Лев Горфункель - Война, любовь и психология Страница 8

19 августа 1947 г. между мной и одним из экскурсантов, сидевшим перед входом в питомник обезьян, произошел следующий разговор. Начало разговору, к которому я сначала не прислушивался, было положено Жилиной и Карима, работницами питомника. Они вели разговор о каких-то деньгах, и кто-то из них сказал, что здесь любят деньги. Экскурсант, сидевший рядом со мной, заметил, что именно, я уже не помню, но смысл был тот, что такие слова неправильные. Тогда я сказал этому экскурсанту, что в Абхазии все любят деньги, что здесь все торгуют. Экскурсант мне ответил, что любят деньги не только здесь, а и в Москве, и в Ленинграде и что торгуют не только здесь, что Москва – сплошной базар. Я очень горячо и грубо возразил ему, что Москва не базар; я сказал ему, что Сухуми – сплошной базар, где каждый торгует. И дальше я добавил, что если и торгуют в Москве, то от бедности, а здесь – из-за богатства, т. к. все имеют свои огороды и сады. На это экскурсант мне возразил, что и москвичи имеют тоже свои огороды. Я ответил ему, что москвичи могут собрать со своих огородов только то, что им самим хватит на зиму. В это время Жилина повела экскурсию в питомник, и экскурсант, с которым мы спорили, направляясь вслед за экскурсией, сказал мне: «Не бойтесь, я никуда не пойду наговаривать на вас». Я ответил ему, что я нисколько не боюсь, т. к. наговаривать на меня не из-за чего. Весь разговор проходил очень горячо, мы часто перебивали один другого, не слушая иногда то, что мы друг другу говорим

Я, как комсомолец, чрезвычайно жалею об этом глупом разговоре, многие слова которого были произнесены необдуманно, в горячке спора. Я прошу партийную организацию простить мне эту глупость, которой со мной никогда раньше не было и которой больше не будет.

Вообще, время было, как мы теперь знаем, непростое.

Из воспоминаний мамы: «У нас, студентов философского ф-та ЛГУ – будущих идеологов, смятение было чрезвычайным: убеждения получали трещины, мы не могли объяснить происходящее ни людям, ни себе. Лучших наших преподавателей увозил „черный ворон“, студенты тайно обменивались сомнениями и возмущениями, а наиболее смелые и прошедшие войну объединились в „эстетический кружок, где высказывали критическое отношение к Сталину и ко многому другому в стране“».

Отец тоже ходил в этот «эстетический кружок». Однажды, когда он собирался на очередное его заседание, мама попросила его пойти вместе с ней в «публичку»4, чтобы подготовиться к зачету. Отец все же собирался пойти на заседание кружка, но мама его очень просила, и он согласился – любовь опять выиграла! – и пошел с мамой готовиться к зачету, пропустив заседание кружка. В этот вечер, во время заседания, все члены кружка были арестованы и получили по десять лет. Многие так и не вернулись, погибли, а те, кто вернулись, были совершенно больными… Так что если есть выбор – всегда надо выбирать любовь!

Жизнь продолжалась, и дело шло к свадьбе. Отец с мамой были первыми – и, как потом оказалось, единственными – молодоженами в группе. Их обоих очень уважали и радовались за них – все, включая другие курсы и отделения. На свадьбу им написали стихи, в которых были слова: «Чета Горфункель нам являет единство противоположностей». И каждый указывал что-нибудь. Получился довольно внушительный список «Павел – Аня» с перечисленными соответственно качествами (я привожу только часть): шатен – блондинка, лицо удлиненное, угрюмо-серьезное — лицо преимущественно светящееся, с улыбкой и ямочками, худой – пухленькая, замедленно-солидная походка и движения – походка быстрая, торопливая, черты холерика (скрытые) и флегматика – сангвиник с чертами меланхолика, устойчивость, длительная сосредоточенность внимания – легкая переключаемость, отвлекаемость, исключительная последовательность и принципиальность, настойчивость в делах и поступках («иду на цель») – непоследовательность, яркая «женская логика», отступление от цели, критическое отношение ко всему, требование доказательств – легкая вера, доверчивость, любит и умеет преодолевать препятствия в жизни, борец за справедливость — стремление обойти их, «непротивление злу насилием»…

С благословением родителей проблем тоже, видимо, не было. Еще бы – отец, прося у них руки дочери, изложил подробный финансовый план, из которого следовало, что они способны обеспечить себя сами, без помощи родителей. Родители дали свое благословение и до конца учебы в университете посылали им по 200 рублей в месяц, хотя мама с отцом делали все возможное, чтобы быть материально самостоятельными. «На будущий год я буду работать в школе, преподавать психологию, меня уже включили в список, возьму два класса девочек. И уж тогда мы будем самостоятельны, Павлик всегда особенно переживает, что мы берем у вас деньги. Павлик опять возьмет четыре класса». Отец очень хотел добиться материальной самостоятельности, подрабатывал везде, где только было можно, у него даже сохранилось «Удостоверение, выданное Горфункелю Павлу Львовичу, о том, что он состоит на работе в тресте „Ленсвет“ в должности охранника огородов сотрудников треста, находящихся на территории станции Шоссейная». Но учеба была превыше всего. Уже на четвертом курсе и мама, и отец получали повышенную стипендию. Раньше отец ее не получал – он хотя и имел широкие и глубокие познавательные интересы, но не по учебной программе, поэтому получал и тройки. Но теперь появился стимул – он был главой семьи, так что пришлось и на оценки обратить внимание. Обратил, стал получать повышенную стипендию.

Теперь отец с мамой жили вместе, в одной из тех комнат (двенадцать квадратных метров), которые вернули отцу с семьей вместо довоенной жилплощади. «Павлику нравилось, что мы живем отдельно, самостоятельно, а мне после общежития тем более. С соседями мы жили мирно, старались не сближаться, чтобы не тратить время на разговоры, мешающие нашей учебе». Квартира была на десять семей, народу было много, и жизнь кипела. Зачастую происходили ссоры между соседями, и тогда они шли к отцу с просьбой рассудить их. Несмотря на свою молодость, отец пользовался большим уважением среди соседей, они считали его умным и справедливым. Эта репутация сохранилась за ним навсегда. И я помню не один случай, когда к отцу приходили за советом и помощью, и он всегда был на стороне справедливости.

«Главным плюсом нашей женитьбы (для меня!) была возможность экономить время (на учебу, то есть ради нее: мы часто занимались вместе – теперь в любое время суток – свидания отменены!) и финансы (питались вместе, я готовила, вела домашнее хозяйство), а для Павлика, как он говорил: „Смотреть на тебя день и ночь, жить без расставаний“».

Так подошло окончание учебы. Отец и мама защитили свои дипломы на пять с плюсом, их работы были рекомендованы к публикации. За время учебы отца (как и многих других студентов) увлекли лекции профессора Б. Г. Ананьева, работе по его направлениям отец посвятил много времени. Ананьев высоко ценил способности отца и по окончании учебы рекомендовал его в аспирантуру (он был его научным руководителем). На факультете решили, что мама также достойна поступления в аспирантуру, но, поскольку мест не было, ее рекомендовали в аспирантуру педагогического института им. Герцена. «Меня принял ректор, побеседовав, согласился на мою кандидатуру и попросил оставить мои данные у секретаря. Через несколько дней – устный отказ. А Люблинской А. А. (мамина руководитель диплома) объяснили по секрету, что не подошла фамилия». Вот так – фамилия отца подвела маму. Впрочем, мамина девичья фамилия – Витал – тоже вряд ли бы их устроила… Отца тоже не хотели утверждать (по этой же причине), но профессор Ананьев сумел отстоять его. В этот раз было кому заступиться за отца. А вообще, фамилия, а точнее национальность, была для отца вечной преградой, таким вечным тормозом – я напишу об этом дальше. Ущемления евреев в то время были настолько обычным делом, что это не вызвало у родителей никакого удивления. Результатом того, что маме отказали в аспирантуре, стала их долгая разлука. У родителей не было никаких сомнений в необходимости аспирантуры для отца – это была единственная возможность продвигаться в науке дальше. Работы для мамы по специальности в Ленинграде не было… «„Пристраиваться“ на работу любую, не по профессии, не по специальности – мы не считали возможным. Ждать „оказии“ не могли – не на что было жить. Решили – еду в Сыктывкар. Это было самое близкое от Ленинграда, пединститут, а не подумали, как трудно туда добираться! Мама Ева5, родственники и друзья были против нашего решения, против моего отъезда, против нашей разлуки, мы были за и другого пути не видели!» Это было тяжелое решение. Расстаться тогда, когда, казалось, начиналась самая хорошая часть жизни, да еще и на такой долгий срок, пока отец учится в аспирантуре (три года), казалось совершенно немыслимым, особенно для мамы – отец-то жил, глядя не в сложности настоящего, а в радости будущего. И ради этого будущего он, как и всегда, был готов пойти на многие испытания, а мама была с ним – всегда и во всем.