И. Судникова - Занятные истории Страница 12

Иван Дмитриевич эту фуражку, по-видимому, имевшую условное значение у воров, оставил у себя.

В этот же день он совершил в ней прогулку по тесным проходам Гостиного двора и… нашел в своих карманах несколько украденных вещей, но, однако, ни одного вора поймать не мог, несмотря на свою ловкость и опытность. Они оказались тоже не менее ловкими…

Узнав, где куплена провинциалом эта фуражка, Путилин произвел следствие и обнаружил, что какие-то неизвестные лица принесли в шапочную мастерскую, помещавшуюся на Екатерининском канале, против Казанского собора, собственной материи, и приказали сшить по собственному фасону несколько десятков фуражек. Из оставшегося клочка материи шапочник сделал лишнюю фуражку, которую продал отдельно тоже неизвестному лицу.

На другой день большая часть карманников была переловлена. Их забирали прямо по «фуражкам».

Путилин задумал еще раз сделать прогулку в «воровской фуражке», но на этот раз его надежды не увенчались успехом. Возвратившись домой, он нашел в кармане лишь одну лаконичную записку: «Не проведешь! Шалишь! Довольно уж какой-то мошенник попользовался нашим добром. Поработали на него три дня – довольно. Пусть это будет нашим наказанием, а тебе не попадемся!»

И точно. Другая часть жуликов вовремя сбросила с себя предательскую фуражку.

Отъявленный вор сидел в тюрьме, отбывая наказание, и тосковал о свободе.

Вдруг в голову его запала идея.

– Погуляю, покучу! – сказал он товарищам по неволе.

– До сроку? – недоверчиво переспрашивали те.

– В скорейшем времени.

– Сбежишь, что ли?

– Зачем? Буду гулять самым честным образом и даже на казенный счет.

Кто-то даже рискнул с ним поспорить.

Действительно, вор надумал способ, благодаря которому получил дня на три относительную свободу и, действительно, на казенный счет вволю пображничал.

Способ оказался незамысловатым.

Заявляет он тюремному начальству, что будто бы знает одну преступную тайну, которую может поведать только сыскной полиции.

Сообщили об этом Путилину.

Путилин приказал доставить этого молодца для личного допроса.

Доставили.

– Ну, что имеешь сказать? – спрашивает начальник сыскной полиции, предвкушая раскрытие какого-нибудь сложного преступления, по какому-либо исключительному случаю ускольз нув шего от бдительного внимания его.

– Я знаю, где делают деньги.

Иван Дмитриевич насторожился.

– Где?

– Да уж знаю.

– Кто?

– Многие… всех не упомнишь.

– Как же ты можешь их узнать?

– Очень просто: встречу и укажу.

Уговорились, что вместе с вором в поиски отправится один из агентов, которому тот покажет ведомых ему преступников. Впрочем, помимо агента, для надзора за самим доносчиком был прикомандирован переодетый полицейский.

– Только вот мое первое условие, – заявил вор Путилину, – чтоб моя одежда была исправлена, потому что я очень пообносился. Да, окромя того, может, в хорошие места заходить придется, куда только в чистом платье пускают.

Отвели его на рынок и приодели.

Затем он с агентом начинает переходить из трактира в трактир. Всюду он угощается, не задумываясь о деньгах. За все, по поручению начальника, расплачивается, конечно, агент.

К вечеру, когда добрая половина «питейных заведений» была обойдена, вор сказал своему спутнику, уже неоднократно выражавшему нетерпение:

– Ну, что делать? Как назло никого не повстречали!.. Может, завтра посчастливится.

На другой день снова началось трактирное мытарство, но так же безуспешно.

– Уж не наврал ли ты? – усомнился агент, – кажется, напрасно вводишь нас в заблуждение.

– Жизнь надоела мне, что ли? – ответил доносчик. – Знаю ведь я, что за клевету и обман полагается наказание.

На третий день стал сомневаться и сам Путилин. Призвал он к себе вора и говорит:

– Если ты и сегодня не наведешь нас на след преступников, плохо тебе будет! Так и знай!

– Да уж коли сказал, что укажу, где делают деньги, так укажу!

– Пьянствуешь только, шатаясь по трактирам.

– Это уже так беспременно следует, чтобы найти кого нужно…

Через день терпение Путилина истощилось. Приказал он, было, водворить ловкача обратно в тюрьму, но тот категорически заявил:

– Нет уж, ваше превосходительство, пока не покажу места, где делают деньги, в тюрьму не пойду. Я, слава тебе Господи, не подлец какой-нибудь, и начальству лгать никогда себе не дозволю.

