Анатолий Трушкин - Пятница, 13 число (сборник) Страница 11

Сплюнул и увидел, что слово для прощания взял Кудреватый.

– Вот мы всё суетимся, – начал он. – А чего суетиться? Надо жить, как жил Лыськин. Один день его жизни стоит трех лет нашей суеты. Какой это был жизнелюб! Начинаешь вспоминать его, и сразу вся наша черно-белая жизнь становится цветной, шумной, хмельной. Как-то мы с ним оказались на одном юбилее. Я-то практически не пью, ну бутылку за вечер, а этот ест, пьет и поет, ест, пьет и поет! И люди потянулись к нему, потому что рядом с такими легче жить.

Супруга Лыськина насторожилась, повела ушами в сторону Кудреватого.

– Вспоминаю такой случай, – входил в раж друг покойника, – как-то мы с ним зашли в женское общежитие. Я-то практически, можно сказать, почти что, как говорится… А этот! Он грешным делом… – Тут Кудреватый столкнулся взглядом с вдовой. – Я хочу вот чем закончить. Мы его жалеем, а он сейчас смотрит на нас и жалеет нас, и как бы говорит нам с портрета: «Хватит суетиться, живите!»

В следующую секунду все невольно взглянули на портрет в изголовье гроба – что он им там такое говорит?

Дудыкин взмок и начал таять. Кудреватый пытался вспомнить, сколько он вчера на банкете принял, если сам себе мерещится.

Вдова мужественно перевела испуганный взгляд с портрета на лицо покойного, увидела мужа, успокоилась, села.

Последний раз чуть заметно поседевший Дудыкин взмок, когда гроб выносили на улицу. Любопытные прохожие останавливали свой бег и могли заметить, что портрет покойного несет сам покойный.

И они это заметили. Но то ли суета заела и их, то ли от театра долго ждали необычного, но в результате все впечатления выразились лишь несколькими фразами:

– Мог бы пожить еще.

– Всё не как у людей.

– Которая вдова-то?

Утром на следующий день Дудыкин узнал, что его вызывает директор театра. Он проклял минуту, когда решил соединить себя с таинственным миром искусства, быстро написал заявление с просьбой об увольнении по собственному желанию. Лучше уйти по собственному, чем быть изгнанным с позором.

Директор долго вертел заявление в руках, но встретив непреклонность администратора, подписал. На прощание протянул в ответ свой листок.

Этот листок Дудыкин раскрыл дома. Было на нем написано, что театр за организацию похорон артиста Лыськина благодарит своего администратора.

Из достоверных источников

Первый:

– Газетам сейчас можно доверять.

Второй:

– Можно. Не наврут.

– Читал? На Алтае в горах поймали его все-таки.

– Читал.

– Фотография есть, и крупными буквами написано: «Первый снежный человек».

– Я читал: «Последний интеллигент».

– Ты какую газету читал?

– А ты какую?

– Как можно поймать интеллигента?

– Объявили операцию «перехват» и поймали.

– Во время «перехватов» кого когда поймали?

– Никого. Значит, если кого-то смогли поймать, то только интеллигента.

– Интеллигенты давно вымерли.

– Значит, один уцелел как-то.

– Ну ты сам посуди, как он мог уцелеть при такой жизни? Да нет, без вопросов снежный человек. Три метра ростом, кулаки с голову, весь шерстью зарос.

– На фотографии лысоватый, в угол забился.

– Да дикий абсолютно! Пишут: от телевизора не оттащишь, даже рекламу смотрит. И верит всему – дикий, дикий.

– Я читал: как увидел телевизор, тут же разнес его вдребезги.

– Ты какую газету читал?

– А ты?

– Про кого ты читал?

– А ты?

– Поймали снежного человека.

– Поймали интеллигента.

– Мат один.

Второй недоуменно смотрит на Первого.

– У него через слово мат, – поясняет Первый. – Это только сообщили, что недавно поймали, а на самом деле поймали давно, проводят эксперименты, изучают его. Говорит он только матом.

Второй все так же недоуменно смотрит на Первого.

– Вокруг него мат столбом стоит! – горячится тот.

– Ну?

– Что ну?.. Хотя да.

– Я же говорю: поймали интеллигента. Моется каждые полчаса, да? Так написано?

– Нет. Написано «чешется каждую секунду». И потом… это… деньги показали ему – он ноль внимания.

Второй недоуменно смотрит на Первого.

– Не знает, что это такое… Что такое деньги, он не знает! – снова втолковывает Первый. – Много дали ему денег – никакой реакции… Абсолютно!.. Очень много дали ему денег… Не видел он никогда столько денег!

Второй недоуменно смотрит на Первого:

– Ну?

– Что ну?.. Хотя да.

– Поймали интеллигента, – торжествует Второй.

– Нет, снежного человека, – упирается Первый. – Пишут: весной подошла к клетке женщина, он заволновался, рожи начал строить, кувыркаться – показывать, какой он молодец.

