Татьяна Любецкая - Контрапункт Страница 23

Он обладал бесценным качеством не просто забивать, хотя само по себе это отнюдь не просто, но делать это в самый ответственный, самый нужный – решающий – момент. Так было, например, в знаменитой игре чемпионата страны 1948 года, в олимпийских матчах в Котке и Тампере, а также во встречах с англичанами в том «сногсшибательном» динамовском турне по Англии. Он забил тогда голы и «Челси», и «Кардифф-сити», он же распечатал ворота знаменитого «Арсенала», побывав при этом в нокдауне от коленки защитника Джода. (И именно он, Бобров, забил «Арсеналу» решающий– четвертый – гол.) С тех пор защитники всех команд, мастей – футбола и хоккея – будут безжалостно «ломать» знаменитого форварда.

Но, как говорят, это не вызывало в нем ответного озлобления. Бесчисленные травмы, нанесенные ему стопперами, он воспринимал с некоей гордой покорностью, словно сознавая, что «обидчики» как-то обделены за счет столь щедро отпущенного ему таланта. Вообще, его всегда почитали счастливчиком, которому везет абсолютно во всем. В доказательство этого приводят обычно случай с его опозданием к авиарейсу (это случилось в 1949 году), когда погибла вся хоккейная команда ВВС (за которую он тогда выступал). Рассказывают и о другом авиапрецеденте, когда, будучи уже тренером сборной страны по хоккею, Бобров вновь опаздывал на самолет. Только на этот раз в связи с его отсутствием рейс был задержан. И это также относили к «везению» Боброва. Хотя в данном случае верней, быть может, говорить о невезении остальных пассажиров рейса – ведь им пришлось дожидаться опоздавшего!

…Мы встретились с Всеволодом Михайловичем в конце весны семьдесят девятого, и я была совершенно поражена – так добродушен и прост оказался «властитель дум футбольных». Его очень русское веселое лицо лишено было и намека на помпезность и величие. Одетый в «штатское» – простой, по слишком модный пиджак, неброская рубашка, – он как-то буднично сидел за столом в гостиной, и все же… И все же даже тут, дома, лишенный какого бы то ни было футбольного антуража, победного фона, кубков, призов и медалей (ничего этого не было вокруг), он излучал флюиды (импульсы, искры?) «спортивного гения». Я даже не могу объяснить, в чем это выражалось, но ощутила это сразу, лишь только мы разговорились. Впрочем, я несколько преувеличиваю – говорил в основном он.

С явным трудом, как о чем-то малозначимом, рассказывал он о себе (хотя говорить-то было о чем!), о своих победах – и вовсе вскользь, лишь в ответ на настойчивые мои вопросы. Зато о друзьях по ЦДКА, о Борисе Андреевиче – с готовностью, добротой и, я бы сказала, необычайно бережно.

Так, мне кажется, может говорить человек, которому по-настоящему дороги эти люди и который в самом деле обладает многими достоинствами и потому не снисходит до их афиширования, до саморекламы – нужды нет.

Должна сказать, мне было с кем сравнить. До Боброва я встретилась с другим известным футболистом, который с наслаждением беседовал со мной о собственных достижениях и, напротив, казалось, с явной неохотой – о других. Это было удивительно, потому что другие, тот же Бобров, нашли для него самые лестные слова. «Светлая личность», – сказал о нем Борис Андреевич. Правда, воспоминания эти относились к послевоенной поре, а человек, бывает, меняется. Этот человек сидел напротив меня очень важный, и за этой важностью трудно было разглядеть что-либо иное.

А Бобров, как кажется, вовсе не изменился и в свои пятьдесят семь лет сохранил и широту, и удаль, и оптимизм, и порыв, и вдохновение, а также все противоречия непростого своего характера – за его шумной, ослепительной славой, как известно, вечно тащился одиозный шлейф срывов, ошибок, чьих-то упреков и обид…

Однако обаяние, страсти, ошибки – все это, так сказать, вторично, нюансы личности были отмечены лишь вследствие его необыкновенной игры, то есть всего того, что он, как никто другой, умел делать на поле.

Так как же все-таки он играл? Что сделало его тем Бобровым, который доводил трибуны до экстаза, до исступления и проститься с которым пришли тысячи людей, Бобровым, «открытием» которого гордится немало достопочтенных граждан и о котором заспорили наконец целые виды спорта: кому более принадлежит талант его – футболу или хоккею?

Заезженного в спортивных репортажах слова «артист» нельзя все же избежать, если речь идет о Всеволоде Боброве. Вдохновенный, непринужденный, он выделялся на поле отличной сильной статью и тем неповторимым – природным – изяществом, которое никаким усердием приобретено и повторено быть не может. Он был в состоянии продержать на себе весь «спектакль» от начала до конца, и люди ходили на футбол «на Боброва».

