Александр Нилин - Видеозапись Страница 22

Стрельцов был интересен всем и помимо результата – его влияние на ход игры захватывало, независимо от того, чем закончилась игра.

Участие Стрельцова в матче, присутствие его в большом футболе само по себе становилось сюжетом.

Он не умел, не хотел скрывать, когда игра у него не клеилась, не получалась, – зрители, конечно, сердились на него, но одновременно и бывали покорены откровенностью большого игрока.

Как человек он раскрывался целиком как в удачных, так и в неудачных для себя играх…

Во втором круге уже невозможно было представить, что всего полгода назад «Торпедо» существовало, обходилось без Стрельцова.

…Лучшим игроком сезона шестьдесят пятого года вновь признали Валерия Воронина.

Но и Воронин в тот момент привлекал к себе меньше внимания, чем Стрельцов.

На чествовании «Торпедо» в Лужниках московской общественностью любое упоминание его имени выступавшими, любой намек на сыгранную им в прошедшем сезоне роль вызывали немедленную овацию в многотысячном зале.

Остальные сидящие на сцене чемпионы не выказывали и тени ревности. И всем своим видом выражали, что они тоже рады за Стрельцова.

А сам Стрельцов, как бы поднимаемый время от времени этой волной всеобщей доброжелательности над сценой и залом, выглядел по-прежнему естественным и распахнутым, несмотря на галстук и строгий костюм.

На банкете в Мячково слово Стрельцову предоставили после того, как выступили Иванов и Воронин. Капитан «Торпедо» произнес полагающиеся к случаю слова, Воронин сказал красиво и остроумно о рабочих руках, создающих автомашины, о руках, которые футболисты автозавода «рекламируют своими ногами». Стрельцов, уже раскрасневшийся, поднялся и с обычной своей открыто-простодушной улыбкой, без всякого драматизма и пафоса, очень обыденно сказал о том, о чем, видимо, только на таком торжестве и уместно было сказать: что после всего случившегося с ним он лучше, чем когда-либо, понимает, как повезло ему с тем, что жизнь его связана с автозаводом, что он был в «Торпедо» и вернулся в «Торпедо».

Был конец декабря. Ближе к полуночи, когда разговорами о последних матчах минувшего сезона временно завершилась тема футбола (вспомнили, как в решающей игре с «Черноморцем», когда Стрельцов не забил верный гол, Иванов попенял ему: «Что же ты мне, Эдик, не отдал мяч, я в шести шагах сзади был», – а Эдик ответил: «Ну неужели, Кузьма, я тебя не видел, просто не сомневался, что забью»), когда вышли из дому в морозную темноту, Стрельцов вдруг предложил: «Поставим елку в центре поля, которому мы всем обязаны…»

Он взял елку, и почти по пояс в снегу между деревьями мы двинулись к тренировочному полю «Торпедо»…

Как получилось… Я теснее всего соприкоснулся со спортивным миром, с футболом в период, когда от спортивной журналистики совершенно отошел.

Отошел, конечно, до смешного громко сказано, если учесть, что и при самом активном участии в ней я написал один коротенький очерк и несколько заметок, сотрудничая в газете внештатно.

Но у меня была, не забывайте (оправдываю я себя), перспектива, от которой я добровольно отказался.

Штатная должность не была мне заказана – только вместо «элитарного» отдела массовых видов мне предлагали начать в отделе (название сейчас точно не помню), связанном с наукой, с учебой. И бокс обещали за мной закрепить…

Однако я соблазнился «светской» жизнью в АПН. И когда меня позвали уже в отдел массовых видов «Спорта», я уже был не в состоянии с этой жизнью расстаться, несмотря на растущее подозрение, что много теряю, отказываясь от газетной работы, и что хорошего журналиста из меня уже никогда не выйдет.

Но, представьте, попал бы я к футболистам как спортивный газетчик – сложились бы у меня такие отношения е «Торпедо»? Навряд ли. Времени бы прежде всего не хватило на это приятельство. И потом, возможно, с газетчиком никто бы откровенничать не стал (хотя вижу: газетчики все равно всегда все знают). А так никто из футболистов ни строчки из мною написанного не читал, никто всерьез меня не принимал, просто считали, хороший парень (что, по-моему, тоже приятно, если действительно считали).

…Как все, начинающие литературные занятия, я подумывал о романе. Точного сюжета в голове не выстраивалось. Но сколько же я знал – чудилось мне – о моих новых знакомых, живущих необычной – с чем нельзя было не согласиться – жизнью.

К роману, однако, я и не приступал. Что же я писал вместо этого?

