Анатолий Голубев - Живущие дважды Страница 9

Но вот заканчивается многодневка… Как правило, для профессионального гонщика она не приносит долгожданного отдыха. Он уже давно заключил все контракты и обязан выступать в следующей гонке. Ему остаётся только собраться и, возможно, даже в тот же вечер сесть в самолёт, улетающий к месту нового старта. Вот почему многие гонщики наклеивают на крышки своих чемоданов постоянные списки вещей, которые им необходимо брать с собой на очередную гонку. Иначе они просто не успеют собраться в дорогу или обязательно что-нибудь забудут!

Что обычно берёт с собой рядовой гонщик? Три набора трещоток, набор шестерёнок, семь пар трусов, семь пар носков, две пары отлично разношенных туфель, две смены белья, рейтузы для согревания мышц, обычный выходной костюм, тальк, тренировочный костюм, глазные капли, аптечку и остальное по вкусу. Сами сборы для профессионала становятся частью работы, надоедливой и утомительной. А ведь любителям сборы на соревнования доставляют истинное наслаждение и волнуют не меньше самой спортивной борьбы. Может быть, потому, что для них гонка — редкое удовольствие, а не почти ежедневный изнурительный труд…

Всё, что рассказывалось, в основном касалось шоссейной многодневной гонки. Но есть ещё многодневные трековые соревнования, которые с каждым годом становятся всё более популярным зрелищным аттракционом с непременным участием лучших гонщиков мира.

Шестидневная гонка, о чём говорит уже само её название, проводится в течение шести дней. Но в отличие от гонки шоссейной, разбитой на этапы, она проходит без перерыва. То есть команда, выступающая в шестидневке, работает без остановок на сон и питание все шесть дней. Вот потому-то гонка проводится парами спортсменов, подменяющими друг друга. Пока по треку катятся одни, отдыхают другие. Конечно, в ходе самой гонки есть часы пик, когда гонщики работают в полную силу. А есть часы, когда они катятся будто на прогулке в Булонском лесу, мило беседуя друг с другом на глазах двух-трёх фанатиков из числа спортивных журналистов, коим поручено освещать гонку.

Проводятся шестидневки на закрытых треках, ставших в полном смысле слова современными велоцирками. Десять-двадцать тысяч зрителей присутствуют в таком зале на главных заездах, проводящихся в вечерние часы. Такой распорядок превращает гонку как бы в безантрактный киносеанс с показом двух-трёх первоклассных фильмов, перемежающихся удивительно посредственными лентами.

Правда, в последние годы, в связи с тем что зрителей ночью и особенно в ранние утренние часы практически нет, многие устроители стали прерывать гонку, считая совершенно формальным признаком её цикличный характер. В эти немногие часы покоя гонщики отдыхают в небольших, без крыш фанерных кабинах, установленных прямо в центре велодрома и напоминающих хибары в густонаселённых районах Шанхая.

В отличие от гонки многодневной шоссейной, шестидневка ещё более ярко выраженное коммерческое предприятие. Стоимость билетов резко возрастает в зависимости от имён, привлечённых в гонку, а также от суммы призов, разыгрываемых на каждом отрезке времени. Призы также носят рекламный характер. Скажем, некий господин Икс учреждает приз в сто фунтов стерлингов тому, кто первым пересечёт условную линию в 23.00. Радио через каждые пять-шесть минут, нагнетая атмосферу ажиотажа и подогревая тотализаторные страсти, объявляет списки призов. Гонщики, до этого вяло катившиеся круг за кругом в сигаретном дыму, под звон ножей и вилок — ресторан работает здесь же, иногда на трибунах, иногда прямо в центре велодрома, — начинают спуртовать. И ради таких минут живёт шестидневка.

Звёзды, украшающие гонку, получают фантастические гонорары. Остальные призы нередко, согласно предварительной договорённости между спортсменами, делятся, подобно обычным чаевым. Такая политика призов — по сути дела, ничем не прикрытый обман — даже имеет своё терминологическое понятие: «голубые поезда». Гонщики — участники таких «голубых поездов» проигрывают друг другу согласно договорённости. Сначала ты мне, потом я тебе. И всё это делается на высоком артистическом и спортивном уровне. Даже специалистам трудно предположить обман. Лишь скандалы, время от времени взрывающие шестидневки, когда кто-нибудь из «голубых» нарушил джентльменское соглашение и отказался делить призовые, позволяют общественности узнать о подпольной сделке, не имеющей к спорту никакого отношения. Существуют специальные амплуа промоутеров, которые делают огромные деньги только на том, что организуют шестидневные гонки.

Несмотря на всю специфику шестидневки и её явные отличия от гонки шоссейной, между ними немало общего. И главное, это люди, сидящие в сёдлах велосипедов и продающие свою мышечную и умственную энергию за деньги. Кто же они, звёзды империи колёс?

