Александр Кикнадзе - Тогда, в Багио Страница 5

Среди «цьсарей», «ферзей» и «пешьцей» встречалась фигура, которой с самых давних времен было предназначено занимать угловое поле. Арабы называли эту фигуру Рух, азербайджанцы — Топ, грузины — Этли, немцы — Турм, итальянцы и испанцы — Торре; в одном языке — это «башня», в другом — «пушка», в третьем — «повозка».

«Ладья» — исконно русское название башни.

В шахматах, выточенных московскими и новгородскими мастерами, ощущается стремление придать этой фигуре черты ладьи.

Находки подкрепляются любопытными показаниями иностранных путешественников. Так, англичанин Турбервиль, побывавший в Москве с послом Рандольфом в 1568 году, в книге «Сказание о России» пишет: «Очень распространена игра в шахматы… их искусство проистекает из большой практики».

Немецкий путешественник Адам Олеарий, трижды посетивший Москву в тридцатые годы XVII века, автор «Подробного описания путешествия голштинского посольства в Московию и Персию» (1647), называет московитян «умелыми игроками».

«Особенно интересны, — пишет И. Линдер, — два сообщения иностранцев о шахматных увлечениях русских, приезжавших в составе посольства в Италию и Францию. А. Серистори доносит правительству республики Венеции, что приехавшие в 1656 году из Москвы посол и сопровождающие его лица в праздничные дни к обедне не ездят, а остаются дома и играют в шахматы, «что и составляет лучшую их доблесть; и действительно, они играют в эту игру, как слышно, в совершенстве». Эти сообщения тем более интересны, что у итальянцев в эпоху Возрождения было немало сильных шахматистов, и они считались тогда лучшими в Европе».

Исторические хроники упоминают об увлечении шахматами русских государей (Иван IV, Петр I, Екатерина II), а былины — о популярности шахмат среди богатырей (в дружине Ильи Муромца, как сказали бы сегодня, чемпионом слыл Добрыня Никитич), среди купцов (Садко) и русских женщин (эпическая поэма о Чуриле пересказывает содержание шахматной партии между Чурилой и возлюбившей его Катериной Микуличной). О том, что шахматы были не только мужской игрой, сохранилось много свидетельств.

Есть много объяснений наших сегодняшних шахматных завоеваний. Далеко не последнюю роль сыграли древние обычаи, увлечения и привязанности.

Случайно ли, что именно Нона Гаприндашвили и Майя Чибурданидзе, две представительницы Грузии, спорят за звание шахматной королевы в дни, когда проходит матч в Багио?

Среди грузинских женщин были издавна почитаемы шахматы. Подтверждение этому мы находим в очерках известного поэта Иосифа Гришашвили «Литературная богема старого Тбилиси».

Рассказывая об обычаях и нравах, уходящих корнями в глубь веков, автор приводит список приданого невесты Ануки Батонишвили: «Из словесности грузинской «Витязь в тигровой шкуре», книга одна… Развлечения для разумного отдыха: шахматы и нарды гравированные и рисованные и другие малые игры».

И в наши дни очень часто девушка приносит с собой в новый дом книгу Шота Руставели и шахматы.

Бежит, быстро бежит шахматное время. Давно ли я писал о первых шахматных шагах Ноны Гаприндашвили? А сегодня она, завоевавшая звание гроссмейстера и в мужских турнирах, проигрывает матч совсем юной Майе Чибурданизде.

К счастью, не так короток шахматный век, как, скажем, век гимнастов или спринтеров, который составляет примерно одну десятую часть всей жизни, отпущенной человеку.

Шахматы — те посправедливее. Можно играть долго. И хорошо.

На Карпова хорошо поработали его предки.

Не знаю, кодируется и передается ли генами любовь к шахматам (не удивлюсь, если окажется, что да), но способность к точному счету и отвлеченному мышлению, особый математический слух… Можно ли утверждать, что это не по наследству?

Об отце и первом шахматном учителе Толи Евгении Степановиче Карпове рассказывали: работая в Златоусте, этот инженер знал на память более полутора тысяч деталей, любую мог назвать и описать.

Память!

Затем Евгений Степанович работал в Туле главным инженером завода. Завод назывался «Штамп». Он производил продукцию, без которой невозможно представить ни один завод, ни одну фабрику… да и вообще мыслима ли наша жизнь без штампов? Проникая даже туда, куда их не зовут, они доказывают свою сверхнормативную приспособленность к жизни. Трудно избавиться от них. Но необходимо. Если хочешь играть в настоящие шахматы и учить сына.

