По прозвищю "Царь" - Мостовой Александр Страница 24

— Так, чтобы в десять завтра были. Вечером обязательно позвоню вам на базу, проверю, как вы там.

И действительно звонил, и если нас там не было, сразу же перезванивал Шале домой. Если и там нас нет, то сразу начинал нас искать. Да мы и сами перезванивали на базу, спрашивали, не звонил ли нам кто. Там отвечали:

— А как же — Жиляев. Просил перезвонить, Перезванивали. Владимирыч сразу:

— Вы где?

— Да тут, в одном местечке.

— Срочно домой, завтра тренировка.

Кто из нас с Игорем вызывал больший интерес у представительниц противоположного пола? Наверное, я. Хотя в плане девушек у нас были разные вкусы. Шале нравились шебутные девчонки — такие же, как и он сам. А я больше любил скромниц, которые сидели в сторонке и молчали. Так что особых проблем в плане «дележа» у нас не было. Если девчонка задорная и веселая, я сразу понимал, что на нее клюнет Шаля, потому что это его тип. Мне не нравится, когда девушка слишком активная. А если она была скромной, Игорь сразу говорил:

— О, Мост, это твоя!

Проблем, куда водить девушек, у нас тоже не было. Всегда имелись свои места.

А потом мы с Шалей получили квартиры в одном доме в Сокольниках, и даже в одном подъезде. Только этажи разные — он на одиннадцатом, я на седьмом. И многие вечера мы проводили уже здесь. Здесь же стали плотнее общаться с Колькой Писаревым.

Иногда Шаля мог и не заходить в свою квартиру. У меня все было. И холодильник в том числе постоянно был полон (спасибо маме). Заскакивали, перекусывали и опять убегали.

Если Шалимов находился в плохой форме, бывало, что тренеры говорили мне: ну что ж ты, Мост, не уследил? Иной раз ударит Игорь на тренировке пару раз подряд «в молоко» — гораздо выше ворот, и меня сразу спрашивают:

— Вы где вчера куролесили-то? Что Шаля там ел? И главное, что пил?

Но что любопытно, Шаля был в том «Спартаке» одним из немногих, на кого все эти гулянки практически не влияли. Он казался двужильным. И на тренировках носился без остановки столько, сколько нужно. Недаром худой был и весил при своем высоком росте всего 60 килограмм. Все уставали, а он нет. И не скажешь, что ночью гулял. Я иногда даже возмущался:

— Сколько ты можешь бегать? Как тебе это удается?

— Ну а что? — удивлялся он. — Если сказали надо, значит, надо.

Бывало, что мы и ссорились с Игорем. Но эти ссоры были не злыми. Допустим, на тренировке он не отдает мне пас, и я заводился:

— Ты что, блин, мячом не делишься?

— Да пошел ты!

— Чего?

— Да ничего. Тренируйся себе.

Впрочем, мы сразу забывали о таких эпизодах. Отходил я тоже легко. Иной раз разозлишься, начнешь кричать, а потом словно сигнал к тебе приходит: все, хорош, успокойся, И все снова забывалось. До драк дело не доходило. Впрочем, Шаля и сам понимал, что со мной лучше не схлестываться - Я был известный драчун. Хотя пару сильных конфликтов на тренировках у нас все-таки случилось. Однажды играли друг против друга в двухсторонке, а Шаля, как обычно, бегал без остановки. В один из моментов мне это надоело:

— Хорош уже носиться, остановись! А он в ответ:

— Чего кричишь-то? Давай лучше догони, отними мячик!

Завелся. Бегу за ним. Догоняю. И как дам сзади по ногам! Даже тренировку прервали. Был еще случай — играли в квадрат в манеже. Я долго находился в центре и не мог отнять мяч. В итоге разозлился и снова въехал в Игоря, да так, что Романцев убрал меня с тренировки.

— Иди остынь посиди, — сказал Олег Иванович. Причем Шаля-то как раз не обиделся. Он понимал, что я действительно не могу столько бегать.

Естественно, шутили друг над другом, но опять же по-доброму. Над внешностью прикалывались, над одеждой.

Вырядится он в странный спортивный костюм, и я ему говорю: «Ну, ты прям какой-то Брюс Ли».

