Ирина Судникова - Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий Страница 22

— Я согласен с тобою, что эти люди мне не нужны, но спроси их прежде, не имеют ли они во мне надобности? Если они откажутся от меня, то тогда и я без возражений откажусь от них. (1)

Почти постоянно проживавший у Разумовского и старавшийся всячески вкрасться в его доверенность М. В. Гудович, гулял с ним как-то по его имению. Проходя мимо только что отстроенного дома графского управляющего, Гудович заметил, что пора бы сменить его, потому что он вор и отстроил дом на графские деньги.

— Нет, брат, — возразил Разумовский. — этому осталось только крышу крыть, а другого возьмешь, тот станет весь дом сызнова строить. (1)

Во время гетманства Разумовского один малороссийский дворянин, лишенный незаконным решением суда всего имущества, несколько раз приносил на судей письменные жалобы, не доходившие до гетмана, несколько раз, без успеха, старался лично объясниться с ним, наконец в отчаянии решился пробраться через сад к графскому кабинету и ожидать в сенях появления графа. Тщетно бедный проситель, прижавшись к углу, ожидал благоприятной минуты, опасаясь безпрестанно быть замеченным и прогнанным лакеями, дверь в сени не отворялась, и глубокая тишина только по временам прерывалась глухим стуком, происходившим от биллиардной игры. Наконец он услышал шорох в кабинете и различил тяжелые шаги графа, отворявшего дверь в другую комнату. После минутного шума тишина возобновилась, несчастный проситель начинал терять надежду, как вдруг шорох снова раздался уже у самой двери. Нужда рождает догадку: бедняк нагнулся к порогу, просунул через него свою челобитную и с трепетом стал ожидать решения своей участи. Бумага исчезла, но через несколько минут явилась обратно тем же путем, из-под порога. Проситель поспешно схватил ее и, не оглядываясь, опрометью бросился бежать домой. Здесь он развернул бумагу и с удивлением и радостью увидел, что гетман велел суду не только возвратить отнятое у него имение, но еще вознаградить за все понесенные убытки.

— Кто привел к вашему сиятельству этого просителя? — спросили потом графа судьи.

— Никто, — отвечал он.

— Где же вы его видели?

— Нигде.

— Каким же образом дошла до вас его просьба?

— Таким, каким и хитрейший из вас не сумел бы воспользоваться. — она пролезла через порог. (1)

Один из ландмилицских казаков, прослужив тридцать лет на пограничной линии, был произведен в офицеры и возвратился на родину в Батурин. Здесь он узнал, что отец его умер, продав несколько лет тому назад свою землю Разумовскому за четыреста рублей. Офицер, наслышавшись о снисходительности графа, решился просить его взять обратно деньги и уступить ему родовую землю. Граф, рассмотрев просьбу и призвав управляющего, сказал ему:

— Я думаю, что этому офицеру земля нужнее, нежели нашей вотчине, напиши обратную сделку на его имя.

Когда бумага была готова. Разумовский вручил ее офицеру со следующими словами:

— Не сетуй на родителя своего за продажу земли, она опять твоя. Денег же не требую, потому что владение ею мне возвратило уже ее цену. (1)

Раз главный управляющий с расстроенным видом пришел к Разумовскому объявить, что несколько сот его крестьян бежали в Новороссийский край.

— Можно ли быть до такой степени неблагодарными! — добавил управляющий. — Ваше сиятельство — истинный отец своим подданным!

— Батька хорош, — отвечал Разумовский. — да матка свобода в тысячу раз лучше. Умные хлопцы: на их месте я тоже ушел бы. (1)

Встретив как-то своего бежавшего слугу. Разумовский остановил его и сказал:

— Ступай-ка, брат, домой.

Слуга повиновался. Когда граф возвратился, ему доложили о слуге и спросили, как он прикажет его наказать.

— А за что? — отвечал Разумовский. — Ведь я сам его поймал. (1)

Один приказчик графа, из крепостных, затеял несправедливую тяжбу с соседом, бедным помещиком. Благодаря имени Разумовского и деньгам, помещик проиграл дело, и у него отняли небольшое его имение. Узнав об этом, граф Кирилл Григорьевич велел возвратить помещику отнятое имение и подарил ему еще ту деревню, к которой был приписан приказчик. Однако через несколько дней, считая приказчика достаточно наказанным, граф выпросил ему у нового его господина отпускную. (1)

В другой раз случилось также нечто подобное. У бедного же помещика графский поверенный оттягал последнее его достояние, причем описал его графу как человека весьма безпокойного и просил сделать ему такой прием, от которого он не устоял бы на ногах.

