Михаил Жванецкий - Южное лето (Читать на Севере) Страница 12

– А я не Клавка.

– А мне всё равно!

– Алло, простите, пожалуйста, с кем я сейчас разговариваю? Вот кто в данный момент со мной говорит?

– Бригадир рыболовецкой бригады главврач судоремонтного завода.

– Молодой человек, отсоединяйтесь.

– Не хочу. Я вам всем всё поперебиваю. Я возьму за свой счёт и буду у каждого с утра в телефоне.

– Алло, Толя.

– Ой, Толя, Толя!

– Мила.

– Ой, Мила, Мила!

– Я не могу до тебя дозвониться.

– Ой не надо, ой не надо.

– Как, ты моя жена!

– Всё! Я развелась.

– Извините. Может, вы все положите трубки, а я наберу восьмёрку.

– От сволочь.

– Hello-у!

Первый. Да.

Второй. Да.

Третий. Да.

– Hello-у! It’s Los Angeles! Do you speak English?

– Да нет, я из больницы говорю.

– Excuse me, I need Mikhael Zhvanetskiу.

– А, ну это ей надо ночью звонить.

– Да не, он отключается ночью.

– Алло, надо его в Аркадии искать.

– Да нет, он сейчас в Москве.

Все хором. 233-80-88.

– Да он в Одессе.

Хором. 26-38-10.

– Thank you. I’ll recall!

– Что она говорит?

– Она говорит, что сейчас перезвонит.

– Всё. Тихо. Тихо!

– Hello-y.

Все. Hello-y.

– This is Mikhael Zhvanetskiy?

Все. Yes.

– My dear Mikhael…

– Пацаны, я чувствую, такая тёлка потрясная. Я уже от голоса возбудился. Слушай, а вдруг он где-то здесь? Алло, Миша, ты здесь? Михал Михалыч…

– Да нет, он сейчас в Москве.

– Да где в Москве, я его видел вчера на пляже. С такими классными тёлками валялся. Слушай, как они с такой рухлядью?.. Он же развалина, он же еле дышит.

– Ну вот он на них и еле дышит. А им хватает. Им главное имя.

– Какое такое имя… Ну, Миша. Тоже мне имя… Что она хочет?

– Она хочет справочную.

– Скажи ей – 09.

– Что 09, она всё равно сюда попадёт. А ты, Клавка, положи трубку.

– Я положила.

– А вы подонки!

– Что она сказала?

– Подонки, педерасты.

– Это что, она из Америки так орёт?

– Это, подонки, секс по телефону. Вы мне всех клиентов отбили. Люди пробиться не могут. Эдуардик! Я Анжела… Я блондинка, грудь у меня, знаешь, стакан можно ставить. Вот я к тебе подошла вплотную. Ты чувствуешь?

Все. Да, да, да…

Она. Да не с вами… паразиты… Эдуардик, у меня всё упруго. Я в мини. Высокое-высокое мини. И светлые колготки. Положи руку на моё бедро… Положил?

Все. Да…

Она. Вот, гады! Три минуты.

Кто-то. Не, за три он не успеет.

Другой. Почему? Если ему лет шестнадцать, то за две.

Она. Заткнулись, твари! Он чистый мальчик, правда, Эдуардик?

Кто-то. Да.

Она. Это ты?

Все. Да.

Она. Ну, мрази. Эдуардик, ты чистый мальчик. У тебя это в первый раз?

Все. Да.

Кто-то. Ну, если у него не было телефона…

Второй. Бабы не было, при чём тут телефон?

Она. Козлы… Я разметаю всех… Эдуардик, расслабься, ляг. Ты стоишь?

Все. Да.

Она. Подонки… Ляг… Я лягу рядом. Ты знаешь… Я даже не разденусь…

Кто-то. Почему?

Она. Вшивота… Он в первый раз. Повернись ко мне. Ты не бойся. Прижмись… Ещё… Ещё… Это я дышу, я возбуждена… Ты чувствуешь мои пересохшие губы?

Все. Да.

Она. Вот сволота… На халяву. А человек заплатил… Эдуард, у меня пересохшие губы, я дрожу. Чуть вспотела… Оботри меня своим платком.

Все. Сейчас.

Она. Подонки. На шару маму сожрут. Эдуардик, обтирай меня, обтирай… Расстегни мою кофточку… Видишь, как легко. Оботри мою грудь.

Кто-то. Ха-ха.

Она. Что «ха-ха»?

Кто-то. Нет, нет, это не «ха-ха»… Это не «ха-ха»…

Она. Эдуардик, а хочешь – положи на себя мою ногу? Она тяжёлая… Полная… Да? В этих скользких колготках…

Все. Выключай… Клади трубу.

Кто-то. Да. Прямо не хочется возвращаться домой.

Все. А ты где?

– Та дома…

Голос. Граждане, а я её видел… Рассказать?

Все. Не надо.

Кто-то. А вот, кстати, если мы все говорим, на кого счёт придёт?

Голос. А на всех.

– Это кто говорит?

– АТС.

