Диего Марадона - Я - эль Диего Страница 2

Это то, что я хочу вам передать: я закалился и стал более крепким, поскольку жил во Фьорито, но ощущения никогда не поменяются. И они не изменят меня. Я хочу передать всем, что те кумиры и идолы, которым люди поклоняются в своих домах, живут рядом с ними и такие же люди из плоти и крови как они сами. Они не на телеэкранах и страницах журналов, они здесь… Поэтому я всегда говорю, что я не собираюсь быть примером для подражания. Разве что только для моих дочерей; только им я должен, и только они могут меня судить.

И правда то, что благодаря моему старику я никогда не был голодным. Поэтому у меня были крепкие ноги, несмотря на то, что сам я выглядел довольно субтильным. В соседних домах дети ели не каждый день, и по этой причине уставали раньше меня. В этом плане я выгодно отличался от остальных. Я никогда не думал, слышите – никогда, о том, что рожден для того чтобы играть в футбол, что со мной будет происходить то, что потом произошло. Я мечтал, в частности о том, что меня покажут по телевизору, а когда я был уже более известен, то сказал, что мечтаю о том, чтобы сыграть на Мундиале и стать чемпионом мира в составе сборной Аргентины. Но спросите любого – в то время об этом мечтал каждый аргентинский мальчишка. Я чувствовал, что с мячом я отличаюсь от остальных, и с мячом я выходил победителем из любой сложной ситуации.

Мы всегда играли по другую сторону от дома, на Семи Полянах. Это были огромные поля, некоторые из них имели ворота, а другие нет. Семь Полян, если бы вы были таким комплексом, которые есть сейчас, с синтетическим покрытием и прочими удобствами! У тех полей не было и в помине ничего такого, но нам они казались самыми прекрасными. Когда мы начинали носиться, поднималась такая пылища, что создавалось впечатление, будто мы играли в тумане на «Уэмбли».

Одно из этих полей принадлежало клубу моего старика «EstrellaRoja» («Красная Звезда»), на котором я иногда играл. Другое находилось в собственности «TresBanderas» («Трёх Знамён»), команды отца моего друга, Гойо Каррисо. «Красная Звезда» против «Трёх Знамён» это как «Бока» против «Ривера»! Наверное, для тех времен было обычным делом, когда отцы, которые без ума от футбола, заставляют играть своих пареньков за свои команды, и иногда – за деньги. Матч между этими командами был настоящим «класико»[4] района. Но с Гойо мы всегда были в хороших отношениях. В таких хороших, что однажды, в середине 1969 года в школе, где мы были товарищами по классу, он мне сказал:

— Диего, в прошлую субботу я был на тренировке «Архентинос Хуниорс», и мне сказали, чтобы я привел мальчишек на просмотр. Хочешь пойти?

— Не знаю, я должен спросить своего отца. Не знаю…

На самом деле я знал, что если попрошу своего отца, чтобы он меня туда отвел, он должен будет потратить деньги на билет и выкроить время из своего короткого отдыха. И это обстоятельство охлаждало мой пыл. Но как это всегда происходило, если я хотел о чем-либо поговорить с отцом, то рассказывал об этом маме… И Тота, как всегда, поведала об этом отцу и оказалось, что он согласился сводить меня на просмотр и посмотреть, что из этого может выйти. Узнав об этом, я понесся к дому Гойо быстрее, чем Бен Джонсон. До него было что-то около трёх километров, я пробежал Семь Полян, примчался туда на последнем издыхании и сказал: «Гойо, я иду, иду, мне разрешили! Когда это будет?». Оставалось всего несколько дней, но для меня они тянулись словно столетие.

С моим отцом мы нашли Гойо и Монтаньиту, другого паренька из нашего района, который также хорошо играл в футбол. Из Фьорито на просмотр отправилась целая куча детей, но мы втроем пошли вместе и в итоге взяли всех нас троих.

Даже сама поездка была приключением. Я впервые в своей жизни отправился по пути, который потом проходил тысячи раз. Из Фьорито мы выехали на «зелёном», как мы называли 28-й автобус, и в Помпейе пересели на 44-й для того, чтобы добраться до Лас Мальвинас, где тренировались «Архентинос». Для меня тогда перебраться через мост Альсина было равнозначно переходу через Манхэттенский мост. Когда мы добрались до Лас Мальвинас, с неба лило так, что нам не разрешили играть, заявив, что нужно беречь газон. Какое разочарование! Думаю, что если бы дети начали плакать, они бы залили слезами всё вокруг. Тогда Франсис, чудо-человек, заправлявший там всеми делами, сказал: «Не выдумывайте проблем на свою голову, сейчас мы возьмем колымагу дона Яйо и отправимся на стадион «Парке Сааведра», где сможем играть».