– Врешь все! Ничего ты не знаешь.

– Уж коли такое недоверие на мой счет, то не желательно ли вам персонально со мной поехать на Фонтанку. Сейчас же укажу.

Поехал с ним сам Путилин.

По дороге он расспрашивает:

– Так кто же делает деньги?

– Разный народ. Есть и простые, есть и чиновники, генералы тоже… Много там разных сословий.

Подъезжают к Египетскому мосту.

Завидев здание «изготовления государственных бумаг» (Гознак), вор указал на него рукой, и серьезно сказал Путилину:

– Вот где делают деньги, ваше превосходительство!..

Такой неожиданный финал так смутил Ивана Дмитриевича, что он не знал, чем закончить эту неосторожную шутку тюремного арестанта… Однако она прошла без последствий.

К.Г. Разумовский

(1728–1803)

[12]

Заведовавшая в последние годы хозяйством графа племянница его, графиня Апраксина, неоднократно требовала уменьшения числа служителей. Наконец она решилась подать графу два реестра о необходимых и о лишних служителях. Граф подписал первый, а последний отложил в сторону.

– Я согласен с тобой, – сказал он племяннице, – что люди эти не нужны мне, но спроси их прежде, не имеют ли они во мне надобности, и если они откажутся от меня, то тогда я смело откажусь от них.

По случаю Чесменской победы в Петропавловском соборе служили благодарственный молебен. В конце замечательной по силе и глубине мыслей проповеди, митрополит Платон сошел с амвона к гробнице Петра Великого и, коснувшись ее, воскликнул: «Восстань теперь, великий монарх! Восстань и воззри…»

И тут среди общих слез и восторга Разумовский произнес: «Чего он его зовет! Как встанет – всем нам достанется!».

В Москве, как и в Петербурге, у Разумовского бывал ежедневно открытый стол для званых и незваных. Кроме того, он любил давать и праздники, как в городе, так и на даче.

В последний проезд через Москву Потемкин заехал навестить Разумовского. На другой день Кирилл Григорьевич отдал ему визит. Потемкин принял гостя, по обыкновению, неодетый и неумытый, в халате. В разговоре, между прочим, Разумовский просил у князя Тавриды разрешения дать в его честь бал. Тот согласился, и на другой день Разумовский созвал всю Москву и принял Потемкина, к крайней досаде последнего, в ночном колпаке и шлафроке.

У Кирилла Григорьевича Разумовского был сын Андрей Кириллович. Он получил образование за границей и на 23-м году был произведен в генерал-майоры. Красивый, статный, вкрадчивый и самоуверенный, он кружил головы всем красавицам Петербурга в царствование Екатерины Великой. В царствование императоров Павла и Александра I был чрезвычайным посланником в Вене. Любезностью и щегольством он превосходил всех своих сверстников. И не раз приходилось отцу уплачивать долги молодого щеголя.

Однажды к графу Кириллу Григорьевичу, недовольному поведением сына, явился портной со счетом в 20 000 рублей. Оказалось, что у графа Андрея Кирилловича одних жилетов было несколько сотен. Разгневанный отец повел сына в кабинет и, раскрывая шкаф, показал ему мешковатую накидку и поношенную мерлушковую шапку, которые носил в юности.

– Вот что носил я, когда был молод. Не стыдно ли тебе безумно тратить деньги на платье, – сказал Кирилл Григорьевич.

– Вы другого платья и носить не могли, – хладнокровно отвечал Андрей Кириллович, – вспомните, что между нами огромная разница: вы – сын простого казака, а я – сын российского генерал-фельдмаршала.

Гетман был обезоружен ответом сына.

Раз главный управляющий, с расстроенным видом, пришел к Разумовскому объявить, что несколько сот его крестьян бежали в Новороссийский край.

– Можно ли быть до такой степени неблагодарными! – добавил управляющий, – ваше сиятельство – истинный отец своим подданным!

– Батька хорош, – отвечал Разумовский, – да матка-свобода в тысячу раз лучше. Умные хлопцы: на их месте я тоже ушел бы.

Граф К.Г. Разумовский, разыскивая в Малороссии какого-то родича, спросил у встретившегося хохла:

– А сколько верст до Сагоривки?

– Було двенадцать, а теперь шесть.

– Как так? – спросил изумленный граф.

– Та далеко було ходити на барщину, так мы просили пана – вин велев шесть срубить.

Встретив как-то раз своего бежавшего слугу, Разумовский остановил его и сказал:

– Ступай-ка, брат, домой.

Слуга повиновался. Когда граф возвратился, ему доложили о случае и спросили, как он прикажет его наказать.