Владимир Елистратов - Рассказы Страница 12

Я не поленился и съездил посмотреть на это чудо.

«Лосиная тропа», эта суомская дорога жизни, — такой тракт с телами. Некоторые тела лежат, некоторые ползут, некоторые в задумчивости стоят на четвереньках, некоторые, шатаясь, бредут. Полиция финнов не трогает. Если есть необходимость, доставляет тела куда надо: на паром или в «стойло». О лосях заботятся: например, продают им алкоголь исключительно в пластике, чтоб они не порезались.

В общем, современный эстонский ландшафт — это живописные балтийские дали и на их фоне — стоящий в луже раком финн.

Финское встревоженное правительство уже посылало запрос эстонскому, чтобы то издало указ об увеличении стоимости алкоголя. Дабы часть финского алкогольного элемента отсосало обратно в Питер. Но горячее эстонское правительство, по эстонскому национальному обычаю, основательно задумалось и ничего финскому не ответило. Ясное дело: финны пьют, бюджет пополняется, жизнь налаживается. Водка для Эстонии — типа нефти для нас. Финны пьют мирно. Запираются в своём «лосином стойле» и хомячат пиво с водкой десятками литров. Через несколько дней ерша — опухло-счастливые бредут на паром. Всё цивилизованно, без эксцессов.

Другое дело — англичане. В последнее время Таллин облюбовали почему-то именно английские пьяноты. Есть какие-то специальные дешевые чартеры из Лондона. Не больше ста евро, а если заказать заранее, то чуть ли не в два раза дешевле. И вот они массово залетают на землю древних эстов и устраивают здесь на глазах у бедной Линды запойную корриду в стиле британских же болельщиков. Шумят, громят и свинячат. Англичан эстонцы ненавидят. Говорят, хозяева некоторых баров пишут на дверях: «Вход с собаками и англичанам строго воспрещен». Почему-то по-русски и по-эстонски. Сам я таких надписей не видел, но рассказы о них ходят упорно.

А ещё в Эстонию массово пошёл немец. Тоже в смысле назюзюкаться до зелёных гансов.

В общем в Эстонии я испытал чуть ли не первый раз в жизни гордость за русских. Русских здесь — без всякого преувеличения — встречают с распростертыми объятьями. Потому что русские — это а) много денег, б) относительная трезвость (если, конечно, сравнивать с англосаксонской и финской хронью) и в) неподдельный интерес к культуре Эстонии. Достопримечательности Таллина осматривают только русские. Ну, ещё японцы. А финнам, англичанам и прочей «цивилизованной» европьяни некогда. У них турзапой.

Я жил в апартаментах. Недалеко от Ратушной площади. Однажды я возвращался к себе в апартаменты. Было около 9 вечера. Стоял конец февраля. Синеватые прибалтийские сумерки. Подмораживало. Очень красиво искрился в молочном фонарном свете иней на фасадах таллинских древних домов. То желтым, то зеленым, то голубым. Как будто в стены были вмонтированы миллионы наногирлянд.

У моего подъезда, напряженно держась за стены и покачиваясь, стоял совершенно пьяный благообразный седоватый человек лет сорока. Серое пальто. Алый шарф. Коричневый портфель под мышкой. Из портфеля зазывно торчало горлышко бутылки.

— Где я? — спросил он по-английски.

Я плохо говорю по-английски. Поэтому мои реплики были кратки, как у Эрнеста Хемингуэя. Но тем не менее дальше все-таки последовал диалог, после которого я еще раз осознал всю философскую глубину нашего отечественного кинематографа. (Насчет глубины Хемингуэя — умолчу).

— Там же, где и я.

Пауза. Героическая попытка сфокусировать зрение на фонаре.

— А ты где?

— В Таллине.

Пауза. Напряженное усилие собрать зрачки на моем лице. Зрачки собрались и тут же с омерзением разбежались. Почти со страхом:

— Кто ты!?

— Человек.

Рот пьяного джентльмена собрался в уважительную гримасу.

— А где Пол?!

— Не знаю.

Мужчиной овладело отчаяние:

— Слушай, — сказал он. — Еще раз: где я?

— В Таллине.

Я далее не буду повторять слово «пауза». Потому что паузы следовали перед каждой его фразой.

— А что это такое — «Тэллн»?

— Это город.

— Город.

— О’кей. Город. А где он, этот город.

— В Эстонии.

— В Эстонии. О’кей. А что это такое — «Истоуниэ»?

— Страна.

— Фантастика!.. Меня зовут Юджин.

— Очень приятно. Владимир.

— Оу, йес. Очень приятно.

Он вдохнул, икнул и начал эпически:

— Мы пили с Полом джин в баре «Дохлая лошадь», потом мы пили с Полом виски в баре «Беременный трубочист». Потом мы пили в аэропорту. Но это уже я плохо помню… О’кей… Слушай… Сейчас утро или вечер?

— Вечер.

— О’кей. Вечер.