Быть знакомым с ним – это уже означало для многих возвыситься над другими. Придворная суета околофутбольного мира!

«Всеволод – это игровой гений, – говорит Борис Андреевич, так до конца и не исчерпавший свои восторги перед этим футболистом. – Тончайшие премудрости игры он схватывал на лету, в то время как у других на это уходили месяцы и годы. Для того чтобы быть лучшим у себя в стране игроком одновременно в футболе, хоккее с мячом и хоккее с шайбой, одного таланта мало…»

Во всех спортивных играх он чувствовал себя в своей стихии. Рассказывают, что, впервые взяв теннисную ракетку в руки, он сразу заиграл так, точно делал это всю жизнь… Игра эта, впрочем, не увлекала его. Может быть, ему не хватало в ней простора?..

И все-таки – как он играл в футбол?

Очевидцы с восторгом твердят о редкой интуиции, пластичности, о небывалом, мощном рывке, о том, что это был «выдающийся мастер обводки», наконец, «гений прорыва» – эти слова нашел для него Евгений Евтушенко. О том, что, когда он получал мяч, ничто будто бы уже не могло остановить его на пути к воротам, о великолепной игре головой и, наконец, о «золотой ноге» Боброва – эпитет Вадима Синявского.

«Бобров был невероятно силен индивидуальной игрой, при том все делал непринужденно, словно шутя», – вспоминает Анатолий Башашкин.

«Из всех, кого я видел на футбольном поле, Бобров самый талантливый, других таких „звезд“ я не знаю», – говорил динамовский вратарь Алексей Хомич. Уж кто-кто, а вратари знали цену Всеволоду Боброву! Хомич же, наверное, как никто другой…

«Это мастер с гениальной игровой интуицией», – сказал о нем другой знаменитый страж ворот тех лет, венгр Дьюла Грошич. Он сказал это незадолго до Олимпийских игр в Хельсинки, сразу же после товарищеской встречи между венгерской и нашей сборными, в которой он, Грошич, распростертый в своей штрафной площадке и лихо обманутый Всеволодом Бобровым, имел возможность бессильно наблюдать, как тот спокойно, будто к себе домой, закатывает мяч в ворота прославленной венгерской сборной.

«О, это был великий, вдохновенный обманщик! – вспоминает Борис Андреевич. – Искусство финта, отточенность техники в сочетании с молниеносным тактическим мышлением и, я бы сказал, смекалкой делали Всеволода невероятно сильным в преодолении противника. Моменты „высшего вдохновения“ чередовались у него, казалось бы с совершенным безразличием…

Основным и решающим игровым умением Боброва, его „коньком“ (и футболиста, и хоккеиста) была, бесспорно, обводка, в искусстве которой он превосходил всех своих предшественников и современников. Это был непревзойденный дриблер – его индивидуальное проникновение сквозь оборону противника было совершенно исключительно…»

Но, кстати, именно за индивидуализм Боброва в свое время часто поругивали. И, по мнению Бориса Андреевича, совершенно напрасно: «Если игрок очарован дриблингом, следует довести его искусство обводки до виртуозности, и тогда он, бесспорно, нужен команде. Если же возможности достичь наивысшего мастерства нет, а игрок по-прежнему увлечен дриблингом и игнорирует при этом игру в пас, он становится невыгоден команде, и с ним целесообразнее всего расстаться».

Но Бобров-то как раз и был виртуозом.

Вообще же, огульное отношение к индивидуальной игре как к чему-то противостоящему коллективным усилиям команды, с точки зрения Аркадьева, в корне неверно, ибо обводка и пас ни в коей мере не исключают друг друга, а дополняют и являются единым действием игры, в котором каждый метод, не дополненный другим, почти совершенно теряет свою силу.

Комапды, имеющие сильных «индивидуалистов», могут очень интересно и остро строить игру, ибо талант, как нарушитель привычных норм и пределов, выходит на поле и начинает задавать задачи, на которые у противника нет готового ответа в плане игры… «К сожалению, – говорит Борис Андреевич, – виртуозы-„индивидуалисты“ нападения становятся дефицитом в нашем футболе, и тренеры должны заняться воспитанием и выучкой асов, ибо без них никогда одиннадцать игровых единиц не станут футбольной командой высокого класса».

Как та, к примеру, команда – «одиннадцати лейтенантов», где практически не было слабых мест, где каждый владел мастерством футбольной игры, где, наконец, все как один были красавцы – так уверяют очевидцы, – и девушки их любили, а болельщики ими бредили.