Олеся Покусаева - Русские семьи счастливы по-своему Страница 8

„Оскорби собеседника“: просто сказать любую ложь, чтобы я села от ужаса и задохнулась от обиды.

„Подмена темы“: мастерски уводит разговор в другую сторону, чтобы там применить приемы „не понимаю“, „обвини“, „оскорби“.

„Не скажу“: если я что-то забуду или не уловлю смысла в этой какофонии слов, то не скажет. Намекнет, что это ОЧЕНЬ важно. Любит наблюдать, как я, унижаясь, прошу его сказать (потому что я всеми силами хочу понять его поведение, и ведь я верю, что мы говорим о крючке, а ни о чем другом!), почему нельзя прибить этот чертов крючок? И одновременно хочу, чтобы все уже успокоилось. Может промурыжить недели две. Будет молчать и смотреть, как я подлизываюсь. Мне уже фиг с ним, с крючком, отношения важнее. На этом измотает сильно. Потом простит.

„Создать ложное впечатление“: я буду под тебя подстраиваться! Впечатление: баба с фокусами. Я, мол, был вынужден выйти на работу, потому что обстановка дома невыносимая! При этом он уже лет десять тогда не работал и даже не понял, насколько глупо это выглядело. У жены, мол, такие заскоки, я не знаю, что с этим делать, мне так тяжело! Так он объясняет ситуацию в нашей семье общим знакомым.

„Тонко опустить“: ну, напиши мне список моих дел! И улыбается, глядя мне в глаза. Знает, что делать не будет. Ну, соберись, представь, что ты на работе! Это когда я болела, уже поправлялась и что-то попросила, зная, что сама я никак не смогу, даже если вывернусь наизнанку.

„Не тонко опустить“: мало ли кто меня просит! Да пошла ты на! Я тебе ничего не обещал! Можешь думать, как тебе угодно!

Вкратце, как-то так…

Впоследствии этим арсеналом он пользовался практически постоянно раз в неделю или две, если вопрос касался хозяйства, быта и жизнеобеспечения. Результат всегда один: дело провалено, я в отключке.

Жили мы так: я работала, он уже нет. Кроме того, надо ли говорить, что мы никогда нигде не бывали? Я опять лезу со своим позитивом: „Пойдем, это же здорово! И развеяться и отдохнуть и впечатлений получить…“. В ответ – скандал. С применением того же богатейшего арсенала приемов. Я размазанная отлетала рыдать на кухне, он шел спать и засыпал мгновенно. Кстати, привычка не спать у меня выработалась именно с тех времен. Ну а утром мне на работу, он оставался дома и ждал меня.

Жизнь немного скрашивалась поездками к родителям. Но я им ничего не рассказывала и ни с кем не делилась. Во-первых, считала, что это не комильфо, во-вторых, не хотела их волновать, в-третьих, я ничего не могла толком рассказать кроме невнятного: я ничего не понимаю, он так странно себя ведет! Такие дикие скандалы! И он меня обвиняет в них, а сам все время врет! Он постоянно врет. Когда у нас скандал, он производит впечатление дурачка какого-то! И все дела стоят на месте. Что я сделаю, то и будет. И мне так больно от этого! Это все, что я могла тогда сказать.

Кстати, всем знакомым он очень нравился. Нас считали прекрасной парой. Мы необыкновенно подходим друг другу. Володя такой сильный и заботливый! Я такая красивая, любящая и любимая!

Через два года нашей такой невыносимой жизни я решила разводиться. Очередной скандал, я, вымотанная, понимаю, что так больше продолжаться не может. Нервы стали сдавать. Плюс я работаю без выходных: компания расширяется, меня повышают в должности, это требует отдачи. Плюс я совершенно перестала спать ночами.

Но тут заболевает и через год умирает моя бабуля. Этот год посвящен ей. Мне некогда разводиться. Не успела похоронить бабушку и прийти в себя после похорон – у мамы первый инсульт. Это как-то одновременно произошло: похороны, мои слова о разводе, какой-то месяц на „давай попробуем еще раз“, черт, все-таки он родной для меня, и эта вечная надежда, что вот-вот оно изменится – и тут мамин инсульт.

И вдруг он предлагает мне свою помощь. И я с благодарностью принимаю ее.

Человек меняется. Он помогает мне найти врачей и сиделку с проживанием, массажистов и лекарства. Он быстр и четок в действиях, он ничего не путает и все понимает! На него можно положиться, как на самое себя.

