Владимир Елистратов - Рассказы Страница 13

— А я что, монгольским владею?

— Овладеешь, если надо. К тому же там все по-русски говорят.

— Вот как значит… Кто куда, а лещ в коптильню…

— Там сейчас не жарко. И вообще… В зеркало на себя посмотри. У тебя же морда лошади просит. По сравнению с тобой Батый — истинный ариец. За своего там сойдешь. Шучу. Вот тебе приглашение с билетом, виза не нужна. В воскресенье вылет.

— А жить я там где буду?

— В юрте. Опять шучу. Отель «Чингисхан».

Все эти танцы-реверансы про Испанию с Францией, если честно, я исполнял больше для порядка. Мне давно очень-очень хотелось именно в Монголию. Зов крови. Вернее — бабы Алёфы.

К пятичасовым перелетам я привык. Тем более ночным. Не успею поесть и задремать — «пристегните ремни». За окном застывший, как в какой-то вселенской пантомиме, взрыв рассвета. В царапинах на иллюминаторе ослепительно-радужная солнечная паутина. Наверху — васильковая, выгнутая дугой, твердь неба. Внизу — горы, похожие на гигантское мятое бурое одеяло. Войлок предгорий. Изумрудное море степи.

Мы подлетали к Улан-Батору («Улаан-Баатару»). Начиналась облачность. Аппарат вошел в бурлящую паклю туч и завибрировал. Сели мягко. Самолет, как положено, зааплодировал.

Монголия встретила меня каким-то странным для этого времени раннего лета дождями и прохладой.

На выходе из аэропорта стоял лучезарно улыбающийся монгол, очень похожий на меня, с картонной табличкой. На табличке — моя фамилия.

— Здравствуйте, Владимир. Меня зовут Сосорбарамын, — сказал он на чистейшем русском. — Я понимаю, что мое имя слишком сложное. Поэтому зовите меня просто Сашей. Или Сосо, если у вас есть грузинские корни. Но я отчетливо вижу, что у вас их нет. Так что остановимся на Саше. Познакомьтесь. Это — наш шофер.

Шофер, очень похожий на Брюса Ли, пожал мне руку и на таком же кристально чистом русском сказал:

— Томорчедорийн. Можно просто Тома.

В этот момент, а потом еще сильнее — я влюбился в монгольский язык, который я, разумеется, не знаю и не узнаю никогда. Он такой же сложный, как русский (а может быть, еще сложнее). Только русский отчасти причесан западным влиянием. А монгольский никто никогда не причешет, как маленькую, но непобедимую монгольскую лошадь. Причесывай ее, не причесывай — а грива все равно растреплется на ветру.

Слушая монгольскую речь, все время непроизвольно вздрагиваешь.

Есть такое немецкое имя Ганс. А по-монгольски «ганс» — это трубка. Национальный курительный прибор.

Есть такой хоккеист Буре. А по-монгольски «бурэ» — это священная ламаистско-буддистская труба.

Есть такой индийский город Дели. Столица. А по-монгольски «дели» — это национальный халат. Также называются и желтые одеяния лам. Когда маньчжуры завоевали монголов, они заставили их так вывернуть «манжету» халата-дели, что она стала похожа на копыто. Сверху — у́же, снизу — шире. Вы животные, — сказали маньчжуры. Когда же монголы стали освобождаться от маньчжуров, они вывернули ту же самую манжету таким образом, что она стала похожа на кулак (сверху — шире, снизу — у́же). «Мы вас выбьем этим кулаком», — сказали монголы. И выбили. Не без нашей помощи. А халат остался тот же. Сейчас, как хочешь, так и выворачивай.

Самое священное место в Монголии именуется Гандан. Это монастырь, часто называемый северной Лхасой. Его ироничные монголы называют … сами понимаете как. А наши ржут, как лошади Прживальского, кстати, очень уважаемого в Монголии человека.

Водка по-монгольски — «архи». Монголы ее по-русски интерпретируют: «Ах, родимая, хорошо идешь».

Что-то глубоко африканское есть в таких словах, как «домбо» (монгольская пиала для чая) и «саёмбо» (эмблема независимости монголов).

Словом, там все смешано, но остается глубоко местным.

— Вам повезло, Владимир, что вы приехали в Монголию летом, а не зимой, — сказал Сосорбарамын-Саша.

— Что, очень холодно?

— Нет, ничего не видно.

— ?

— В Улан-Баторе полно юрт. Юрта по-монгольски «гэр». А гэры надо чем-то топить. Монголы топят гэры чем попало. Вон вокруг сколько мусора, — он показал в окно.

Мы въезжали в пригороды Улан-Батора. Действительно, кругом было очень много юрт и очень много мусора.

Юрта. Вокруг утоптанная земляная площадка. Частокол. Все вместе называется «хашан». Между хашанами — живописные свалки.

— Гэры топят картонками, кизяком, старыми тряпками, — продолжал Саша. — А что делать? Как говорят французы, а ля гэр, ком а ля гэр. Ха-ха-ха! Зимой в Улан-Баторе видимость на дорогах — 50 метров.

— Ух ты!