6

Хорошего боксера (и, наверное, не только боксера, но я сейчас исключительно о боксе) легко оценивать и судить, меньше вспоминая о том, что удалось, и подробнее говоря о том, что не свершилось, какие желания не исполнились.

Впрочем, я хочу рассказать о человеке, чьи дела на сегодня обстоят великолепно. О Викторе Агееве, чемпионе по боксу в первом среднем весе, то есть не превышающем семьдесят один килограмм. Боксеры говорят короче: «Работает в семьдесят один».

В минуту отдыха между раундами, когда секундант обмахивает полотенцем разгоряченного Агеева, усиленный железным эхом голос диктора сообщает собравшимся о заслугах этого боксера. Я почему-то боюсь повторять вслед за ним перечень достижений. Боюсь, вот к статистике перечня подключится память, всегда связанная с эмоциями, придвинутся вплотную личные воспоминания, и я забуду о том, что собирался сказать. Я встречу опять Агеева июльским днем, сразу после римского чемпионата, на центральной улице Москвы, возле Дома актера, увижу его в щегольских светлых брюках и коричневой замшевой курточке идущим сквозь толпу пешеходов, – красивого и знаменитого. Боюсь, потому что Агеев не слишком похоже выходит на фотографиях, решенных в плакатном стиле, с претензией на рекламу. Однажды сняли его таким образом и тираж цветных открыток отпечатали. И оказалось – преждевременно.

Мы познакомились с Агеевым в шестьдесят третьем году. В тот год он выиграл первенство Союза впервые. А я стажировался в спортивной редакции, и мне поручили о нем написать. Точнее, разрешили. Могли и без меня обойтись, но меня следовало учить, и, подобно тому, как ученику парикмахера доверяют побрить не самого требовательного клиента, мне доверили постричь на газетной полосе под бокс нового чемпиона. Агеева пригласили в редакцию, и он приехал после тренировки и поднялся на четвертый этаж.

Агеев не был тогда избалован известностью. Он даже спросил: «Вы меня видели на ринге?» Вместе с тем он не прибеднялся и, узнав, что я его видел, сказал: «Заметили, наверное, я боксирую не совсем обычно». Но определить эту необычность не умел или не хотел и объяснил, используя обычный термин: «Я работаю на контрах…»

Один путешественник вышел из пункта А, другой из пункта Б – арифметическая задача. Кто-то из путешественников выходит к месту встречи обязательно раньше. Жизненная ситуация…

Агеева взяли в сборную Союза после поражения, четвертого в его жизни. Он проиграл Шейнкману, двукратному чемпиону страны, но показался тренерам сборной перспективным, понравился. Данные прекрасные: рост, подвижность, реакция. Результаты совсем неплохие: всего четыре поражения из ста проведенных боев. И возраст подходящий: девятнадцать лет – можно еще кое-что успеть.

Взяв Агеева в сборную, тренеры надеялись помочь ему изменить, улучшить манеру боя – сделать ее солиднее, надежнее. Технику опять же считали несостоятельной, нерациональной.

Феноменом Агеева не признавали, но находили очень способным. Полагали: со временем сможет, если за ум возьмется. Пробовали его в «шестьдесят семь» и в «семьдесят один». Ставили (спарринг-партнером к корифеям – Тамулису и Лагутину.

Нельзя сказать, чтобы наставники были им особенно довольны, приходили от его прилежания в восторг. Агеев не хотел заменять манеру, упорствовал, замечания выслушивал, а делал по-своему. Главное, не поймешь, куда он гнет. То осторожничает – лишь бы ударов избежать, а сам вперед не идет. То рискует неоправданно. То строит все на опережении. То откуда-то появился нокаутирующий удар, и Агеев действует медленнее, ищет момент, чтобы решить бой одним ударом. Пожалуй, интересно, но хаос, неразбериха. Противника путает и сам путается. Или так и задумано?

В сборной дисциплина крутая – и отчислить недолго, не таких еще вундеркиндов видели. И отчислили бы, не побеждай он. Побеждает ведь всю дорогу, словно какой-нибудь Кассиус Клей. Относились к этим победам не всерьез, жалели: парень губит себя, ничего, словит пару сильных ударов, посидит на полу – поумнеет, смешно, честное слово, везет чудакам, не умеют ничего толком делать на ринге, а везет, грамотные боксеры им проигрывают бог знает почему.

С другой стороны, победы есть победы. Агеев берет реванш у Шейнкмана. В шестьдесят втором году становится серебряным призером первенства страны. (Финальный бой с Тамулисом не состоялся: легкомысленный Агеев объелся мороженым накануне, и врачи не выпустили его с ангиной на ринг.)