Анатолий Тарасов - Горбунов Александр Аркадьевич Страница 33

Присутствовали все члены правительства. Хрущев, разумеется, не знал, что это его последняя встреча со спортсменами и тренерами: осенью того же года соратники по партии отправят его в отставку, и летних олимпийцев будет приветствовать уже другая группа руководителей во главе с Леонидом Брежневым.

А тогда, в феврале, Тарасов подбил Чернышева обратиться непосредственно к Хрущеву, чтобы заручиться его благословением на проведение матчей с канадскими профессионалами. В те времена существовали международные правила, согласно которым хоккеист, даже одну минуту сыгравший против профи, не имел потом права участвовать в чемпионатах мира и Олимпийских играх.

Запланировав поход к главе государства, Тарасов и Чернышев всё просчитали. Они были уверены, что в стране можно было создать две команды, одна из которых и играла бы на Олимпиадах. Зато другая, проведя матчи с профессионалами, продолжала бы выступления на чемпионатах мира. Оба тренера пребывали в твердом убеждении: пора выходить на профи.

«Договорились, что идем к Хрущеву, — вспоминал Тарасов. — Сами, конечно, выпили. Закуска хорошая. Игрокам тоже разрешили. Они — олимпийские чемпионы. И вдруг Никиту Сергеевича возмутило выступление Протопопова (знаменитого фигуриста. — А. Г.). Он сказал: “Никита Сергеевич, как же мы можем стать олимпийскими чемпионами, если у них — в Канаде, в других странах — столько-то катков, а у нас…” Тогда Никита не дал ему договорить — а он, видимо, шлепнул прилично, — и начал говорить сам: “Протопопов, ты считаешь, что я премьер по фигурному катанию? Народу жить негде! Народу кушать нечего! А он о своем фигурном катании…”».

Перепалка Протопопова с Хрущевым на этом не завершилась. Олег Протопопов со своей супругой и партнершей Людмилой Белоусовой, как и Тарасов с Чернышевым, заранее запланировали провести серьезный разговор с руководителем страны и по завершении протокольной части встречи сделали это. «Никита Сергеевич! — сказал фигурист. — В Ленинграде до сих пор нет катка с искусственным льдом. Когда же горожане смогут увидеть своих чемпионов? Говорят, есть какой-то ваш приказ, запрещающий это. Пожалуйста, отмените его». «Какой приказ? — взорвался Хрущев. — Кто вам это сказал?» — «Машин, председатель Спорткомитета». Хрущев нахмурился и направил палец на Машина: «Что? Я подписал такой приказ?! Вы — жулик!» Машин чуть не упал. По свидетельству Белоусовой и Протопопова, спортивный начальник схватил Олега за локоть, начал давить, да так, что рука онемела, и забормотал: «Ну что в такой замечательный день говорить о каком-то катке. Давайте лучше выпьем за наших олимпийских чемпионов». Надо сказать, что беспрецедентная настойчивость фигуристов все же привела к тому, что через три года, к 50-летнему юбилею Октябрьской революции, дворец «Юбилейный» был построен.

Ну а насчет «шлепнул прилично» зоркий глаз Тарасова не ошибся. По свидетельству известного телекомментатора Наума Дымарского, «самый главный человек на этом вечере был, мягко выражаясь, немного не в форме, и общаться с ним было позволено только избранным…». Тарасову удалось тогда в числе избранных оказаться.

Для начала он отправился к министру обороны маршалу Малиновскому, с которым, конечно, был знаком: «Родион Яковлевич, можно попросить, чтобы вы пошли со мной к Никите Сергеевичу?» «А что у тебя?» — поинтересовался Малиновский. Тарасов рассказал. «Приходи ко мне завтра, — предложил министр. — Мы с тобой всё обговорим».

«Я почувствовал, — рассказывал Тарасов, — что он не за меня. Такой день! Мы — олимпийские чемпионы! Принесли славу советскому оружию, хоккею! А тут…» Обведя зал глазами, Тарасов понял, кто может ему помочь. Гагарин! Первый космонавт бывал на тренировках хоккеистов, однажды провел с ними вечер, отмечая на снятой в Снегирях даче завершение сезона. Гагарин сразу сказал Тарасову: «Пошли». «Пошли-то пошли, — знакомил Тарасов на всякий случай Гагарина с реальной обстановкой, — но он там бушует, премьер». «Ну и что, что бушует», — ответил Гагарин. Он направился напрямик в сторону Хрущева, Тарасов за ним. По пути Анатолий Владимирович немного отстал и подошел к Брежневу: «Леонид Ильич, мы вот с Гагариным идем к Никите Сергеевичу. Пойдемте с нами. Очень важный большой вопрос. Вы же хоккей любите». «А какой вопрос?» — спросил Брежнев. Тарасов вкратце объяснил: с профессионалами, дескать, надо встречаться… «Ты иди…» — вспоминал Тарасов ответ Брежнева. И добавлял: «Дисциплина была. Боялись Хрущева».

