Ата Каушутов - Точка зрения (Юмористические рассказы писателей Туркменистана) [сборник] Страница 25

Удостоверившись, что на калитке отсутствует непременное для всех соседних домов предупреждение о злой собаке, я постучал.

— Входите, открыто! — отозвался детский голос.

Я вошел, назвал фамилию Чары и спросил, его ли это дом. Оказалось, его. Он ушел на базар, скоро вернется, я могу посидеть и подождать, мне дадут чаю и свежие журналы, чтобы скучно не было. Обо всем этом дружелюбно поведал мне десятилетний мальчик, очень похожий на Чары.

Ждать так ждать. Я примостился под навесом, где стояло какое-то сложное, недоступное моему понятию сооружение из труб, секционных ящиков и термометров. Двор был чист, но он совершенно не походил на тот, который так вдохновенно описывал Чары. Во всяком случае, те низкорослые, чахлые кустики, похожие на все, что угодно, только не на виноградник, невольно приводят к мысли, что я ошибся адресом и попал к однофамильцу Чары.

— Где работает твой папа? — спросил я мальчика.

— На заводе, — ответил он, расстилая на низеньком кривоногом столике скатерку для чаепития.

— Он бухгалтер?

— Да.

— В прошлом году он ездил куда-нибудь?

— В Батуми ездил. Ракушку мне о-огромную привез!

— А в Тбилиси он не был?

— Как же, был! У него там самый лучший друг живет, его зовут Вахтангом… — Мальчишка запнулся, глядя на меня в упор. — Вы из Тбилиси, дядя? Может быть, вы и есть Вахтанг?

— Нет, я ашхабадец.

— Конечно, — согласился мальчик, — вы совсем не похожи на грузина. И еще — у дяди Вахтанга усы, а у вас нет.

Значит, я не ошибся адресом, пришел куда нужно. Так вот ты каков, Чары, знаток винограда… Мечтатель бесплодный…

— Послушай, — сказал я, — зачем у вас этот ветряк торчит. Для красоты?

— Это ветродвигатель, — ответил мальчик.

— А что он двигает?

— Электромотор. У нас токарный станок есть, к нему нужно три фазы, вот папа и поставил ветродвигатель.

— Что же вы делаете на станке?

— Детали разные вытачиваем. Вот на этот инкубатор, — мальчик кивнул на сооружение за моей спиной, — тоже вытачивали фланцы и втулки. Вы пейте чай, дядя, а то остынет, конфет попробуйте — мы их сами с папой варим из сахара и молока.

— Погоди ты с конфетами, — отмахнулся я. — Инкубатор вам зачем понадобился?

— Индюшек выводим. В прошлом году семь штук вывелось, а в этом уже пятнадцать.

— Где же они у вас? Или на базаре продаете?

Мальчишка презрительно фыркнул.

— Очень надо продавать! Трех мы сами съели, остальных папа в детский комбинат отдал.

— Продал?

— Да нет же! Просто так отдал! Зачем нам столько индюшек? Они только под ногами без толку путаются, да еще индюки, когда побольше станут, кусаются очень здорово. Вас никогда индюк не кусал?

Я засмеялся.

— Нет, к счастью.

Чем дольше говорил я с этим симпатичным и смышленым не по годам мальчишкой, тем легче и светлее становилось у меня на душе. Уже не казался нелепой декорацией ветряк, с помощью которого Чары вытачивает на своем токарном станке разные необходимые детали, и жалкие кустики винограда не выглядели такими жалкими, как вначале, и вообще все было хорошо.

— Вот что, парень, — сказал я, вставая, — спасибо тебе за гостеприимство, за чай и конфеты. Я пойду, не буду дожидаться папу. А ему передашь, что я заходил, что мне очень понравилось у вас. Так и скажи: очень понравилось. Я еду в Грузию и обязательно передам большой привет его лучшему другу Вахтангу.

— Мы сами пригласим в гости дядю Вахтанга, — сказал мальчик. — Как только вырастим большой виноградник, так сразу и пригласим. Скажите об этом дяде Вахтангу.

Я пообещал сказать и ушел, решив, что ничего такого говорить дяде Вахтангу не буду. Пусть дожидается приглашения. Уверен, что ждать ему придется недолго, потому что Чары умеет не только мечтать.

Аллаберды Хаидов

Точка зрения

(перевод И.Александрова)

На предельной скорости, взвывая сиреной, мчится «скорая помощь». Инспектор ГАИ, взмахнув полосатым жезлом, остановил поток машин и дал ей «зеленую улицу».

Пожилая женщина остановилась на тротуаре, с тревогой во взоре проводила «скорую» и сказала сыну:

— Чары-джан, чует мое сердце: эта машина спешит к нашей бабушке. Вчера у нее был приступ, а сегодня, наверное, повторился… Останови такси, поедем. Плохо с ней. Может быть, еще живой застанем старушку…

«Скорая» вылетела на перекресток и продолжала свой путь на красный свет светофора. Громадный панелевоз едва успел затормозить, уступая ей дорогу.

