Fashionopolis. Цена быстрой моды и будущее одежды - Дана Томас Страница 49

H&M также заявляет, что планирует стать «климатически позитивной» в 2040 г. Однако, чтобы быть «климатически позитивной», компании необязательно отказываться от практик, причиняющих вред окружающей среде, она может платить за ущерб или делать добрые дела, «компенсирующие» вред. Директор по устойчивости H&M Анна Гедда сказала мне, что все эти маневры призваны «обеспечить будущее» их бизнеса[413].

«Мы собираемся оставаться в этом бизнесе не ближайшие три года, а следующие тридцать лет, – пояснила она. – Мы должны быть уверены, что создали для этого необходимые условия».

Дилис Уильямс, глава Центра устойчивой моды Лондонского колледжа моды, относится к этой риторике с таким же сомнением, что и Райх.

«Находятся люди, восклицающие: “Аллилуйя, мы решили проблему!” – рассказывает она при нашей встрече в ее офисе в университетском кампусе Мэрилбоун. – Но вы даже не начали ее решать, потому что не разобрались в главном – в модели роста. Как сказал Дэвид Аттенборо, бесконечный рост на конечной планете – просто бред. Единственные люди, утверждающие, что это возможно, – экономисты и богачи. На самом деле эти бренды говорят о снижении рисков».

«Для меня устойчивость означает экологическое мировоззрение: природа является сердцем всего сущего». Как и для Маккартни с ее отказом от всех продуктов животного происхождения. «И экономический, и политический ландшафт всегда должен вписываться в это мировосприятие». Не наоборот.

Немного за пятьдесят, с упругим бобом из мелких кудряшек, глазами феи Динь-Динь и ямочкой на подбородке, Уильямс относится к тому типу кипучих преподавателей, которых обожают студенты. «Поэтому я переехала в Лондон, – сказала мне Бергкамп. – Дилис первая стала серьезно учить устойчивости в моде». Уильямс убеждена, что образование – формирование мышления следующего поколения дизайнеров и ассистентов в духе Маккартни – единственный способ добиться систематических изменений. В конце концов, по ее словам, «мода – это средство влияния».

Из того, что делает Маккартни ради устойчивого развития, самое важное и перспективное – это попечительство над прорывными стартапами, и она делает это разными способами: как инвестор, как клиент, иногда просто как промоутер-популяризатор. Такова ее роль в настоящее время в Modern Meadow, американской биотехнологической компании, использующей ферментацию для выращивания не содержащего продуктов животного происхождения коллагенового белка и создания материала, имитирующего натуральную кожу.

Компания Modern Meadow такая же футуристично-сказочная, как ее название. И движут ею наши потребности.

Живя в Шанхае в конце 2000-х гг., американский венчурный капиталист и, по собственному признанию, «ботан» Андраш Форгач был ошеломлен гигантским спросом в Китае на мясо и товары из кожи[414]. К тому времени Андраш и его отец, физик Габор Форгач, уже основали Organovo, биотехнологический стартап, занимавшийся 3D-печатью тканей человеческого организма для медицинского применения, в частности для реконструктивной хирургии, а также для тестирования фармакологических и косметических препаратов. Он задумался, нельзя ли использовать «конструирование тканей» также для производства материалов, похожих на мясо и кожу. Он вернулся в Соединенные Штаты и в 2011 г. основал Modern Meadow вместе со своим отцом и с учеными Кароли Якабом и Франсуаз Марга. Обнаружив, что уже существуют компании, добившиеся успехов в разработке «культивированного мяса» (или «чистого мяса»), для которого не нужно забивать скот, они обратили внимание на материалы[415].

По другую сторону Атлантики Сюзанна Ли, здравомыслящая британка, изучавшая текстиль в Центральном колледже искусств и дизайна Св. Мартина и работавшая помощницей дизайнера Джона Гальяно на заре его карьеры, экспериментировала с биопроизводством – созданием материалов с помощью микроорганизмов – в своей компании BioCouture Research Project[416]. Когда она узнала о Modern Meadow, то, по ее словам, это было похоже на открытие того самого нового будущего, которое она хотела исследовать. В 2014 г. она переехала в Нью-Йорк, чтобы влиться в команду на правах директора по креативу.

Год спустя Modern Meadow наняла главного инженера Дэйва Уильямсона из DuPont[417]. Он провел технологическую оценку процесса тканевого инжиниринга в компании – изучил, насколько плотные и объемные материалы можно выращивать, сколько на это нужно времени, каковы затраты, – и дал заключение, что процесс не масштабируем, ни в финансовом, ни в практическом отношении. Вдобавок было что-то «тошнотворное в получении клеток от человека или от животного», – сказал Ли. На тот момент Modern Meadow использовала клетки нерожденных телят.

Компания снова поменяла курс, на сей раз, обратившись к процессу ферментации для производства коллагенового белка, важнейшего ингредиента кожи животных, но без использования продуктов животного происхождения. По словам Ли, если все пойдет, как они надеются, ученые смогут «создать платье в чане с жидкостью».

Натуральная кожа – это бизнес, приносящий $100 млрд в год еще до того, как она превращается в обувь, чемоданы или плащи[418]. Потребительский спрос на товары из кожи на мировом рынке растет на 5 % в год[419]. Выращенные в лаборатории материалы, похожие на кожу, рассматриваются как ценная замена изготавливаемых из нефти искусственной кожи и имитации из ПВХ, а также как способ избавления от вредоносной цепочки поставок традиционной кожи; индустрия животноводства создает по меньшей мере половину выбросов парниковых газов в мире[420]. При биопроизводстве нет отходов – вы выращиваете ровно столько, сколько нужно, – и, поскольку в нем отсутствуют продукты животного происхождения, оно веганское.

«Когда я впервые об этом услышала, то призадумалась, – сказала мне Маккартни с некоторым скепсисом. – Но, если вы не убиваете животных, значит, нам с вами по пути. Вы используете меньше воды, меньше электричества, совсем не используете землю? Тащите, что там у вас! Я с восторгом предвкушаю день, когда все мои товарные предложения будут сделаны из кожи, выращенной в лаборатории».

Было идеальное летнее утро 2017 г., когда я отправилась на встречу с Сюзанной Ли в штаб-квартиру Modern Meadow. Тогда она располагалась на восьмом этаже строения А Бруклинского армейского терминала, столетнего здания бывшей военной базы через Ист-Ривер от Уолл-стрит.

Как и многие женщины, с которыми я общалась, работая над этой книгой, Ли прямодушная, стильная, любопытная и бесстрашная. Типичная англичанка, светлокожая и худощавая, под пятьдесят, со стрижкой боб на белых, как молоко, волосах, она руководит группами технарей, превращая футуристические фантазии в реальность – и прибыльную, и благоприятную для природы. «Большинство наших сотрудников – пятьдесят пять из шестидесяти – инженеры, – рассказывала она, пока мы шли по коридору к большому открытому помещению, уставленному рядами столов, за которыми сидело и работало на ноутбуках множество молодых людей. – Молекулярные биологи, механики, биохимики – у нас двадцать докторов философии».

Через застекленную нишу в стене коридора открывался вид на лабораторию, где ученые в черных халатах хлопотали у бурлящих биореакторов и рядов пробирок. «Есть что-то пугающее в облике технарей в белых