Валерий Хорев - круги на воде Страница 5

Наглядно представить себе соотношение сил и средств «во дни оны» нам, живущим в эпоху спутников и компьютеров, поможет простая картинка. Вообразите себе пусть даже очень крутого уличного громилу* сошедшегося с еще более ужасным спецназовцем при бронежилете, «сфере», электрошокере, «черемухе», пистолете и прочей профоснастке. Ну, и вдобавок ежедневный опыт усмирения лихих парней. На Окинаве такая пропорция являлась расхожей реальностью.

В целом техника была предельно упрощена, из нее ушло множество чисто ритуальных, вычурных и растянутых во времени элементов, пассов, изящных позиций и – прочего в том же духе. Экспертом была смерть, и только безумцу могло прийти в голову разводить руками, вдыхать и выдыхать, шипеть и приседать перед абсолютной машиной для убийства при доспехах и мече. Обыкновенная палка также не добавляла шансов на спасение, поскольку уникальные характеристики клинков не позволяли использовать примитивные блоки-подставки. В чем же тогда секрет эффективности окинавских техник, дававших своим владельцам немалые шансы на победу в заведомо проигрышных ситуациях? Формула работы, как с предметами, так и без них, выражалась и выражается до сих пор короткой старинной фразой: «Одним ударом -наповал!» (иккэн-хиссацу). Именно в ней начало и конец окинавского подхода и к тактике, и к технике боя, самая суть отличия окинавского «пути» от большинства всех прочих традиций.

В описанной выше ситуации, характерной для Окинавы на протяжении столетий, сохранить жизнь возможно было, лишь доведя свою технику до абсолюта и превратив собственные руки и ноги в оружие, не уступающее самурайскому, научиться проскакивать буквально между секундами, чтобы до (!) начала движения меча успеть нанести единственный роковой удар. В полном соответствии с дзэнским афоризмом, вторая попытка не стоила ломаного гроша: любой контакт с клинком означал гибель. Кстати, нелишне помнить также о том, что каждый опытный воин был всегда заодно и мастером не менее смертоносного дзю-дзюцу. Следовательно, простой уход с траектории удара или проникновение в плотный ближний бой не сулили удачи. Убивать надлежало мгновенно, сразу; именно отсюда берут начало формы коротких, сжатых порой до намека ударов и малоотличимых от них блоков, рассчитанных на безусловно летальный исход или, в самом крайнем случае, на тяжелое увечье. Никакого сражения с обменом атаками и контратаками, нырками и скачками не могло быть в принципе, все решалось в секунду и окончательно. Малейшая задержка, сомнение, оплошность – и бритва весом в полтора килограмма ставила точку в жестоком спектакле; либо такую точку ставил гранитной твердости кулак.

Невозможно не сделать отступления, чтобы снова не повторить все того же: коль скоро вы избрали для себя традиционный окинавский стиль (с оружием ли, без него), никогда не пытайтесь деформировать технику, смягчать её н приспосабливать под нынешние реалии. Она рождена в иных условиях и с иными целями, ей нет и не может быть места в современном спорте, иначе чемпионаты ознаменовались бы похоронами. Коль скоро каратэка целенаправленно и осознанно оттачивает тысячекратными повторениями однозначно фатальный для противника удар, он никогда не должен в угоду правилам поединка или чему-либо иному менять и сдерживать наработанные рефлексы, иначе в действительно критической ситуации подобное разночтение сослужит ему весьма дурную службу. Если вы не согласны с таким подходом, или же он «ступает в противоречие с вашими моральными установками, тогда вообще нет никакого смысла практиковать традиционные стили, а стоит подумать о своей реализации на спортивном поприще.

Вторым ключевым моментом в окинавской системе ценностей являлась еще более милая с сегодняшней точки фемия фраза: «Поднял руку – убей!» В те давние времена никакю: побед «по очкам» не признавали, и обычный поединок двух мастеров завершался чаще всего смертью или увечьями одного из них – во избежание проблемы нечестного или неквалифицированного судейства. Этот своеобразный обычай в известной степени способствовал воспитанию миролюбия и вежливости в отношениях между людьми, поскольку заставлял постоянно и зорко следить за своим поведением и речью. Говоря современным жаргонным языком, «за базар» приходилось отвечать полной, подчас высшей, мерой. Привыкший давать волю гневу и рукам долго не жил, так как даже вполне квалифицированный задира рано или поздно нарывался на гораздо более искушенного бойца, а подбитым глазом дело не ограничивалось.