Высокий седовласый мужчина остановил такси и взволнованно сказал шоферу:

— Сынок, догони эту «скорую помощь» и следи за ней! Не отставай ни на шаг…

— Что случилось, яшули?

— Плохо дело, сынок… Чует мое сердце — плохо. Ведь не иначе как к моему сыну мчится. Гоняет, лихач, на мотоцикле… Уж сколько раз говорил ему — как от стены горох… Я знал, что этим все закончится…

Скрипнули тормоза. «Скорая», словно кланяясь, качнулась на рессорах и свернула в узкий переулок. Прохожие с уважением и тревогой посмотрели ей вслед: с кем-то несчастье…

«Скорая» остановилась у «Галантереи». Человек в белом халате пошел в магазин.

Седой облегченно вздохнул и сказал:

— Словно гора с плеч… На этот раз, кажется, обошлось… Ты уж прости, пожалуйста, сынок, отвези меня туда, где я тебя остановил.

Человек б белом халате долго рассматривал гребешки, пуговицы, ленточки и тесемочки, наконец, слегка хлопнув себя по лбу, сказал продавцу:

— Вспомнил! Жена просила купить пару иголок. Отпусти, пожалуйста…

Вы помните имя — Кыяс Чарыев? Наверняка помните. Да и кто не слышал о Кыясе Чарыезе! На самых грандиозных концертах неизменно объявляли: «Индийская песня в исполнении Кыяса Чарыева», «Арабская песня. Поет Кыяс Чарыев». Не было, пожалуй, ни одного приличного концерта, в котором не выступал бы этот певец.

И вот уже три года Кыяса Чарыева в концертах не объявляют. И не потому, что он потерял голос…

Кыяс Чарыев — это я. И хочу рассказать вам о том, как Кыяс Чарыев завоевал громкую славу и как эта громкая слава рассеялась, словно дым…

У меня неплохой голос, и я вкладывал всю душу в исполнение туркменских песен на небольших свадьбах и концертах художественной самодеятельности. Меня с удовольствием слушали и, как принято в таких случаях, долго аплодировали. Но наконец этого мне стало мало. Захотелось широкой известности, чего-то необычного…

Однажды сижу я в кинотеатре, смотрю фильм «Бродяга», слушаю песни Раджа Капура. Очень они мне понравились. И вот тут-то я неожиданно и подумал: «А почему бы тебе, Кыяс Чарыев, не взяться за исполнение иностранных песен?

Ведь поют же их другие певцы. А ты чем хуже? Звучало бы как: «Кыяс Чарыев, исполнитель песен народов мира»! Всю ночь не спал. А наутро — снова в кинотеатр, где шел «Бродяга».

Целую неделю я почти не выходил из этого кинотеатра и цели своей достиг — запомнил мелодии и тексты всех песен. Потом пошел к руководителю нашего кружка художественной самодеятельности. Созрел, говорю, для исполнения иностранных песен, все, что в «Бродяге» поется, готов исполнить на сцене!

Руководитель аж присел от удивления. Растерялся очень. Не ожидал от меня такого…

— Ты что же это, — говорит, — их перевел? Чего же ты молчал, что знаешь восточные языки? Это как-то не по-товарищески…

— Честное слово, — говорю ему, — не переводил.

— А как же ты будешь петь? Смысл песен тебе понятен?

— А зачем он мне, смысл этот, если я запомнил мелодии и слова?

Тут руководитель понял, видимо, в чем дело, и, чтобы наставить меня на путь истинный, начал перечислять знаменитых певцов мира, которые исполняли песни на иностранных языках. И все получалось у него, что никто из них никогда не пел песен на языке, которого не знал… Но наконец он сам припомнил такого певца, певшего песни на языке, о котором не имел ни малейшего представления.

— Вот видите! — сказал я.

Руководитель был посрамлен, и на первом же нашем концерте я пел песни Раджа Капура…

До сих пор не могу взять в толк одного. Понятно, когда мы горячо аплодируем певцу далекой страны, который приехал к нам, чтобы исполнить свои любимые песни. Этим мы выражаем ему свою признательность и уважение. Понятно, когда мы аплодируем, если сцену покидает бездарный певец, — он надоел всем, и мы ждем, что его место займет кто-нибудь более интересный. И вполне естественно, когда мы бешеными аплодисментами вызываем на сцену любимого певца. Но до сих пор не пойму, почему мои товарищи, слушая мои индийские песни, аплодировали? Ведь ни я, ни они не понимали, что означает «я гардашы апба непес авараи бууу»!

Если аплодировали для того, чтобы я быстрее покинул сцену, то они завтра же сказали бы мне: «Брось ты придуриваться-то. Плетешь какую-то ерунду…» Но они меня поздравляли. И поздравляли искренне.