Виктор Папков - Будни драконоборцев Страница 19

— Тьфу! — он сплюнул. — Да не таскал я никого. Просто тебе надо успокоиться. Впустить спокойствие окружающего мира в себя. Потому, что страсти — они тобой выдуманы. Ну, то есть, не тобой, а вообще вами, теплокровными, но и тобой тоже. А постольку, поскольку ничего так не успокаивает, как небо и полет, то я просто дам тебе возможность полетать немного. На мне. Надеюсь, у тебя крепкий желудок?

— Что? — не понял я резкого перехода.

— Мне как-то не хотелось бы, чтобы тебя вытошнило прямо мне на шею. Полупереваренная пища, она, знаешь ли…

— Да я уже не помню, когда ел!

— Бедолага, но вообще-то тем хуже. Полностью переваренная пища воняет гораздо противнее. Надо бы еще принести лиан.

Дракон снова направился в лес.

— Ах ты, змей-искуситель! Вот вся твоя подлая змеиная натура и сказалась! Аспид, как есть аспид! Ты предлагаешь мне свои райские яблоки полета, знания и спокойствия, чтобы я позабыл настоящую любовь? У тебя не выйдет! — я демонстративно улегся на землю.

— Пофуфай… тьфу! — он выплюнул новую порцию ветвей-веревок. — Послушай, а тогда, во время нашего небольшого танца с саблями, ты был гораздо решительнее!

— Это был меч!

— Какая разница, как зовут железку, которой в тебя тычут. Чего ты сейчас боишься?

— Я ничего не боюсь!

— Или ты считаешь, что твоя щипалка все-таки подействует и я умру прямо в воздухе с тобой на спине?

Я с тайной надеждой посмотрел на царапину на нижней челюсти, вздохнул и отвернулся.

— Вот именно. Не подействует. Сам подумай, что ты теряешь? И какой резон тебе сейчас возвращаться в свой человечий мир? Что ты там найдешь? Что ты расскажешь окружающим? Сможешь ли ты врать достаточно правдоподобно, что убил дракона? Твоя жена сбежала с бродячим комедиантом! С чего бы это? Может, потому что ты трус? Что твоей смелости хватило только чтобы помахать железной палкой перед носом спящего дракона?

Я вскипел: гадкая, мерзкая ящерица зашла слишком далеко! Ее надо было проучить. «Это все я делаю только ради тебя, любовь моя», — подумал я и с мрачной решимостью стал делать сбрую из лиан для дракона. Всякий раз, когда я проходил мимо шеи змея, волна негодования захлестывала меня, рука искала меч, но, увы, меча уже не было. Сам дракон, выворачивая шею, руководил процессом, пытался всюду сунуть свой нос, постоянно проверял прочность узлов и даже пару раз заставил меня перевязать эти самые узлы. Наконец ящер удовлетворенно поцокал языком:

— Ну, залезай, — весело посмотрел он на меня, — хомячок!

Я решительно полез вверх по мощной лапе, влез в сбрую и затянул эти самые лианы:

— Ты не дождешься моей слабости, дракон!

Тот фыркнул и сказал:

— Тогда в полет!

Он резко взмахнул крыльями, меня подбросило вверх, потом я вместе с драконьей спиной снова ухнул вниз, потом снова вверх… Желудок то подкатывался к горлу, то проваливался куда-то в поясницу и ниже, в срамные места. Я нечаянно глянул вниз и вдруг понял, что вот эта зеленая поверхность подо мной — это не трава, а верхушки деревьев, и эти самые верхушки так быстро проносились мимо, что мне пришлось закрыть глаза, чтобы сохранить хоть какую-то ориентацию в пространстве.

— Как ты там? — дракон скосил глаза. — Если станет плохо — говори, я тут же тебя сброшу, чтобы ты не напачкал у меня на спине! Да шучу я, шучу!

Эта чешуйчатая гадина довольно захрюкала, и мне показалось, будто я на разбитой крестьянской телеге со всей скоростью несусь по булыжной мостовой: ребра застучали друг об друга и пришлось посильнее сжать зубы, чтобы не прикусить от этой тряски язык.

— Сейчас подниматься будем! — Крылья заработали быстрее, тело дракона встало почти вертикально, я судорожно вцепился в лианы. Лес на холме, местами прерывавшийся голыми скалами, по-прежнему находился под брюхом ящера и казалось, что всю землю поставили на попа, боком, а мы с драконом просто отчаянно пытаемся с нее не скатиться.

— Уже близко вершина! — прокричал дракон, стараясь пересилить ветер от все увеличивающейся скорости. — Сейчас будет совсем классно!