Какому-нибудь психологу было бы любопытно именно в такой плоскости поискать причины того, почему пресловутая японская вежливость никоим образом не присуща россиянам. Чем на протяжении всей нашей истории рисковал буйный мужик, ввязываясь в драку с себе подобными? Об этом очень любят рассуждать приверженцы «русского стиля», живописуя сцены стеношных боев, которые якобы велись по строгим правилам – «лежачего не бить», «в спину и ниже пояса не бить», и так далее. Вполне возможно, что так оно и было, и ничто не мешало раз за разом выходить и тешить удаль молодецкую чесанием кулаков, расплачиваясь за потеху максимум выбитыми зубами. Отсутствие тормозящих факторов давало возможность беспрепятственно процветать буйству «широкой души», не сдерживаемой страхом и сомнениями. С тогдашней (да и с нынешней) точки зрения почти все окинавские техники почитались бы изуверскими и запретными. Но ведь побиение физиономий на Масленицу и борьба за собственную жизнь – вещи немного разные, не так ли?

Именно отсюда берут свое начало моральные заповеди и кодексы чести почти всех современных школ традиционной (реже – спортивной) направленности, ибо когда-то за несдержанностью могло последовать самое суровое наказание. Но уж если ты осознанно сказал «А», то будь готов указать «Б» и идти до конца. В этой связи встает непростой вопрос об адекватности ответа на агрессию. В привычном для нас виде речь идет о такой схеме развития событии, хорошо знакомой почти каждому: он обозвал – я обозвал, он толкнул – я толкнул, он кулаком – я кулаком, он ногой – я ногой, и так далее, вплоть до валяния по земле или использования всевозможных палок, булыжников, и прочих подвернувшихся предметов. К сожалению, при всей кажущейся логичности, подобный алгоритм поведения никак не способствует укрощению агрессии, не говоря уж о пресечении иной еще на стадии зарождения. Лесенка адекватности отпета на «вопрос» лишь порождает все новые «вопросы» и дает возможность нападающей стороне контролировать процесс, форсируя или тормозя ход событий удобным для себя образом. Но это бесперспективно и в корне неверно! А в  деле хулиган и хам, привычно запустив механизм развития конфликта, должен вдруг с удивлением осознать, что вовсе не владеет ситуацией, а предвкушаемая стычка развивается в геометрической прогрессии, и самым неприятным образом. Корейский афоризм гласит: «С противником не следует драться, его нужно бить!» Попросту говоря, толк-пук и ударив вас, агрессор должен получить в ответ настоящий ураган предельно сконцентрированных, жестких и неожиданно серьезных действий. Не следует задавать глупых вопросов, осознал ли он свою неправоту, и «может, хватит?» Бейте его вдребезги, чтобы у него не было даже сил помолиться о пощаде. Ваши возможности в подобном благом начинании – это ваше личное дело. Не умеете – не беритесь вовсе. Именно поэтому настоящие мастера, вполне сознавая свой потенциал и вероятные последствия, всегда проявляли и проявляют в кризисных ситуациях безграничное терпение, и готовы порой на изрядные уступки, лишь бы оттянуть или предотвратить роковой момент начала стычки, после которого остановки быть уже не может. Зато, решившись вступить в битву, идут до конца без компромиссов и колебаний, что всегда является для любителя «просто подраться» крайне неприятным сюрпризом. В какой-то мере такой психологический настрой может служить показателем глубины постижения традиции и мерилом вашей зрелости как мастера.

Умелый боец не драчлив.

Тот, кто умеет сражаться,

Не дает волю ярости.

Тот, кто умеет побеждать,

Не вступает в схватку! (Дао Дэ Цзин).

По этой же причине столь нелегко шел процесс адаптации старых, реальных и жестких стилей к современным условиям – зачастую путем деформаций и замещений как в методике тренировок, так и в техническом арсенале школ. В первую очередь это коснулось целевых ориентиров и моральных принципов, в меньшей степени – используемой базы приемов, откуда «всего лишь» ушли крайне эффективные, но, с сегодняшней точки зрения, безусловно зверские действия, позволявшие в свое время мгновенно умертвить закованного в доспехи самурая или лихого, вооруженного до зубов разбойника. Когда из-за спины исчезает тень худого «арбитра с косой», то вместе с ней исчезает единственно верный тренер и советчик, не позволявший когда-то убрести в дебри поверхностной фальши и циркачества.