— Улан-Батор чемпион мира по смогу.

— Да и сами дороги у нас, как видите, лучшие в мире, — сыронизировал Томочедорийн-Тома.

Да, трясло основательно.

— Дело в том, — продолжал Томочедорийн, — что монгол без лошади, как лама без дели. У каждого монгола должна быть лошадь. Пешком ходить мы не любим. Как у нас говорят: кумыс всегда лучше, чем моча, четыре всегда лучше, чем два. Но лошадей сейчас не очень-то подержишь. Кризис. А вот машина — это совсем другое дело. У каждого монгола есть машина.

— Прямо-таки у каждого?

— Почти. Монголия занимает одно из первых мест в мире по количеству автомобилей на душу населения. Кажется, второе, после Албании. Автомобили, конечно, не очень новые. Но они едут. У нас говорят: ходить пешком — все равно, что есть ногами. Сейчас мы въедем в Улан-Батор и вы увидите, Владимир, что Улан-Батор занимает первое место в мире по пробкам. Беда в том, что лошади не нужна дорога, а машине нужна. А этого-то мы и не предусмотрели.

Действительно, таких пробок, как в Улан-Баторе, я больше не видел нигде. Ну, разве что в Индии. Километр мы ехали больше часа. Трясло так, как будто тебя методично сажают на кол — и снимают. Снова сажают — и снова снимают.

— А почему-му до-дороги не ремонтиру-руют? спросил я, — заикаясь на уланбаторских колдобинах. — Де-денег, что ли не-нету?

— Деньги есть, — без заикания отвечал Сосорбарамын, по-кавалерийски маневрируя седалищем и тем самым гася ухабы. — То есть дело не в деньгах. Просто в Улан-Баторе конец вашей якутской вечной мерзлоты. Дорогу починил — а она вспучилась. Опять починил — она опять вспучилась.

Я не очень поверил Саше насчет мерзлоты. Во всем этом было что-то от аргументов дорожно-строительной политики московской мэрии.

Наконец мы приехали. Это была гостиница «Чингисхан». Очень красивое высотное здание в виде стилизованного гэра.

— Устраивайтесь, Владимир. Через час мы вас ждем внизу. Пойдем обедать.

— Куда?

— В ресторан «Чингисхан». Это недалеко.

В ресторане «Чингисхан» мы ели баранину, пили водку «Чингисхан» и говорили о Чингисхане. Во время обеда я узнал очень много интересного, во-первых, о баранине, во-вторых, о водке «Чингисхан», в-третьих, о самом Чингисхане. Не буду вдаваться в подробности. Сообщу самое главное.

Баранина. Жарить или варить баранину на огне — это вобщем-то варварство. Самое главное для приготовления баранины — это раскаленные до красна камни. Вариант первый: берете большой таган. В него кладется баранина. Сверху — картошка, морковка, специи и т. д. Что хотите. Все это заливается водой, сверху кладутся раскаленные камни. Вариант второй, еще более изысканный: берется барашек, свежуется, и внутрь него кладутся раскаленные камни. Я пробовал и то и другое. И то и другое не идет ни в какое сравнение с нашим шашлыком. Баран на камне, выражаясь банально, тает во рту. Говоря иначе, он как бы вкрадчиво, но властно обволакивает все вкусовые резонаторы, и ты находишься в сладком полуобморочном состоянии, похожем на состояние сладкого засыпания в детстве. Хотя надо сознаться, что я с детства даже при запахе нашей обычной жареной баранины теряю всякие нравственные ориентиры и готов ради нее на все, вплоть до государственной измены. Это, конечно, монгольские гены бабы Алёфы.

Водка «Чингисхан». Очень хорошая, мягкая водка. Секрет ее, как выяснилось, в том, что она не 40, а 39 градусов. Я очень уважаю Дмитрия Ивановича Менделеева, но 39 — это тоже неглупо. В них, этих 39-и есть какая-то манящая недосказанность. Некий эротизм умолчания и обещание чаемого.

Чингисхан. О нем можно говорить бесконечно. Как выяснилось, он изобрел табак, водку и кумыс (наверное, компас, порох и радио — тоже он). В Монголии Чингисхан везде. В домах и юртах монголов он часто висит в красном углу вместе с буддой. Монголы очень обижаются, когда им говорят, что Чингисхан не был монголом. Сейчас Чингисхан — самая популярная фигура планеты. Македонский, Наполеон, Тамерлан, Ленин и прочие исторические кровососы — пиявки по сравнению с Великим «арсланом» (львом) Чингисханом. Турки, татары, башкиры, узбеки, якуты, буряты и многие другие всерьез считают его своим. Однажды, года два назад, в подмосковной электричке я встретил полубезумного дедушку Анатолия Сергеича, который от Савеловского вокзала до Яхромы доказывал мне, прихлебывая пиво «Красный Восток», что Чингисхан был чистейшим славянином. К Чингисхану — на предмет сделать его своим — внимательно присматриваются персы и индусы. Китайцы давно уже сделали его великим китайским императором, совершенно не заботясь о национальности. Словом, двадцать первый век — век Чингисхана.