– Перестань!

– Серьезно говорю.

– Стыдно же!

– Почему стыдно?

– Ерунду какую-то несешь.

– Какую ерунду? Там комиссия целая была: академики, профессора.

– Да академика зиму продержи в клетке, а весной женщина подойдет – что, он кувыркаться не начнет? Весной все кувыркаются.

– Он в карты играет! Вот такая дикость!

– Во что?

– В карты!

– Я спрашиваю: во что он играет в карты? Одно дело – в «дурака», другое – в преферанс.

– Хотя да… Кого же они там поймали?

– Тебе что еще известно?

– К одежде равнодушен. Ему все равно, во что одет, без разницы, где перед, где зад… Хотя да… В городе эксперимент провели: выпустили его из клетки, он по газонам и через дорогу на красный свет!.. Хотя да, наш же интеллигент… Написано: «жрет что ни попадя».

– Я читал: «ест, что дадут».

– Я читал: «ночью на луну воет».

– Я читал: «мечтает и поет, а слуха нет».

Первый:

– Кого же они поймали?

Второй пожимает плечами.

Первый:

– Доверчивый, как все непуганые животные! Людей не боится.

Второй недоуменно смотрит на Первого.

– Совсем не боится… – бормочет Первый. – Тянется к людям.

– Ну?

– Что ну?

– Вот поэтому и последний.

– Разговаривает с деревьями, птицами, камнями…

– Или снежный человек, или интеллигент.

– Нет, снежный человек, – стоит на своем Первый. – Врачам не доверяет, сам ищет траву в поле, в лесу.

– Интеллигент!

– Почему?

– Знает, что как его учили, так и врачей. Лучше травы поесть.

Первый хлопает себя по лбу:

– Как же я забыл?! Снежный человек однозначно. Он пьет!

– Как пьет?

– Как? Хорошо.

– Нет, что он пьет?

– Всё: пиво, водку, вино… потом опять пиво. Потом портвейн.

Второй недоуменно смотрит на Первого:

– Ну?

– Что ну?.. Хотя да… Говорят, весной, даже когда к клетке подходит мужчина…

– Да ну тебя к черту!

– Поймали-то голого совсем.

– Интеллигент. Свое последнее отдал кому-то – сам голый.

– Ну тогда я не знаю, кого они там поймали, – сдается Первый. – Но если это снежный человек, то с экологией беда.

– Почему?

– До чего довели природу, если снежный человек стал похож на интеллигента?

– А если это интеллигент, то куда придем? Он уже стал похож на снежного человека.

– Да, иногда газеты привирают. Но есть надежные. Я вчера читал материал – одна бородатая женщина знает, когда цены перестанут расти.

– Да ну тебя к лешему! Ерунду какую-то городит весь день! Разве такое может быть в природе?

– Что? Женщина бородатая?

– Что у нас цены перестанут расти.

Второй уходит. Первый спешит за ним:

– Написано: «Из достоверных источников»! – Уходит вслед за Вторым.

Форточка

В конце зимы стою на работе возле окна, форточка закрыта… Да, закрыта. У нас сквозняки постоянно, она то закрыта, то открыта. Короче, подходит ко мне парень… Двуногий. Фамилия у него Двуногий. Говорит:

– Не одолжишь на месяц пять тысяч?

И я ему – а возле самой форточки стою – говорю:

– Было бы – не дал.

Он набычился и пошел. Корявый какой-то весь, кривой, косой. И тут форточка – раз! – открылась. И весной как пахнет первый раз. Меня к добру потянуло. Не как зимой – к чужому добру, а потянуло сделать что-то доброе. Кричу:

– Двуногий!

Он оборачивается – симпатичный парень в принципе. Так страшноватый, а в принципе симпатичный. Говорю:

– Дам я тебе пять тысяч, даже не сомневайся.

У него слезы из глаз. Обнялись с ним, смеемся стоим… Форточка захлопнулась. Смотрю – силы небесные, стою в обнимку с уродом. Говорю:

– Ты что здесь забыл, Квазимодо?

Он пятнами пошел, за сердце схватился… Форточка открылась. Говорю:

– Коля Двуногий, ну ты не сукин сын – обижаться на всякую ерунду? Совсем, что ли, ты без юмора? Завтра принесу тебе пять тысяч.

У него губы задрожали, обнялись с ним. Он говорит:

– Ты теперь мой лучший друг, я тебя люблю. И зря, – говорит, – ты возле форточки встал, простудишься.

Я ему:

– Ничего, дорогой мой, не беспокойся.

Он:

– Я закрою, а то простудишься, заболеешь и умрешь.

Я:

– Не надо, не закрывай.

Он:

– Нет, надо! – И закрыл.

Я говорю:

– Руку свою поганую убери с моего плеча. Мне работать надо идти.

Он постарел прямо на глазах, щетина сразу полезла, сгорбился, пошел к себе.

Отошел он, а запах от него остался! Я форточку открыл… подошел к нему, говорю: