Мода и нравы ХIX века. На картинах, гравюрах и фотографиях того времени. 1790-1914 - Оскар Фишель Страница 31

бантов, и в целом они не могли быть слишком большими или яркими, эффективно использовались эмали. Было модно носить много браслетов на руке, серьги предпочитали очень длинные, состоявшие из нескольких украшений, медальоны были очень крупными и круглыми. В 1868 году начали выпускаться большие золотые кресты, без которых никогда не видели Адель Шпицедер[196]. Для вечерних платьев использовались бриллианты и другие драгоценные камни. Многие дамы, в том числе принцесса Меттерних, каждый год меняли свои бриллианты. Кто видел венские коронные драгоценности, диадемы, ожерелья и браслеты, не мог не восхищаться вкусом, с каким показана красота камней. Когда в 1887 году бриллианты французской короны были выставлены на аукцион и любимые украшения императрицы Евгении были представлены на всеобщее обозрение, то там было знаменитое виноградное украшение, с его листиками и ягодами из более чем 3000 бриллиантов большего и меньшего размера, которые принесли 1 172 000 франков. Гребень, состоявший из 208 крупных бриллиантов, былкупленза642 900франков. Поясизжемчуга, сапфиров, рубиновиизумрудов, соединенных вместе с 2400 бриллиантами, стоил 166 000 франков. Можно представить, как очаровательно выглядела великолепная Евгения в изысканных ювелирных изделиях Бапста[197], Крамера[198], Лемонье[199].

Модная иллюстрация

Париж, 1853

Как правило, она предпочитала демонстрировать их ослепительное сияние в белом тюлевом платье, а также надевала на гладко уложенные волосы диадемы – чудесную русскую диадему из 1200 бриллиантов стоимостью в 180 000 франков, греческую, похожую на завиток, и другие.

Естественно, не обошлось без вульгарности и отсутствия вкуса. Мольтке в 1856 году заметил, что герцогиня Вестминстерская появилась в гостиной в бриллиантах, по форме и огранке похожих на шары люстры. В 1869-м герцогиня де Муши приобрела бриллианты стоимостью в два миллиона, а Эдмон де Гонкур[200]испытал отвращение, когда пресловутая мадам Паива[201]ответила на его восхищение ее изумрудами: «Да, они стоят столько, сколько хватило бы на то, чтобы содержать целую семью в течение некоторого времени».

После того как демократические тенденции XIX века покончили со всеми заметными различиями в одежде различных классов, более выдающиеся члены общества потворствовали своему вкусу и элегантности в некоторых небольших предметах туалета, особенно в те дни, когда носили большое количество белых нижних юбок, они были богато отделаны кружевом, вышивкой и ажурными вставками. Носовой платок также давал возможность продемонстрировать роскошь, тем более что дамы не прятали его в кармане, а носили в руке. Это было настолько общепринято, что Бальзак говорил, будто характер женщины лучше всего определить по тому, как она держит свой носовой платок. Поэтому неудивительно, что носовые платки стоили 350–500 франков и больше, а в 1859 году они стали заметно более изысканными после того, как императрица Евгения разрыдалась во время представления «Золушки», что заставило каждую даму в обществе заказать такой носовой платок, на какой стоило бы посмотреть, когда она вытирала слезы.

Юбка становилась все короче после 1860 года, и, естественно, больше внимания было привлечено к чулкам. Одновременно с цветной нижней юбкой в моду вошли цветные чулки, первым новшеством стали чулки из серого шелка с красной отделкой, а затем производители стали выпускать образцы огромного разнообразия.

Некая крикливость одежды и манер, впервые замеченная в Париже, может быть объяснена тем фактом, что полусвет теперь был более заметен. Почтенные уважаемые господа больше не преобладали, легкие манеры и непринужденный стиль жизни молодых писателей и художников, студентов и гризеток, всего этого богемного мира стал модным.

Модная иллюстрация

Париж, 1855

Женщиной, которая задавала тон этому богемному люду, была некая особа, жившая ради любви. Вокруг нее Теофиль Готье[202], Анри Мюрже[203]и другие создали соблазнительный ореол поэзии, и вскоре она стала любимой фигурой французской литературы. Во время Второй империи ее место заняла куртизанка, именно такой тип женщины тогда видели на французской сцене, это было признаком моральной деградации того периода. Мемуары Ригольбош[204], Селесты Могадор[205]и других дам этого слоя стали любимым чтением общества в целом, а после появления водевиля в феврале 1852 года, «Дамы с камелиями» Дюма-младшего, в высшей степени сентиментальная Маргарита Готье стала признанной героиней. То, что когда-то считалось позором, больше не было таковым, стало честью быть замеченным за границей с одной из таких известных дам. Слава этих женщин стала всемирной: о Коре Перл[206]и других ей подобных говорили с таким же почтением, как и о Мак-Магоне[207]или Канробере[208]. Бланш де Марконней стала морганатической женой принца Паскуале, графа Бари; Лола Монтес[209]– фавориткой короля Баварии, последнюю все же выслали из страны, но она снова привлекла к себе внимание, написав мемуары. Такие женщины задавали тон парижскому обществу. Их взгляд на вещи и цель жизни проявлялись и в одежде. Стал модным стиль canaille: экстравагантность кроя и цвета, бросавшаяся в глаза, даже ценой вкуса и приличия.

Женское платье соответствовало экстравагантности их поведения: кричащие цвета, смелый крой, мужской стиль одежды – палитра, воротнички, галстуки и трости. На них были военные мундиры из желтого бархата с китайской вышивкой, красные бархатные мантии, отделанные черным кружевом, черные тюлевые платья с золотой отделкой. Они выбирали огненно-красный атлас, позволяли себе причудливые наряды, такие как «лиф Дианы», который оставлял открытым одно плечо. Волосы должны были быть рыжими и завитыми, как у комнатной собачки, «под пуделя».

Лола Монтес

Художник Йозеф Карл Штилер, 1860

Вина за это добровольное уродство одежды возложили на императрицу Евгению. Согласно одной истории, император Австрии однажды намекнул ей на свою личную неприязнь к короткой юбке, за которую она якобы несла ответственность. В 1867 году, находясь в Зальцбурге, когда она села в карету вслед за императором, одетая в кокетливую короткую юбку, а императрица Елизавета в длинном платье с воланами тоже собиралась сесть рядом, Франц Иосиф воскликнул: «Будьте осторожны, а то кто-нибудь может увидеть ваши ноги». Но все, кто видел императрицу Евгению, были единодушны не только в отношении ее красоты, но и в отношении ее изящества и вкуса.

Чарльз Фредерик Ворт

Фото Чарльза Ретлинджера, 1890-е годы

Она предпочитала мягкие цвета: жемчужно-серый, сапфирово-голубой, лиловый, маисовый, а для вечерних туалетов, которые поставлял ей Ворт[210], – простой белый. Ее дневные платья шил Лаферьер, шляпы – мадам Виро и Лебель, а парикмахером был Леруа. Ее вкус был настолько общепризнан, что по случаю коронационных торжеств в Кёнигсберге королева Августа Прусская попросила Евгению в качестве особого одолжения позволить ее даме-парикмахеру прийти к ней.

Евгению обвиняли в расточительности, поскольку говорили, что она никогда не надевала одно и то же платье более одного раза, но это не подтверждалось придворными дамами. Правда, когда королева отправилась на