Франсис – это Франсиско Грегорио Корнехо, основатель «Лос Себольитас» («Луковок»), группы мальчиков 60-го года рождения, собранной для того, чтобы к 14 годам «Архентинос Хуниорс» могли сделать их своей собственностью и заявить для участия в первенстве 9-го дивизиона. А дон Яйо – это Хосе Эмилио Тротта, его помощник примерно того же возраста, который развозил нас на своем грузовичке.

На «Парке Сааведра» собрались две команды, и мне выпало играть в одной команде с Гойо. Хотя мы с ним всегда были соперниками, мы сразу нашли взаимопонимание и показали себя с наилучшей стороны. Я бил по воротам, как только умел, забил пару мячей, не помню точно сколько. Помню, что Франсис сказал Гойо, чтобы он продолжал играть, а меня с серьезным лицом подозвал к себе. Он не мог поверить, что мне было девять лет.

— Детка, это правда, что ты с 1960 года?

— Да, дон Франсис…

— Посмотрим… Покажи мне свои документы.

— Я забыл их дома…

Это было действительно так, но он мне не поверил. Впоследствии он сообщил мне, что посчитал меня тогда врунишкой.

К тому времени он уже стал другом моего отца, который делился с ним и с доном Яйо самым сокровенным, как будто бы это были члены его семьи. Из-за этого доверия я в итоге остановил свой выбор именно на «Архентинос Хуниорс» и ни на какой другой команде. Из того района, где мы жили, я мог отправиться в «Индепендьенте» или в «Ланус»… О «Ривере» я даже и не думал… Если бы я мог выбирать сейчас, я бы выбрал «Боку». В тот период, когда я формировался как игрок, я был влюблен в Бочини. Я влюбился в него со страшной силой и должен сознаться, что в начале семидесятых я болел за «Индепендьенте» в Кубке Либертадорес, когда уже готовился перейти из «Лос Себольитас» в девятый дивизион. Бочини меня просто очаровал! Бочини… и Бертони. «Стенки», которые разыгрывали Бочини и Бертони, навсегда отложились у меня в памяти, и некоторые из тех приемов, что они использовали, я бы занес в историю мирового футбола. Также мне нравился Бето Алонсо, поскольку он был левшой, и мне казалось (не знаю, так ли это на самом деле), что левши играют более зрелищно. Лучшим примером в этом смысле был Ривелиньо. Думаю, что «Боке» в то время не хватало именно Бочини. Он обыгрывал защитников одной левой, а я смотрел и думал: «Этого не может быть, это неподвластно моему разуму. Я обыгрываю одного, а затем должен бежать дальше, чтобы сделать пас партнеру». «эль Боча» не бежал дальше с мячом, он выжидал и так же успешно сажал защитников на задницы. Когда мне было 16 лет, ходили слухи, что меня хотел купить «Индепендьенте»; тогда я просто мечтал сыграть вместе с Бочини, и впоследствии это произошло.

Но я внимательно наблюдал за всеми лучшими футболистами страны и учился. Тем временем «Лос Себольитас» обыгрывали всех, кто становился на их пути. Мы одержали 136 побед подряд, они все записаны в тетрадке, которую мне потом подарили Франсис и дон Яйо. Клаудия до сих пор хранит ее как реликвию… Если бы мне засчитали все те голы, что я тогда забивал, их на моем счету сейчас было бы больше, чем у Пеле! Конечно, это сейчас нельзя проверить, но я знаю, что забивал очень много. Я также помню, что наша победная серия закончилась в Наварро. У нас была суперкоманда! И именно там, во Фьорито, я сделал свой первый шаг к тому, чтобы стать настоящим футболистом.

Я всегда играл, несмотря ни на что: однажды я вышел на поле весь забинтованный, с семью швами на руке. Как-то мы вместе обедали с Гойо у меня дома, и Тота попросила меня пойти поискать сифон для содовой. Мы выбежали вместе с Гойо, а по возвращении я с размаху врезался об угол. Это был страшный удар! Сифон взорвался, и осколками мне распороло всю руку. Мне было обидно за все: за сифон, за испуг Тоты, за взбучку от отца, и особенно я переживал насчет матча, который должен был состояться на следующий день – в субботу мы играли в Банфильде. Меня привели в больницу, где зашили и забинтовали так, что я стал похож на мумию.

На следующий день я уехал вместе с остальными ребятами на колымаге дона Яйо. Я боялся, что Франсис не поставит меня на игру и, может быть, устроит мне выволочку; наше к нему уважение граничило со страхом. И уже в раздевалке Франсис подозвал меня и спросил:

— Что у тебя с рукой, Марадона?

— Я упал и порезал ее, дон Франсис. Но я могу играть…

— Что?? С ума сошел?! В таком состоянии ты не можешь играть.

Я развернулся и вернулся на скамейку, кусая в кровь губы, чтобы не заплакать. Гойо это увидел и подошел к Франсису…