К Хрущеву подошли вместе с Гагариным. Гагарин представил: «Вот Тарасов, Анатолий Владимирович, знаменитый хоккейный тренер». Хрущев поздоровался: «Юра, давай выпьем. Да ладно тебе с этим хоккеем…» Тарасов набрался смелости и выпалил: «Нет, нет, Никита Сергеевич. Мы подошли к вам ради хоккея. Давайте вперед решим, а потом выпьем». «Что у тебя?» — спросил Хрущев. «Я ему рассказываю, — вспоминал Тарасов, — мы хотим проверить свои силы. Наши хоккеисты — чемпионы мира, чемпионы Олимпийских игр. Хотим встретиться с канадскими профессионалами. Хрущев участливо: “Просрете, наверное?” И вдруг кричит: “Леня!” Леня бежит. Он ему говорит, Никита Сергеевич, сверху вниз: “Вот здесь Тарасов пришел, просит, чтобы…” Брежнев без секундной паузы: “Он мне докладывал, надо разрешить”. Хрущев махнул рукой: “Да играйте вы!” И повторил, добавив к “играйте вы!” хорошую русскую присказку…»

«Всё, — продолжал Тарасов, — мне больше ничего не надо. Вот теперь и выпьем. Чокнулись, выпили. И я пошел, а по ходу, пока шел, взял у них там бутылку, там много у них, лишние. Вернулся к Аркадию, и мы выпили за успех советского хоккея».

Александр Яковлев, находившийся в то время в руководстве Отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС, как никто иной был осведомлен о зарождении идеи проведения матчей с канадскими профессионалами. По его словам, идея пошла от спортивных деятелей. «В первую очередь от Анатолия Тарасова и Аркадия Чернышева, — говорил он в интервью обозревателю газеты «Спорт-экспресс» Елене Вайцеховской. — Оба были страшно честолюбивы, особенно Тарасов. И, видимо, никак не могли смириться с тем, что советские хоккеисты, с одной стороны, заслуженно считались сильнейшими, а с другой — сфера их господства была ограничена рамками Европы. И в какой-то момент любые хоккейные разговоры на руководящем уровне стали неизменно сводиться к тому, что пришел момент сразиться с канадцами».

Яковлев не стал подтверждать бродившие слухи о том, что Тарасов якобы довольно долго сам высказывался против этой затеи. Заметил лишь, основываясь на личных ощущениях, что Тарасов, как показалось ему, «побаивался — но не самих матчей, а того, что команда не успеет к ним должным образом подготовиться. Постоянно держал в напряжении руководство Спорткомитета, чтобы не оказалась упущена ни одна мелочь».

В ЦК КПСС тогда мнения разделились. Брежнев, по словам Яковлева, «колебался, поскольку очень боялся проигрыша». Сектор спорта, входивший в Отдел агитации и пропаганды, был против матчей. Против был и КГБ, в котором, как всегда в те годы, перестраховывались, опасаясь побегов и провокаций. На канадскую часть серии-72 отправили, например, огромное количество соглядатаев из КГБ. Получилось не меньше трех на каждого игрока.

В значительной степени на окончательное решение Политбюро ЦК КПСС, рассматривавшего записку Агитпропа, повлиял первый за всю историю существования Советского Союза визит в Канаду в 1971 году председателя Совета министров СССР Алексея Косыгина. Яковлев был тогда исполняющим обязанности заведующего отделом, и он приложил руку к составлению записки. После серии-72 он попал в опалу, опубликовав в «Литературной газете» статью «Против антиисторизма»; 1 июня 1973 года его отправили в «номенклатурную ссылку» — послом в Канаду, где хоккея он насмотрелся досыта.

Дмитрий Рыжков, советский хоккейный журналист из «первого ряда», писал — ничем, правда, свое мнение не подтверждая, — что «дуэт тренеров сборной СССР — Аркадий Чернышев и Анатолий Тарасов — в бой с профессионалами не рвался». При этом Рыжков утверждал, что «разговоры о встречах советской сборной с профессионалами стали возникать в начале 70-х годов».