И вдруг весь этот холм, со своими бешено проносящимися мимо меня деревьями, в один момент куда-то делся, исчез, испарился. Крылья дракона перестали отталкиваться от воздуха, распрямились, только чуть подрагивали от напряжения, даже гудели, и я неожиданно оказался в небе, в его бездонной синеве! Небо было сверху меня, спереди, сзади, по бокам от меня и даже снизу! Ну да, снизу еще был дракон, а где-то там далеко, совсем внизу, еще и земля, но это не имело никакого значения! Небо просто протекало через меня, наполняло меня, я сам внезапно стал небом, всем небом сразу, без исключения, со всеми его облаками, птицами, драконом и учеником аптекаря, сидящим на драконе! Если бы я протянул руку, я бы мог дотянуться до любой точки мира, до солнца, до звезд, докуда угодно! Непередаваемый восторг захлестнул меня, перелился через меня, и я закричал, нет, заорал, поднял руки и заорал:

— А-а-а-а-а!!! Я лечу!!! Я лечу!!! Марта, любимая, ты слышишь меня, я лечу!!! Это так здорово — летать, любимая!!!

— Марта? Любимая? У-у-у-у, — загудел дракон, — ты безнадежен и неизлечим! Но если у тебя такой крепкий желудок, то держись крепче: мы будем падать в небо по-настоящему!

И он заложил крутой вираж.

— Я лечу-у-у-у-у!!!

ИСТОРИЯ ДЕВЯТАЯ

Агапкино давно не знало такого наплыва народу. Возможно даже, что никогда. Не то что Агапкино было совсем захудалой деревушкой, наверное, дворов двадцать наберется, не считая запустелых, но находилось оно на отшибе, вдали от основных дорог и помещичьей усадьбы, и жизнь в нем всегда была сонная, размеренная. А тут вдруг как будто оказались в центре мироздания… Агапкинские мужики ходили слегка растерянные, заламывали свои картузы на затылки и чесали в этих своих затылках пятернями: «Вот ведь какая оказия приключилась…» Староста Платон бегал вокруг прибывших, бестолково размахивал руками и причитал:

— Петр Евграфович, да как же так, да Вы бы предупредили, что столько народу будет, да мы бы подготовились, да…

Петр Евграфович ***-цын, который и являлся здешним помещиком и владел данной деревенькой со всем ее душами, только отмахнулся. О количестве гостей он и сам толком не знал, да, наверное, и никто не знал, да если бы и знал, то что мог Платон сделать и как приготовиться? Уж как-нибудь все разместятся, благо только на одну ночь, и опять же в охотничьем деле удобства — не главное. Конечно, многие из столичных гостей были ему незнакомы, он вполне мог предположить, что далеко не все из них привыкли к суровому охотничьему быту и ночевкам в крестьянских избах, на сеновалах, а то и под открытым небом. Но это уже проблемы не Платона, да и не его. Поэтому Петр Евграфович еще раз махнул рукой старосте, мол, не мешай уж теперь, раз так получилось, и пошел навстречу прибывшему князю.

Князь ***-евский и Петр Евграфович были давними друзьями, познакомившись еще во времена французских походов. Они служили в одном гвардейском полку и выяснив, что поместья их располагаются рядом, сблизились, несмотря на разницу в происхождении и состоянии. Военные дороги вообще сближают людей крепче любого связующего материала, французские же кампании с их испытаниями в этом отношении показали себя вообще в превосходной степени, и сложившиеся в это время людские союзы до сих пор влияют на нашу жизнь — и частную, и политическую. Сохранилась дружба и князя с Петром Евграфовичем, хотя по завершении последнего похода оба оставили свой полк.

Петр Евграфович, хлебнув романтики боев, стосковался по мирной жизни, оставил государеву службу и стал жить частным лицом в своем поместье. Хозяином оказался хорошим, поправил быстро состояние своих земель, запустевших было в военную пору, к мужикам был доброжелателен, хотя и по-отечески строг, не чурался нового, выписывал даже сельскохозяйственные журналы, но особо за модой не гнался. Короче, миллионов не нажил, но стоял на ногах крепко и не обращал внимания на ухмылки других помещиков, звавших его за глаза «notre grand mouzhik» за увлеченность сельским хозяйством и оторванность от светской жизни.

Князь Сергей Сергеевич тоже оставил полк, но, попрощавшись с военной службой, нашел себя в гражданской: вроде как в дипломатической. Стал быстро расти в чинах, мотался часто в Европу и к султану, был при дворе и даже близок к самому Императору. Поговаривали, что не за горами и назначение князя статским советником. Насколько это было правдой, трудно судить, сам князь не очень любил распространяться о своей службе, но свита всевозможных столичных друзей и компаньонов, постоянно его сопровождавшая, с каждым годом увеличивалась, а уж в этот раз превзошла все ожидания.

Несмотря на то, что жизненные пути соратников после отставки разошлись, была одна страсть, которая их объединяла. Страсть к охоте. Места в их поместьях были благодатные, располагались они как раз на границе лесов и степей и могли похвастаться всевозможной живностью: от кабанов и оленей до волков и рысей, не говоря уже о всевозможной птице. Поэтому при первой возможности Сергей Константинович старался вырваться из столиц и мчался сюда, за новыми трофеями, а скорее даже за чистым воздухом родной земли и ощущением своих корней. Петр Евграфович в таких случаях тоже бросал все свои текущие заботы об урожае и они уходили в леса, случалось, что и на неделю. Когда возвращались, то были счастливыми и довольными, а уж если удавалось добыть что-либо особенное, то довольство и даже гордость становились какими-то совсем детскими, глаза их горели и рассказов хватало до следующей вылазки.