Однажды я и сам стал объектом для шуток — и не только со стороны Шали, но и всех остальных футболистов «Спартака». Произошло это после того, как я забил свой знаменитый гол харьковскому «Металлисту» в манеже, обыграв перед решающим ударом шесть человек. «Футбольное обозрение» признало этот гол лучшим в месяце. И мне вскоре сказали, что телекомментатор Владимир Перетурин специально приедет в манеж «Олимпийский», где мы тренировались, — делать со мной интервью.

Но буквально за несколько дней до съемок произошла любопытная история. Анатолий Бышовец, который руководил сборной СССР, строго-настрого приказал футболистам с длинными волосами подстричься.

— Если не сходите в парикмахерскую, на следующий сбор можете не приезжать, — сказал он как отрезал.

Пришлось подчиниться. Васька Кульков затащил меня в какую-то парикмахерскую на Арбате. Закрыли мне голову и начали стричь. Долго так. Я взмолился: когда вы наконец закончите? А когда мне открыли лицо и дали увидеть себя в зеркало, я чуть не заплакал. Зрелище было ужасным — меня постригли так коротко, что я сам себя не узнавал.

Я очень любил длинные волосы. Тогда была такая мода. Многие западные футболисты отращивали шевелюру, и мы стремились им подражать. Однажды кто-то из знакомых даже подарил мне специальный гель для роста волос. Я мазался им день и ночь. А тут мне в один момент все остригли. И случилось это буквально за два дня до этого интервью. Когда потом себя со стороны на телеэкране увидел, ужаснулся. Да и ребята подбавили жару:

— Да, Мост, причесочка что надо, модельная.

Шаля тоже ухохатывался надо мной. Веселые, словом, были времена.

На поле мы с Шалимовым понимали друг друга от и до, как и Федор с Радиком — с полувзгляда, полудыхания.

Шаля знал, куда я отпасую в следующую секунду, и уже бежал в эту зону. А я знал, как он остановит мяч, как уберет его под себя, куда затем отдаст передачу. Самый памятный совместный гол? Возможно, «Марселю» в полуфинальном матче Кубка чемпионов. Я прошел по краю, прострелил, и он точно пробил головой. Еще вспоминается гол в ворота чешской «Спарты», Я оставил Шале мяч пяткой, и он технично, в одно касание, поразил ворота соперников.

Когда пошла первая волна отъезда советских футболистов за рубеж, мы с Игорем строили планы: вот бы вместе уехать в какой-нибудь западный клуб. И так случилось, что его и динамовца Игоря Колыванова летом 1991 года позвали в итальянскую «Фоджу». У меня, естественно, возникло огромное желание поехать вместе с ними. Начал интересоваться, возможно ли организовать и мой трансфер? Но мне отказали, мотивировав это тем, что на позиции «под нападающими» у итальянцев уже есть свой футболист. Ух и расстроился же я тогда! Думал: ну почему судьба так несправедлива? Почему я снова оказался отрезанным, как и летом 1990 года, когда на чемпионат мира взяли не меня, а Игоря? Но делать было нечего — и я решил ждать своего часа.

…Разумеется, мы продолжали общаться с Игорем. Он едва ли не каждый день звонил мне в Москву, интересовался новостями. В Италии Шале было непросто — все-таки уехал в другую страну, где все чужое и не такое, к чему он привык у нас. А буквально через полгода после этого за границу уеду и я — в лиссабонскую «Бенфику». По мере возможностей мы будем продолжать общаться — вплоть до моего отъезда на чемпионат мира в Америку.

Нашумевшая история с «письмом четырнадцати», призывающим к смене руководства национальной команды, зародилась, конечно же, еще до памятной игры в Греции. В сборной уже давно присутствовала нервозная обстановка. И не потому, что мы плохо играли — с этим-то как раз все было в порядке. Все изначально шло к тому, что мы выйдем из группы и поедем на чемпионат мира в Америку. Но в сборной в те годы всегда возникали проблемы. Как в то время всех обманывали, так обманывали и нас. Сейчас об этом смешно говорить и кажется мелочью… Но тогда подобные вещи были для нас вовсе не мелочами. Вдобавок к этому целую группу игроков не устраивал тренер Павел Садырин.

Конечно же, меня он тоже не устраивал. Я при этом тренере практически не играл — провел за сборную считанное количество матчей. Обижался, конечно. Думал: как же так, я же не последний игрок? Хотя умом понимал: до этого Садырин тренировал ЦСКА, значит, он по большей части будет доверять своим ставленникам, армейцам. С другой стороны, я почти не имел игровой практики и в «Бенфике». Понимал, если вызовут — надо ехать. Если нет — так тому и быть.