Что нужно для таланта помимо наследства? Нужно стечение благоприятных обстоятельств. В определенное время. В определенном месте. Такое стечение произошло в конце 1968 года.

У нас не было бы Карпова, если бы мы не искали его среди многих миллионов.

У нас не было бы Карпова, если бы он не нашел учителя. Звали его Семен Фурман. Он был гроссмейстером (в шутку его называли чемпионом мира «по игре белыми фигурами»). Был застенчив в обычной жизни. И имел свое ярко выраженное «я» в жизни шахматной. Вообще считался экспертом неоценимым, а в области дебютов просто несравнимым.

За его плечами была работа с многими выдающимися шахматистами, в том числе с Михаилом Ботвинником и Тиграном Петросяном. Его рекомендациями, опытом непревзойденной картотекой дебютов (которую он умудрялся держать всю целиком в голове), понятно, было дано пользоваться не всем. А тем, на кого Фурман «положил глаз».

Среди них, к счастью (и для будущего чемпиона мира, и для шахмат вообще), оказался совсем еще юный Толя Карпов.

С. А. Фурман вспоминал:

«Я познакомился с Анатолием Карповым в конце 1968 года накануне командного первенства СССР. Армейские шахматисты проходили тренировочный сбор, в котором Анатолий, игравший на первой юношеской доске, также принимал участие.

Маленький, бледнолицый юноша с несколько флегматичным видом. Казалось, что он передвигает шахматные фигуры на доске с трудом. Как можно было представить, что он в состоянии добиваться самых высоких спортивных достижений?

Природа наградила Анатолия Карпова редчайшим шахматным талантом и сильной волей, а также скромностью и любовью к тяжкому труду. Когда я начал сотрудничать с Карповым, я сразу понял, что это очень способный шахматист — с огромным будущим. И я не ошибся. Уже в командном первенстве СССР того года Анатолий набрал десять очков из одиннадцати.

С этого события я как тренер армейских шахматистов взял Карпова под свое наблюдение и помогал ему в течение всего года».

Они словно присматривались друг к другу в течение года. Проверяли, насколько сходятся характерами, могут ли плыть на одном плоту по бурному шахматному морю. Семен Фурман был тем человеком, который помог Карпову показать все лучшее, что есть в нем, сохраняя при этом почти неприкосновенной редкую шахматную индивидуальность Карпова.

«Наставникам, хранившим юность нашу…» Эти пушкинские слова обретают особый смысл. Как бережно сохранить юность, если так возросли нагрузки, если современный юноша с еще неокрепшим характером обязан отдавать так много времени работе, учебе, дороге… если так мало времени остается на увлечения! Разве он сумеет реализовать себя, утвердить свое «я», если не научится распределять и ценить время?

С этого, кажется, у них и начиналось: с умения уплотнять тренировки. К уплотненным тренировкам, когда за единицу времени молодой человек получает неизмеримо больший запас информации, чем раньше, С. А. Фурман пришел исподволь, убедившись в способности Анатолия схватывать идеи на лету (что, в общем-то, так мало вязалось с «несколько флегматичным видом» ученика).

Эта интенсифицированная, построенная на абсолютном взаимном доверии тренировка и была, на мой взгляд, той отправной точкой, от которой все и пошло. Тренер задался целью слить чисто юношеские качества Анатолия — энергию, честолюбие, готовность везде, при всех обстоятельствах отстаивать свое мнение с мудростью… научить этой мудрости Анатолия, придать ему спокойную уверенность бойца.

Искусство тренера поверяется долгими годами занятий и не менее долгими турнирными днями: о, как медленно течет иногда турнирное время!

А еще это искусство поверяется в пору подготовки к соревнованию.

Кто как подходит к нему?

Один ждет не дождется, душа рвется в бой, он верит всем своим существом, что предстоящее испытание сил поможет ему стать на ступень выше, утвердить себя, предстать в новом качестве и перед товарищами и перед соперниками. Он считает часы до начала, но они бегут медленно; он видит во сне, как неторопливо выходит на сцену, заставленную шахматными столиками и демонстрационными досками, приближается к своей партии, обменивается рукопожатием с партнером, один только мимолетный взгляд бросает на партнера и, будто со стороны посмотрев на себя, радуется достоинству и уверенности, которые переполняют его.

А другой видит во сне, в тревожном тягучем сне, что начался турнир, но только он знает, какие опасные соперники выпали ему по жребию в первых турах, он скован, ему плохо дышится и еще хуже думается за партией, он хочет дотронуться до одной фигуры, но рука не слушается его, машинально берется за другую… кошмар… проигрыш… как это случилось… он просыпается в холодном поту… долго приходит в себя… с радостью убеждается, что это был сон.