Он достал из портфеля бутылку, как выяснилось, джина и отпил из горлышка:

— Будешь?

— Нет, спасибо.

— Как хочешь. (Эз ю уиш). А после вечера всегда бывает ночь, — нравоучительно резюмировал Юджин. — Он даже заметно протрезвел после отхлеба. — Это факт.

— Вне всякого сомнения. Железная логика.

— О’кей. Я никогда не пьянею.

— Это заметно.

— Спасибо. Будем следовать фактам. Ночь — это время, когда люди спят. Так?

— Так.

— Чтобы утром проснуться. Так?

— Так.

— Утро вечера мудренее.

Он сказал: «Take counsel with your pillow». Что переводится примерно так: «Посоветуйся с подушкой».

Я очень хотел сказать ему: «Ты — прирожденный оратор». Но не смог. Не хватило знания английского языка.

И поэтому я спросил по-простому:

— Ты остановился в отеле?

— Я не помню, — честно ответил Юджин.

— Хорошо. Я могу спросить хозяйку моих апартаментов, даст ли она тебе комнату на ночь. Это типа 20–30 евро. Кажется, у нее оставалась свободная комната. У тебя есть необходимая сумма?

— Симпатичная?

— Кто? Комната или сумма?

— Хозяйка.

— Хозяйка? Ничего себе. Деньги у тебя есть?

— Нет проблем.

Я позвонил хозяйке. Аннетте. Типичной эстонке лет тридцати пяти. Похожей на Линду.

Рассказал о пьяном бесхозном англичанине с конкретными деньгами.

Пришлось поуламывать. Она очень боялась пьяных англичан. Пришлось взять обещание с Юджина, что он будет вести себя прилично. К половине одиннадцатого Аннетте согласилась.

На следующий день я не видел Юджина и почти о нем забыл. Да и Аннетте осталась как-то за сферой моих культурологических интересов.

Через неделю, перед отъездом я все-таки решил зайти проститься с Аннетте на завтраке.

Она сидела за стойкой бара. Далее вы, конечно, угадываете сами.

Рядом с ней сидел Юджин, который очень страстно сжимал ее ладони в своих. Поглядев на них, я понял, что им не до меня.

Все-таки, что ни говорите, на белом свете не так много интересных сюжетов.

А у вас есть на попе родинка?

Я уже как-то рассказывал: мой прапрапрадедушка купил мою прапрапрабабушку на рынке. Купил, полюбил — и взял в жены. Была она то ли бурятка, то ли калмычка, то ли монголка, то ли якутка. В историю семьи она вошла как Алевтина-Самоедка. Но как-то негласно все у нас ее считали монголкой. Таково фамильное предание. Что здесь правда, что вымысел, уже никто никогда не установит. Но могу сказать следующее.

С Алевтины-Самоедки, или, как ее звали просто, бабы Алёфы в нашем роду твердо установились три традиции.

Во-первых, у всех без исключения наших родственников по бабушкиной линии в лицах есть что-то монголоидное. Раскосая скуластость. Или скуластая раскосость — как угодно. Ни круглолицая мордва, ни беловолосые немцы, ни орлоносые евреи, ни волоокие персы, ни синеглазые поляки (кто только к нам в род не захаживал!) — ничего с монгольским эпикантусом бабы Алёфы сделать не смогли.

Во-вторых, Алевтина-Самоедка поселила в нашей родне непробиваемое спокойствие, уравновешенность и полное приятие жизни, какой бы она ни была. Бравый солдат Швейк с Винни Пухом отдыхают.

В-третьих — глубоко интимное. Баба Алевтина подарила нашему роду большую родинку на попе. Если хотите подробностей — могу показать. За десять долларов. Эта родинка в нашей семье — первый признак счастливой судьбы.

Я родился очень спокойным монголоидом с огромной родинкой на розовой попе. В рубашке, почти четыре килограмма. Врачам я сразу предъявил, как спецпропуск, две макушки и две фиги.

— Ну, здравствуй, Чингисхан. Какая у тебя сзади вишенка-то! Как у мамки. К счастью… — сказал врач. — Чего не кричишь? Положено. Ну-ка, давай!..

Я пару раз хрюкнул для порядка и заснул. Проснувшись через два часа, непродолжительным, но властным кличем степняка потребовал титьку. Подкрепившись, заснул обратно.

Примерно в том же стиле я живу уже больше сорока лет.

И вот через сорок с лишним лет меня вызывал к себе начальник, мой бывший однокурсник Сеня Бабаев по кличке Баба, и сказал:

— Поедешь в Монголию?

— Так вроде в Испанию собирались…

— В Испанию едет Блиномазова. У нее там связи. Сыркин — во Францию. У него там родня. Эмигранты в третьем поколении. Мартынюк — в Швецию. Он шведским владеет. А ты — в Монголию.

— А я что, монгольским владею?

— Овладеешь, если надо. К тому же там все по-русски говорят.

— Вот как значит… Кто куда, а лещ в коптильню…