— Что стоит отнятая у тебя деревня? — спросил Разумовский помещика, когда тот явился к нему с жалобой и в слезах.

— Семь тысяч рублей, — отвечал помещик.

— Сейчас велю, — продолжал граф, — выдать тебе пятнадцать тысяч рублей.

Пораженный помещик упал на колени.

— Посмотри, — сказал Разумовский своему поверенному. — я сделал тебе угодное. — Он не устоял на ногах. (1)

Объезжая свои владения. Разумовский приметил бедную хату, стоявшую среди полей, и велел перенести ее на другое место.

— Это невозможно, — отвечал ему управляющий, — хата принадлежит казаку.

— Так купи ее!

— Казак слишком дорожится, — продолжал управляющий. — он требует за нее три тысячи рублей.

— Ты не умеешь торговаться, — сказал граф, — пришли его ко мне.

Казака привели к Разумовскому. Последний стал доказывать ему, что он слишком дорого запрашивает за свою хату, при которой находится только десять десятин земли. Казак утверждал, что у него было больше десятин, но что графские хлопцы отрезали их у него. Наконец, после продолжительного торга, казак согласился сбавить пятьсот рублей. Граф отворил письменный стол, вынул из него пять тысяч рублей и, отдавая их казаку, сказал:

— Смотри, чтоб через три дня хаты твоей уже не было на моей земле.

Казак стал представлять невозможность так скоро приискать себе другое место жительства.

— Это мое дело, — отвечал Разумовский и, обратясь к управляющему, прибавил: — Отведи ему в конце моих имений двойное количество купленной у него земли и построй на мой же кошт хату. (1)

Получив гетманское достоинство, Разумовский посетил Киев.

Префект Киевской духовной академии, иеромонах Михаил Казачинский, желая польстить графу, поднес ему в великолепном золоченом переплете сочиненную им фантастическую генеалогию, в которой род Разумовских выводил от знаменитой и древней польской фамилии Рожинских.

— Что это такое? — спросил Кирилл Григорьевич.

— Родословная вашего сиятельства, — отвечал Казачинский, низко кланяясь.

— Моя родословная? — с изумлением произнес Разумовский, развертывая книгу. — Но каким образом она сделалась такой толстой?

— Род вашего сиятельства происходит от знаменитых князей Рожинских.

— Ба! Ба! Почтенный отец, что за сказки вы мне тут рассказываете, — с улыбкой сказал граф. — моя родословная совсем не так длинна. Мой отец, храбрый и честный человек, был простой казак, моя мать — дочь крестьянина, также честного и хорошего человека, а я, по милости и щедротам Ее Императорского Величества, моей Государыни и благодетельницы, граф и гетман Малой России, в ранге генерал-фельдмаршала. Вот вся моя родословная. Она коротка, но я не желаю другой, потому что люблю правду больше всего. Затем, почтенный отец, прощайте.

С этими словами Разумовский повернулся спиной к сконфуженному Казачинскому. (1)

В богатом кабинете Разумовского, в резном изящном шкафе из розового дерева, свято хранились пастушеская свирель и простонародный кобеняк, который он носил в юности. Когда дети его, забывшись, высказывали аристократические претензии или чересчур гордо обращались с низшими, Разумовский в присутствии их приказывал камердинеру отворить шкаф, говоря:

— Подай-ка сюда мужицкое платье, которое было на мне в тот день, когда меня повезли с хутора в Петербург, я хочу вспомнить то время, когда пас волов и кричал: цоп, цоп! (1)

Однажды к князю В. М. Долгорукову-Крымскому, в бытность его главнокомандующим в Москве (1780–1782), явилась мещанка и, упав на колени, со слезами умоляла его возвратить ей дорогие вещи, присвоенные немцем, у которого она занимала деньги.

— Встань, — сказал князь, — и говори толком, без визгу: заплатила ему долг или нет?

— Только, батюшка, тремя днями опоздала, а он, окаянный, от денег отказывается и вещей не отдает.

— Опоздала! Так ты и виновата сама, а жалуешься! Но точно ли вещи у него?

— Точно, батюшка. Иначе бы я не безпокоила тебя. Он еще не сбыл их с рук, просит более, чего они стоят.

— Хорошо. Попытка не шутка, спрос не беда. Попов! Пошли-ка за немцем и вели моим именем попросить сейчас же приехать ко мне.