть, разумеется, не мог смириться с тем, чтобы у подведомственных ему команд, а значит, у него лично, кто-то уводил из-под носа победы. «Спартак», возглавляемый братьями Старостиными, уводил. До поры до времени это ему сходило с рук. Едва началась война, мстительная, злопамятная душа исхитрилась, и группа спартаковцев, в том числе все четыре брата Старостины, была арестована и осуждена на длитель­ные сроки. Вернулись они двенадцать лет спустя.

Несчастное это событие в то время удивить не могло. А после войны, когда в полную силу пошел футбол, радуя и веселя, мы с грустью смотрели на прозябавший, надломленный «Спартак» и не могли не вспоминать братьев Старостиных, которые, по нашим представлениям, не позволили бы команде впасть в оскудение. В этом нас убеждало и воспоминание о Николае Старостине, запомнившемся на кафедре в университетской аудитории.

В послевоенных справочниках братьев Старостиных называли «и другие». Вот она передо мной, книжица 1949 года издания. Кстати сказать, отличная, гарантирован­ная именем автора — А. Перель, из нее до сих пор черпают. Александр Семенович, педант, не прощавший крохотного вранья, ворчавший не раз на моих глазах на Константина Есенина за какие-то для меня неуловимые вольности в цифири, в этом своем справочнике в описа­нии финала Кубка 1938 года написал: «Дважды В. Семенов пробивал защиту «Электрика». Бедный Алек­сандр Семенович! Каково было ему выводить эту строч­ку, когда многие помнили, что Семенов забил третий гол, а второй — Андрей Старостин. В моем дневничке зафик­сировано: «Метров с тридцати Старостин бьет штраф­ной, и мяч идет мимо «стенки» в угол ворот ленинград­цев». И сам Перель — можно не сомневаться — присут­ствовал на том финале, все знал и помнил. А каково было Семенову принять на себя «криминальный» гол?

Немало ошибок в хрониках. Большей частью они проскакивают глупо, придираться к ним неблагород­но. Эта «ошибка» долго стояла как кость в горле. Когда я познакомился с Перелем, мне духу не хватило напомнить ему ту строчку, знал, что брошу соль на рану. Такой вот микроскопический факт...

«Тридцать седьмой». Сейчас мы произносим на­звание этого года и приостанавливаемся: секунда мо­лчания.

Если же я вспомню себя, несовершеннолетнего бо­лельщика, то для меня год тот был совсем не плох. Победа «Спартака» над басками, потом поездки в Ан­тверпен и Париж, где он выиграл два турнира, что по тем временам было крупнейшим событием. Полагает­ся прибавить и победу над «Динамо» в первом круге 1:0—праздник души. Так это все и засело в дальнем углу памяти.

То, о чем мне предстоит рассказать, произошло лет тридцать спустя, в шестидесятых. Поразительно, даже неправдоподобно для репортера, но я не помню ни года, ни города.

Двое командированных, Андрей Петрович Старо­стин и автор этих строк, оказались поселенными в од­ном гостиничном номере. Отужинали мы в ресторане поздно, и ничего иного не оставалось, как лечь спать. Погасили свет, а сна ни в одном глазу. И как бывает в таких случаях, прислушивались друг к другу.

— Не спите? — деликатно справился Андрей Пет­рович.

И тут он принялся рассказывать свою «одиссею». В темноте и тишине. Только голос, мягкий бас. Ничто не отвлекало: ни внешность, ни жестикуляция рас­сказчика, ни комнатная обстановка. Один голос. Не знаю, чем было вызвано его нечаянное побуждение, быть может, и тем, что ему было известно о моей контуженности от тех же разрывов, которыми тяжело ранен был он.