«ГРЯЗНАЯ» МЕДАЛЬ

(Рассказ)

Он лежал на массажном столе, будто покойник — вытянув руки, закрыв глаза и почти не дыша, — не хотелось вдыхать запах вонючей растирки. Запах раздражал. Он назойливо лез в нос. Запах мешал вновь и вновь наслаждаться пережитым там, за дверью массажной, всего лишь полчаса назад. Когда он понял, что победил… А понял это он в то самое мгновение, как только втроём — не разобрал даже, кто его соперники, — они вырвались на последнюю прямую. И весь бульвар, усыпанный неистовствующими зрителями, словно сошёл с ума, исходя в зверином рёве. Его всегда интересовало: что хотят сумасшедшие зеваки от гонщиков в эту последнюю минуту? Скорости? Но её уже невозможно прибавить. Финишные секунды воплощают в себе долгие часы надсадной работы на перекалённом от солнца шоссе, они решают всё… И чтобы тяжкий труд не пошёл прахом, каждый из рвущихся к финишу выкладывается до конца. Как это было с ними в этот раз…

Они, не сговариваясь, рванулись по прямой, к придуманной ничтожными людьми условной линии, означающей конец всем мучениям. Они рванулись вперёд. Но это лишь казалось зрителям. На самом деле они теряли скорость, сгорая от напряжения. И задача каждого заключалась в том, чтобы сгореть чуть-чуть позже. Продлить горение. Хотя бы ещё на полсекунды… Они не увеличивали скорость на финише. Они просто старались потерять её как можно позже.

Так втроём они и проскочили финишную линию. И, быть может, ещё никто, даже самый быстрый судья — фотофиниш, не успел определить победителя, а Стив уже знал, что победил. Для этого ему не нужен фотофиниш: вся прожитая Стивом жизнь заменяла его. Рано похоронить отца. С восьми лет работать в мясной лавке, с утра до позднего вечера развозя по адресатам тяжёлые корзины с заказами. Надо было отказывать себе во всём, чтобы купить сначала плохонькую веломашину и перебрать её до последнего винтика собственными руками. Потом скопить деньги на велотуфли. Потом — на трусы с подкладкой из настоящей замшевой кожи, такой ласковой, такой успокаивающей после сотни-другой километров, пройденных в седле… Потом надо было отказаться от семейного счастья и отложить женитьбу до лучших времён, когда будет и слава, и деньги, и дом: родительскую хибару он продал, чтобы уехать тренироваться в Швейцарию.

Он долго жил в дешёвых отелях, с комнатами на четверых, из которых один обязательно храпел так, что остальные не могли заснуть. И он принимал по две таблетки снотворного. Первую — чтобы не слышать мучительной боли в уставшем теле, от которой рождается хроническая бессонница, и вторую — чтобы не слышать храпа соседа. Он питался иногда лишь тем, что собирал в старом саду — оставшимися после уборки подгнившими фруктами. Или забирался в дальние убранные виноградники и бродил там среди зелёных кустов, освобождённых от ягод, и искал оставшиеся грозди. Он находил их, запрятанных, подобно диким грибам, в самые укромные закутки виноградных кустов. Небольшие, покрытые матовой пыльцой грозди из нескольких крупных, словно наполненных сахаром, перезревших ягод. А потом снова в седло…

И всё это ради сегодняшнего дня. Ради того мгновения, когда он, ещё не успев перевалить через заветную линию, уже поднял руки в исступлённом приветствии самому себе. А они, смешные зрители, думали, что это он благодарит их за овации, которыми они встретили гонщиков на бульваре!

Потом его стащили с машины. И долго мяли десятки жёстких, незнакомых рук. «Мисс Шоколад» поднесла ему огромную шоколадную плитку, и он поспешил, не глядя, передать её кому-то, ибо держать в руках не было сил. Всю жизнь ему дарили то, что было не нужно, всю жизнь он не мог заработать того, что хотел.

Его интересовала она, круглая бляха, с бесстыдной ленью развалившаяся на бордовом бархате. Потом она перешла из коробки в руки мэра. А потом приятной тяжестью повисла у него на шее. Кто-то что-то говорил в его честь. Он же исподволь потирал её своими заскорузлыми, скрюченными от долгого держания за руль пальцами и не чувствовал металла. Он и не обратил внимание, что сунул торжественному мэру для приветственного пожатия свою руку в мокрой от пота и грязной от дождя, липкой перчатке. Потом, как загнанный зверь, ходил кругами в толпе репортёров и, наверное, глупо улыбался. Впрочем, от него большего ничего и не требовалось. На все вопросы бойко отвечал менажер, сияя своей безотказной ослепительной улыбкой и остроумием поднаторевшего на частых выступлениях комика.