Лев Горфункель - Война, любовь и психология Страница 9

Ленинград – Сыктывкар

Мама уехала в Сыктывкар в августе пятидесятого года работать в пединституте. Как она сама вспоминает, это был совершенно дикий край, к тому же место расположения колоний, где сидели опасные уголовные преступники, а также и политические заключенные. Из-за этого маме, и так боявшейся Сыктывкара потому, что она там будет без своего мужа, становилось еще страшнее. Вот такой напуганной она сошла с поезда в Котласе. При этом она почти всю дорогу проплакала, да еще на нижних полках ехала супружеская пара, тоже выпускники ЛГУ, биологи, по направлению, как и она. И жена тоже боялась, а муж ее нежно успокаивал. А маму успокаивать было некому. Надо еще было долго ехать в кузове грузовой машины по совершенному бездорожью. Первая сыктывкарская картинка: мама сидит в кузове, машина отъезжает от вокзала, и за ней бежит человек в белой рубашке и совершенно окровавленный – после какой-то драки, затем запрыгивает в кузов. Понятно, что это не прибавило маме энтузиазма, который и так уже был на нуле. А прибавить ко всему этому то, что она очень скучала по мужу, да осознание того, что это так надолго… Но надо было, чтобы отец закончил аспирантуру. «Надо» – это слово всю жизнь сопровождало маму, и она покорно ему подчинялась. Это была тяжелая разлука для обоих, которая тем не менее не только не смогла разрушить, но и, напротив, укрепила связь родителей. Это все видно из их писем в этот период – удивительный сплав любви и профессионального сотрудничества. Терпение и нежность, с которыми отец помогал маме пережить разлуку, – ярчайшие составляющие этого сплава. А ведь он и сам наверняка скучал не меньше… Мне нечего вспомнить о том периоде – меня еще не было. Но письма родителей друг другу рассказывают о многом.

«Дорогая моя девочка! Спешу догнать тебя – ведь одному так тоскливо! Вся наша комната еще полна тобой: чисто подметенный пол, аккуратно застланная кровать, цветы, которые ты так любишь; словом, везде так чувствуется наведенный тобой и не тронутый еще мной порядок, что кажется, вот-вот откроется дверь, и раздастся родной голос забежавшей из кухни Ани: „Павлик, руки мыть – сейчас завтрак…“ Тихо, уютно, меня ласкает каждая вещь, а вокруг так и носится твое нежное: „My dear“… (родители часто так называли друг друга). Вчера успел закрепить за собой одну школу, сейчас иду насчет второй (отец преподавал психологию и логику, чтобы зарабатывать). Зайду заодно и к Гельману (однокурсник родителей), чтобы взять у него брошюру Васильева, которую вместе с этим письмом и отправлю к тебе авиапочтой. Любимая, жду от тебя писем, писем, писем… Крепко-крепко целую моего лучшего друга. Павел. 30.8.50».

«Любимый, когда же я теперь увижу тебя? Понимаешь — я совсем одна. Все коллеги — семейные, пожилые люди, так что мне остается ждать твоих — бесчисленных! — писем и тебя. Конечно, если ты будешь в аспирантуре, то останешься в Ленинграде, а если нет, то обязательно нам нужно быть вместе. Зачем нам столько мучений! Ты говорил, провожая меня: „Варенье — тебе, когда будешь скучать — полакомишься“, но я ничего не могу есть. Все взятое в дорогу я привезла сюда, и все лежит. Ничего мне не хочется, только был бы ты… Я понимаю, для нашего будущего лучше, чтобы ты закончил аспирантуру, но сейчас так тяжело, так страстно мечтаю быть с тобой — лучше бы вместе работать…»

«Анечка, родная моя, сегодня первое письмо, в котором ты сообщаешь, что получила мое письмо. Наконец-то! Теперь уже пойдет все хорошо. А у меня экзамены опять отложили — до 17-го. (Аспирантура отца долго была под вопросом: профессор Ананьев оставил его у себя в НИИ на свой страх и риск, но еще надо было сдать экзамены, и – главное – окончательное решение было за идеологическим партийным отделом.) Обо всем скажу тебе по телефону. …Не жалей денег на яички, хоть они и стоят 25 руб. Вообще, на питание денег не жалей. Если с деньгами туго – обязательно сообщи телеграфом, я вышлю (мамино примечание: «У самого денег нет, значит, возьмет в долг»). Ну, счастливо, моя любимая, иду к кабинам – сейчас услышу твой голос.