И все положили трубки.

К морю

Я обнимаю вас, мои смеющиеся от моих слов, мои подхватывающие мои мысли, мои сочувствующие мне. И пойдём втроём, обнявшись, побредём втроём по улице, оставим четвёртого стоять в задумчивости, оставим пятого жить в Алма-Ате, оставим шестого работать не по призванию и пойдём по Пушкинской с выходом на бульвар, к Чёрному морю. Пойдём весело и мужественно, ибо всё равно идем мужественно – такой у нас маршрут. Пойдём с разговорами: они у нас уже не споры – мы думаем так. Пойдём достойно, потому что у нас есть специальность и есть в ней мастерство. И что бы ни было, а может быть всё и в любую минуту, кто-то неожиданно и обязательно поможет нам куском хлеба. Потому что не может быть – их были полные залы, значит, будущее наше прекрасно и обеспечено.

Мы пойдём по Пушкинской прежде всего как мужчины, потому что – да, – потому что нас любят женщины, любили и любят. Мы несём на себе их руки и губы, мы живём под такой охраной. Мы идём легко и весело, и у нас не одна, а две матери. И старая сменится молодой, потому что нас любят женщины, а они знают толк.

Мы идём уверенно, потому что у нас есть дело, с благодарностью или без неё, с ответной любовью или без неё, но – наше, вечное. Им занимались все, кто не умер, – говорить по своим возможностям, что плохо, что хорошо. Потому что, когда не знаешь, что хорошо, не поймёшь, что плохо. И бог с ним, с наказанием мерзости, но – отличить её от порядочности, а это всё трудней, ибо так в этом ведре намешано. Такой сейчас большой и мужественный лизоблюд, такое волевое лицо у карьериста… И симпатичная женщина вздрагивает от слова «национальность» даже без подробностей.

Мы пойдём легко по Пушкинской, потому что нас знают и любят, потому что люди останавливаются, увидя нас троих, и улыбаются. Это зыбко – любовь масс. Это быстротечно, как мода. Мода быстротечна, но Кристиан Диор живёт. И у нас в запасе есть огромный мир на самый крайний случай – наш внутренний мир.

Три внутренних мира, обнявшись, идут по Пушкинской к морю. К морю, которое, как небо и как воздух, не подчинено никому, которое расходится от наших глаз вширь, непокорённое, свободное. И не скажешь о нём: «Родная земля». Оно уходит от тебя к другим, от них – к третьим. И так вдруг вздыбится и трахнет по любому берегу, что попробуй не уважать.

Мы идём к морю, и наша жизнь здесь ни при чём. Она может кончиться в любой момент. Она здесь ни при чём, когда нас трое, когда такое дело и когда мы верим себе.

Великому администратору

Один из них, вечно гонимый, презираемый и великий администратор Одесской филармонии Козак Дмитрий Михайлович.

Великий администратор всегда стоит на улице, а дело делается и без него. Ура!

Великий администратор во время великого ажиотажа, когда лишний билетик спрашивают за 5 км, перед самым началом рвёт последний билет и говорит: «Начали!»

Великий администратор не работает, он три-четыре раза в день что-то мычит в трубку – и дело сделано.

Великий администратор встречает только великих артистов.

Великий администратор с группой поклонников всегда стоит на Пушкинской угол Розы Люксембург, потому что Великий администратор включён в сеть круглые сутки. Семья здесь ни при чём.

– Посмотрите на эту телеграмму – «восемь люксов, двадцать полулюксов, тридцать одинарных», – как будто они не знают, что публика на этот хор не идёт, а родственников у них не хватает даже на три ряда. Они притворяются, и я притворяюсь. Летите, пожалуйста.

Они будут очень поражены, увидев три братские могилы по 15 коек.

Потому что есть такое понятие, как успех. Если едет Ойстрах, даже сын, у него будет аншлаг. Любят классику – не любят, у него будет. Я берусь. Но этот хор, который дал такой осадок уникальному зданию нашей филармонии, будет иметь то, что заслуживает. Коммунистическая партия учит нас, что люксы и отдельные номера должны иметь Артисты. Я сказал: «Артисты!»

Вот вы, молодые, я вам говорю: сначала разверните дело, потом включайтесь.

Что вы воруете с убытков – воруйте с прибылей!

Если я не прав, то я вас видеть не могу.

Я вам ничего не прощу, если я не прав.

Они не хотят слушать. Они хотят сидеть.

А коммунистическая партия учит нас: не воруй по-маленькому, не воруй по-маленькому, и сажает непрерывно.

Никто так не сажает, как наша партия, и правильно делает.

Люди других убеждений должны сидеть отдельно.

Великий администратор впервые за много лет лично прибыл с нами в Ленинград, где все встречали только его.

– Дима Козак!!! Это же Дима Козак! Нюся, смотри, это он. Смотри, мальчик, и запоминай. Ты уже учишься? Где? На экономическом факультете театрального института? Это тебе подарок на всю жизнь: Дима Козак выехал из Одессы и прибыл в Ленинград.