Я собрана, хоть и реву. Володя рядом, и его помощь сложно переоценить. Я оттаиваю в чувстве благодарности.

В общем, от чувства благодарности за помощь и от надежды на лучшее я подписала себе приговор.

Когда мы организовали лазарет и наладили ежедневные действия по уходу, истязания становятся изощреннее. Он привязал меня. Я никуда не денусь. Я попадаю в зависимость, я на крючке.

Вот тут он отрывается по-настоящему! Он мстит за все: за то, что я зарабатываю, а он нет. За то, что он ждал меня с работы, боясь, что я не вернусь к нему. Во мне сконцентрировалось слишком много всего хорошего: слишком красива, слишком молода, слишком независима, слишком сильна и слишком добра. Но он не верит мне. Я для него не близкий человек, не единомышленник и не друг. Он хочет обезопасить себя от моего возможного предательства. И он любит меня по-своему: извращенной, страшной, болезненной любовью, которая, разумеется, никакая не любовь. У него нет работы, нет друзей, нет интересов. У него нет ничего, кроме меня.

За что я цеплялась? Воспоминания нашего начала, боль от несбыточных надежд, мои еще детские мечты, ответственность… Если угодно – я хотела сохранить семью. И что бы там ни было, хоть стреляйте, но он для меня родной человек. А это на дороге не валяется.

Я стала болеть. Врачи спрашивали: „Что с вами происходит? Молодая женщина не может так болеть!“ Началась полоса больниц, капельниц и лекарств уже не для мамы, а для меня. Сколько усилий и денег я потратила, чтобы вытянуть себя, работу и маму. Сколько времени и ресурсов, сколько надежд! Я подыхала от вирусов, пневмоний и бронхоспазмов. Началась астма.

Я не имела права болеть. Мамина жизнь – это я. Умри я в больнице – ее не будет через неделю. Только однажды я отчетливо почувствовала, что не хочу из больницы идти домой. Мне страшно. Но объяснить по-прежнему ничего не могу. Я только чувствую вранье вокруг себя, липкую паутину вранья и неосознанную, но явную опасность.

Кроме того, на работе я была Натальей Дмитриевной и от меня требовалась отдача. У нас новый проект с иностранным инвестором. Вот так вот.

Как я справлялась со всем этим? На ответственности, вероятно, и на природной силе противодействия: я выживу! А еще я любила свою работу – именно это меня и спасало.

Понимание ситуации с Володей осложнялось тем, что он удивительно трепетно и неизменно ухаживал за мной в больницах. Да и все близкие подруги мои были восхищены таким заботливым мужем и говорили: „Наталья, как тебе повезло! Мой Петя, если я заболею, палец о палец не ударит! А Володя-то какой молодец!“

Так прошло еще 8 лет.

За это время у мамы случился второй инсульт, а потом перелом шейки бедра, после которого я уже ее не вытянула. Домой я старалась приходить только ночевать. Спать с ним в одной кровати к этому времени уже не могла. Но тут болезни были мне на руку: инвалиду нужна отдельная кровать, и это не обсуждается.

А иногда я надеялась на спокойную такую старость с Володей: чтобы вдвоем старичками под ручку идти по осеннему парку… Мне 38 лет, и настоящий ад еще впереди.

Ушла с работы: из-за рейдерской атаки фирмы больше нет. А так бы и работала до последнего, наверняка. Но работать я бы уже не смогла. Это пришлось признавать. Осознавала тяжело. Не вдруг дается такое понимание.

Врачи говорят, что дома мне лучше, потому что я могу не вынести внутрибольничную инфекцию.

Володя работать не хочет. У меня ничего не получается от него добиться. Рушится все, что можно. Я болею, долги растут. Наступает практически нищета. У нас не заплачено за квартиру, нет лекарств для меня и нечего есть, перегорели лампочки и т. д.

Отмучилась мама в лазарете. Мы ее похоронили.

Сразу после похорон я слегла почти на два года.

Мне доступен кусок неба в грязном окне. Мир сузился до размеров кровати. В квартире стойкий запах лекарств. Стоит капельница. Он готовит мне кашу. Я ее ем. Он играет, сидя за компьютером, и караулит меня, чтобы я не встала. Если я начинаю чуть ходить, он открывает окно с холодным воздухом. Или устраивает скандал. Иногда я ловлю его странный острый взгляд. Он смотрит на меня. Он категорически не хочет, чтобы я поднималась и делает все для этого. Но он поддерживает меня по дороге в туалет, моет меня и готовит мне чай. Яблоки покупает, мандаринки, сыру кусок…