…Добрый день, дорогая моя. А дни действительно настали добрые: ведь каждый из них приближает нашу встречу! (Отец всегда находил повод подбодрить маму!) И я становлюсь все нетерпеливей. Я вот сейчас думаю: все научились люди изменять, но только не время. А ведь как было бы хорошо: на разлуку мы время укорачивали бы, на встречу – удлиняли бы. Мечты… Я сейчас все время учу марксизм, у меня на уме только марксизм и ты… Целую тебя, моя любимая девочка…»

«Мой дорогой, мой учитель! Вот уже месяц моему боевому крещению в Сыктывкаре! Как хорошо мы с тобой поговорили. Ты доволен, что я бодрая. Я очень чувствую твою любовь, заботу. И я очень хочу, чтобы ты остался в аспирантуре, хотя мне ужасно тоскливо, часто просто невыносимо без тебя… Любимый, хочу знать о каждом часе твоей жизни! А когда получаешь от меня деньги, отмечай это — выпей пива или еще то, что тебе хочется. Я всегда-всегда с тобой! Но… очень хочу, чтобы ты в аспирантуре был. Целую, целую…»

«Девочка моя, я очень хорошо понимаю, как тебе плохо одной. И хорошо, что ты обо всем мне пишешь, не скрываешь. Но не упрекай — мы же доверяем друг другу!..»

«Счастье мое, сейчас такой хороший вальс исполняли… и мне представилась наша встреча. Какое это будет прекрасное время! В такие моменты я даже забываю, где нахожусь, опомнюсь, а тебя нет…

…Любимый мой, как ты себя чувствуешь? Как нога? Голос мне твой не понравился — не скроешь, не молчи! Я ведь тебе обо всем пишу. Не уверена, как объяснять деятельность мозга, скажу о развитии интегративных полей, раскрою теорию Павлова. …Письма твои — радость высшая! Но и печаль — кратко ты пишешь, а мне хочется долго-долго говорить с тобой. …Ты для меня – все, что необходимо для моей жизни. Как дождаться дня нашей встречи?..»

«Моя любимая девочка прислала мне такое хорошее письмо, что даже предстоящий сегодня урок в школе не может испортить мне настроение, – все сознание охвачено мыслью, что тебя так сильно любят… Родная моя, я очень рад, что у нас все так ХОРОШО! получается. Ты – главная виновница нашего успеха! И пожалуйста, не говори, что я незаслуженно называю тебя самоотверженной, это действительно так, и я тебя очень ценю за это, дорогая моя девочка: ведь мне хорошо здесь, в Ленинграде, разглагольствовать, а ведь основная тяжесть разлуки легла на тебя, мою маленькую. У меня много было угрызений совести из-за этого, но теперь я вижу, что все хорошо, и я очень благодарен тебе за это. Мои мысли все больше вращаются вокруг будущего, нашего самого радужного будущего. У меня всегда основное – это будущее, такой взгляд очень помогает пережить все испытания настоящего. Правда, Анька! Это здорово помогает.

…Любимая моя, ты глубоко ошибаешься, полагая, что мои письма лишь долг по отношению к тебе. Для меня наши письма тоже единственная радость, девочка моя!»

«…Любимый, ты говоришь, что все острее чувствуешь разлуку, а у меня наоборот: я сначала просто задыхалась, была в отчаянии, мне казалось, что не выживу! Страшно вспоминать! А теперь… я спокойна и готовлю себя работать еще и еще. Конечно, я очень скучаю, мне не хватает тебя, но теперь я могу рассуждать!.. …Как меня спасает классическая музыка! Вот сейчас Бах – плачу и постепенно успокаиваюсь…

…Впервые выступала с публичной лекцией! По настоятельной просьбе парт. организации города и института для «актива» (людей, занятых воспитанием). Организаторы попросили слушателей написать отзывы. Представь — только положительные! Один, более пространный, посылаю: «Лекция великолепна. Отличная дикция лектора, личная обаятельность в сочетании с высоким умением доходчиво, убедительно преподнести материал является примером для подражания. Считаю лектора отличным специалистом и педагогом. И женщина она красивая!..»

«…Я только что с гор. станции: взял билет! Достался последний, боковое место. Начинаю упаковываться! Чемодан возьму у Ваньки (однокурсник и приятель отца по университету и аспирантуре), не покупать же. Это мое письмо ведь последнее, девочка моя, „прощальное“. Скоро ты получишь меня самого! Я только боюсь, как бы наша встреча не оказала плохое воздействие на тебя. Мы должны будем, Анечка, после нее расстаться с самым лучшим настроением! Иначе наша встреча не принесет нам никакой пользы. Ну, я, конечно, надеюсь на тебя — ты ж у меня умница… Прими, любимая, мой последний бумажный поцелуй и жди настоящего…»